СимволСвободы:

Мир остается прежним, и в это действительно хочется верить. Хочется не вспоминать про самое ужасное в жизни утро, про метку и, конечно же, про боль. Гокудера никогда не праздновал Новый год с семьей. Но в этот раз не потому, что не хотел. Потому что физически не смог бы. Он до сих пор наивно полагает, что это пройдет. Но с каждым разом боль все больше походит на ту, что мучила его все новогодние каникулы. Гокудера снова температурит. Уже в пятый раз за последние два месяца. Пятый… Он никогда столько не болел. Ходить в школу и делать вид, что все нормально, получается с трудом. Отца он практически не видит, мачеху игнорирует и избегает. И только Бьянки замечает болезненный и измученный вид брата. Она заставляет его пить лекарства, подкладывает в его школьный рюкзак витамины, уговаривает сходить к врачу. Гокудера знает, что это не поможет. Температура через несколько дней всегда спадает сама, боль в запястье затихает. Гокудера матерится себе под нос, когда меняет бинты, спрятанные под напульсником. Засохшая кровь отдирается с жуткой болью и паутиной трещин на корпусе зажигалки, зажатой между зубов. Клеймо кровоточит и кровоточит. Уже третий месяц. «Интересно, от этого умирают?» — задается вопросом Гокудера и обрабатывает метку антисептиком, морщась и кусая губу. Метка. Гокудера все еще думает, что это лишь сон. Затянувшийся, нереальный сон, от которого он никак не может пробудиться. Все еще боится сказать хоть кому-то. Попросить помощи или совета. Гокудера думает, что не заслуживает быть как все. Чувствует себя чужим, как и раньше. И мир до сих пор остается прежним. Все продолжают свою размеренную жизнь, и только Гокудеру система сначала швыряет прочь со своих границ, а потом вдруг вталкивает обратно. Без предупреждения. Без возможности понять хоть что-то. «Неужели это и есть моя судьба?» — думает Гокудера, когда падает на кровать от головокружения. Родиться никому не нужным изгоем, а потом обрести надежду. Жалкую надежду на то, что реальность перестанет быть такой жестокой, что люди перестанут отворачиваться от него. Что среди бесконечного множества лиц найдется хотя бы один человек, кому он действительно будет нужен. И страх, липкий, противный страх овладевает сознанием каждый раз, когда Гокудера думает, что метка вдруг исчезнет так же, как и появилась. Он чувствует страх каждый раз, когда печатает для Ямамото письмо, в котором наконец хочет рассказать про клеймо, и каждый раз стирает текст, так и не решившись отправить. Гокудера не верит, что для него может существовать шанс на что-то хорошее. Он проваливается в полусон, и тело становится очень тяжелым, хотя должно быть наоборот. Он задыхается, потому что дышать слишком тяжело, и чувствует лишь обжигающий огонь. Он слышит голос. Знакомый, но очень далекий и едва разборчивый. Кажется, сестра зовет его по имени, но Гокудера не может ответить. — Хаято! Хаято, ты меня слышишь? — говорит Бьянки, и, кажется, она в панике. — Господи, я вызываю врача, — говорит она, в ужасе хватаясь за мобильный. Гокудера пытается сказать, что не надо этого делать, но вряд ли получается что-то похожее на слова. Он отключается, а когда ненадолго приходит в себя и открывает глаза, то видит рядом с собой мутные очертания незнакомого человека. Этот человек о чем-то говорит с Бьянки. Ее голос дрожит так, что Гокудера даже начинает верить, что сестра и вправду за него переживает. Незнакомец спрашивает что-то про частоту повторения повышенной температуры, спрашивает про наличие каких-то симптомов, Гокудера честно нифига не понимает, потому что в голове лишь туман. Незнакомец спрашивает, обращаясь к нему, болит ли запястье, и Гокудера с трудом выдавливает из себя слабое «да». Да. Да. Да, черт бы его побрал. Болит так, что хочется отрезать себе руку или содрать кожу. Мужчина качает головой и что-то записывает у себя в блокноте. — Это не простуда и