На Бейкер-стрит не спят

Джон знает, что Эвер причинила Шерлок много боли. Джон знает — Шерлок нужна поддержка, и он ее оказывает по мере сил и даже сверх нее. Но, тем не менее, Джон не знает, что один раз Шерлок солгала ему о том, что поехала на дело. Она поехала к Майкрофту. Написала, что едет — и приехала. И уже на пороге комнаты, куда ее провел дворецкий, детектив кинулась брату на шею и расплакалась. Тот ничего не имел против. И весь вечер до глубокой ночи она лежала на диване у старшего Холмса на коленях и рыдала, как ребенок, а Майкрофт гладил ее по голове и молчал. Он понимал, что виноват. Слишком во многом, по сути, виноват, как бы ни хотелось этого не признать. Виноват в том, что скрыл правду о второй сестре. Виноват в том, что пилил и был заносчивым ублюдком. Виноват в том, что сам же отношения с Шерлок и испоганил, а ведь именно ей он рассказывал на ночь сказки много лет назад, и за нее колотил мальчишек в школьном туалете, и ее вытягивал из притонов, и именно она сейчас жмется к нему, как слепой котенок, потому что ей больше не у кого искать помощи. Потому что это тот случай, когда Джон Ватсон по-настоящему не понимает — не потому, что глупый, а потому, что даже не может себе представить, что чувствует она и что чувствует ее брат. Редкое исключение, когда у Шерлок и Майкрофта и вправду одна боль на двоих. И сестра лежит у него на коленях и, захлебываясь, рассказывает, какая же он, Майкрофт, все-таки мразь, и без утайки говорит, что ей и вправду больно, потому что она искренне боится стать похожей на Эвер, и опять плачет, будто хочет выплакаться на все годы вперед, а Майкрофт молчит, гладит ее по голове и кивает. Когда слез у Шерлок уже не остается, а слова начинают больше напоминать хрипы, ее старший брат аккуратно встает, идет на кухню и наливает стакан воды. — Попей. Станет лучше. Женщина молча кивает и принимает стакан из его рук. Допить получается с трудом, но получается — и вправду, легче. — Извини. — За что? — Я обсоплила тебе штаны. — Идиотка. И он внезапно опускается рядом с ней на диван и сжимает ее ладони в своих. Шерлок кладет голову ему на плечо. Им обоим очень непривычно, они вообще находятся друг к другу как-то слишком близко, и, хотя не происходит ничего криминального, в силу того, что они столько времени держали огромную дистанцию, становится не по себе. — Майкрофт, что с нами стало? — Я не знаю, сестрица. Наверное, ты была права — с нами что-то не то. — Мы же в детстве так дружили. Что сейчас? — Мы повзрослели. — А зачем так взрослеть? Представь, что завтра я умру. Вспомни Кэтрин и Теренса. Сколько бы Китти отдала за шанс еще раз хотя бы его увидеть? — Всю жизнь, пожалуй. — А мы с тобой просто так тратим все впустую. Мы же с тобой самые умные люди Британии, почему мы такие идиоты? — Я не знаю, сестра, не знаю. — Но сейчас мы с тобой вроде как делаем все правильно. — Скорее всего, черт его разберет. — Можешь снарядить машину на Бейкер-стрит? Джон будет волноваться. — Не думаю, что ему стоит тебя видеть в таком состоянии. Даже у него возникнут вопросы, почему ты пришла с дела опухшая. — Ты прав. Ложь — нехорошо. — Но уж раз начала, не останавливайся. В гостевой постелено. — Спасибо, братец. Иногда ты не такой уж и козлина. — Спасибо, сестрица, я ценю. Перед тем, как пойти к себе, Шерлок усмехается и произносит, копируя их с Майкрофтом маму: — Спокойной ночи, повелители Мейна и короли Новой Англии. — Терпеть не могу этот фильм. — Наверное, потому, что мамочка заставила тебя его посмотреть раз двести. Доброй ночи. — Доброй. И именно этим вечером Майкрофт Холмс за стаканом виски пересмотрит свое отношение к людям. Просто потому, что понял, что является причиной слез не только своей сестры.