не грипп. Проще сказать, любовная тоска. Где его соулмейт? — спрашивает он, глядя на Бьянки, и та ошарашенно открывает и закрывает рот в безмолвном вопросе. — В Японии, — хриплым голосом отвечает за нее Гокудера и бросает на сестру умоляющий взгляд: «пожалуйста, пожалуйста, не говори ничего». Бьянки действительно молчит, хоть и не понимает, что происходит, и пытается выдавить подобие улыбки. Гокудера не хочет, чтобы кто-то посторонний узнал о том, что метка появилась только пару месяцев назад. Гокудера хочет скрыть ее от любых глаз, потому что за какие-то пару месяцев метка стала чем-то самым ценным. Потому что метка отображает имя его любимого человека. — Нелегкая судьба, — снова качает головой мужчина. — Когда соулмейт длительное время находится так далеко, это чревато последствиями. — Мне жаль, — говорит он и смотрит на испуганную Бьянки. — Лучше бы им увидеться, иначе ваш брат так и будет болеть. — Я выпишу ему обезболивающее и снотворное, — говорит он, прежде чем уйти. — Это мало поможет, но переждать приступ будет легче. Бьянки пытается держать себя в руках, когда дверь за врачом закрывается. Дрожь еще больше охватывает все тело, и вопросы крутятся в голове, желая вырваться вслух. Но, глядя на брата, Бьянки молчит, потому что понимает. Понимает намного больше, чем хочет от нее Гокудера. Она наклоняется над кроватью и целует его в горячий лоб. — Ты все-таки нашел то, что всегда искал? — тихо говорит Бьянки, когда Гокудера по привычке хмурится и отворачивается. — Там… в Японии. — Это бесценный подарок, — говорит Бьянки, едва сдерживая слезы радости. Гокудера тоже едва сдерживает слезы. Не от радости — от боли. Он представляет себе образ Ямамото, и это единственное, что заставляет мучительную боль в запястье хоть немного утихнуть. Он готов признать, что Ямамото вышел из сражения победителем. Теперь остается только одно. — Хочешь, я поговорю с отцом? — последнее, что слышит Гокудера от Бьянки, прежде чем снова отключиться.

***

Впервые в жизни Ямамото хочет, чтобы поскорее кончились каникулы. В первый день нового учебного года он едва не срывается на бег, чтобы поскорее оказаться в школе, в кабинете информатике, за компьютером, чтобы проверить почту. Он не слышит радостного пения птиц или шума ожившего города, не чувствует приближения настоящей весны, потому что все это не имеет значения. Важным остается лишь одно — лишь те редкие письма от Гокудеры, те слова, которые он пишет, которые Ямамото читает, забывая дышать. После которых всегда так радостно и больно одновременно и хочется только одного. Увидеть, взять за руку, сжать в объятиях, никуда не отпускать. Ямамото бы ни за что не отпустил, если бы знал, что будет так тяжело быть на расстоянии. Но когда он оказывается за компьютером и проверяет папку с непрочитанными письмами, становится еще больнее, потому что Гокудера так и не написал ни слова. Уже три недели как без предупреждения перестал отвечать, и Ямамото не знает, что думать. Он вспоминает о том, что сейчас собрание класса, только со звонком. Всех просили прийти без опоздания, но Ямамото уже все равно, он даже не торопится. Не думает о том, что его снова могут отругать, потому что он устал стараться быть хорошим учеником. И собрание Ямамото все-таки пропускает. Вместо этого он идет на крышу. Он поднимается сюда, потому что здесь становится немного легче. Потому что здесь они впервые встретились с Гокудерой. Потому что именно эта крыша стала первым переломным моментом в жизни. — Эй, мы снова в одном классе, — говорит Тсуна, улыбаясь, когда Ямамото приходит на второй урок. Ямамото говорит: «Здорово, да», но улыбнуться в ответ не может. Он завидует Тсуне. Завидует вообще каждому, кому довелось встретить своего соулмейта и быть с ним. Мир смеется прямо в лицо, думает Ямамото и морщится, когда случайно задевает запястье с меткой. Оно болит, как в напоминание о том, что ему еще черт знает сколько придется прожить вот так, с болью. А Ямамото, кажется, до сих пор не может к этому привыкнуть. Он продолжает жить так, как жил до встречи с Гокудерой. Отдельно, в своем мире, отстранившись от всех, потому что другие не поймут. Он не обращает внимания на то, что происходит в реальности. И даже не поднимает голову, когда в начале очередного урока классный руководитель вдруг заходит в кабинет не один. За ним идет кто-то, кто вызывает у ребят бурную полусдержанную реакцию. — Прежде чем начать урок, представлю вам еще одного ученика, который будет вашим товарищем, — говорит учитель, призывая всех к тишине. — Он немного опоздал из-за возникших проблем с документами, но лучше поздно, чем никогда, правда? Ямамото поднимает взгляд и замирает, не веря своим глазам. — Многие из вас, кто в прошлом году учился вместе, уже знакомы с новеньким, — продолжает учитель, но Ямамото уже ничего не слышит. Он сталкивается с взглядом тех самых глаз, в которые когда-то влюбился до беспамятства, и от потрясения с трудом может дышать. — Гокудера Хаято перевелся к нам из Италии и с этого дня будет вашим постоянным товарищем, — говорит учитель, но закончить не успевает. Потому что Ямамото вскакивает с места, не волнуясь о шуме или о том, как выглядят со стороны его действия. Он не думает уже ни о чем, когда за пару секунд добегает до опоздавшего ученика и едва не сшибает его с ног. И Гокудера в его объятиях тоже почти задыхается, потому что Ямамото сжимает слишком сильно, как будто боится снова потерять. Учитель тяжело вздыхает, хоть и предполагал такой расклад, а потом под смешки и переговоры ребят из класса говорит: — Идите в коридор. Вернетесь, когда наобнимаетесь. Ямамото нехотя разжимает объятия, и Гокудера хватает его за руку, чтобы вывести из кабинета. — Господи, Гокудера… Я… Почему ты…? — Ямамото запинается на каждом слове, не в силах связать мысли, когда они оказываются наедине в пустом коридоре, и Гокудера улыбается ему, обхватывая ладонями лицо, гладит щеки, а потом притягивает к себе за поцелуем. — Я тебя люблю. Я тебя люблю, — говорит Гокудера сквозь сбитое дыхание и целует еще несколько раз. — Почему ты не сказал, что приедешь? — наконец спрашивает Ямамото, крепко держа за плечи. — Хотел сделать сюрприз. Получилось ведь? — ехидно улыбается Гокудера. — Никогда больше так не делай. Никогда, слышишь? Я чуть с ума не сошел, — просит Ямамото, до сих пор не отойдя от шока. — Черт возьми… Гокудера, как тебе удалось? — Я останусь здесь. Мне разрешили, — говорит Гокудера таким голосом, как будто сам все еще не верит в свои слова. — Знаю, это кажется чем-то диким, но все хорошо. Все действительно хорошо. С меня взяли обещание, что не будет проблем с поведением, и я сделаю все, чтобы остаться здесь. Остаться с тобой. — Но… — Ямамото тоже не верит, и в какое-то мгновение им овладевает страх, что все может разрушиться снова. — Как ты всех уговорил? Гокудера молчит, опуская взгляд, и закатывает рукав рубашки. — Из-за этого, — тихо произносит он и касается своего перебинтованного запястья. — Из-за того, что мое клеймо с твоим именем. Гокудера осторожно снимает повязку. Наконец-то без страха, потому что метка стала заживать и сейчас почти не болит. Ямамото смотрит на свое имя, закусив губу, а потом нежно берет за запястье и ласково гладит большим пальцем неповрежденную кожу. Гокудера шумно выдыхает от волнения и прижимается щекой к плечу Ямамото, чувствуя себя спокойно и легко. Здесь, рядом с этим человеком, он обрел настоящий дом. Нашел место, о котором всегда мечтал. Место, где он никогда не будет лишним. Свое место. — Без тебя мне не нужна никакая свобода, — говорит Гокудера словами Ямамото и усмехается самому себе, потому что сдаться стоило гораздо раньше. — Поздравляю, Ямамото Такеши. Ты победил. — Нет, не так, — поправляет его Ямамото, с улыбкой ткнувшись губами в лоб. — Мы победили.