***
Юнги, сидя на диване, наблюдал за танцующей толпой. Он не понимал, как обычная посиделка команды превратилась в настоящую вечеринку. Если бы он знал, что всё выйдет именно так, то ни за что бы не пошёл. Конечно, он любил время от времени ходить на подобные тусовки, но сейчас ему хотелось вовсе не этого. Мину просто хотелось посидеть со своей командой, поговорить о прошедших играх, обсудить планы на финал. Он очень переживал, что его нога не успеет прийти в норму (то растяжение до сих пор беспокоило парня), и ему придётся вновь наблюдать за игрой лишь со скамейки. Настроение парня было ниже плинтуса, он хамил и дерзил больше обычного, даже пару раз сорвался на бабушку, но он не мог по-другому. Сейчас, когда у него была возможность доказать всем и вся, что Мин Юнги — это не только ураган, приносящий с собой бедствия, но и удача, под чутким наблюдением которой приходит победа, он был вынужден просиживать штаны. А всё из-за одной дурацкой оплошности, невнимательности. В доме царил настоящий хаос. Для этого небольшого коттеджа здесь было слишком много людей, половина из которых даже не знала друг друга, да что там, они даже лично не знали никого из команды баскетболистов, что, скинувшись, сняли этот домик на ночь, чтобы отпраздновать свой выход в финал. Музыка лилась из колонок, заглушая абсолютно любые звуки, глухой вибрацией отдаваясь от предметов. Кто-то был уже настолько пьян, что свалился с ног и лежал на полу. Юнги мог поспорить, что на втором этаже однозначно заняты все комнаты. Либо в них спали самые пьяницы, либо там развлекались те, кому удалось устроить себе перепихон на одну ночь. Вот последним Мин завидовал. Он не нашёл никого, кто подходил бы под его критерии, все девушки, пришедшие сюда, были слишком вульгарны даже для него. Таких кукол Юнги не переваривал, ненавидел всей душой. Ничего, кроме тусовок, алкоголя, денег и веселья, им не было нужно. Нет, парень не искал спутницу жизни, он просто хотел, чтобы очередная пассия была приличной хоть в каком-то плане. — Ты чего такой злой? — перекрикивая очередной не очень приятный трэк, Хосок наклонился к уху друга, опуская на его плечо руку. — Ты когда пришёл? — чуть удивившись, Мин улыбнулся, пожимая ему руку в знак приветствия и следя за тем, как парень присаживается рядом. — Ты вроде с мелким своим сидеть должен был, так что пришёл-то? — Так я и сижу с ним, не дома правда, но сижу же, — улыбнувшись, брюнет потянулся к алкоголю, что стоял рядом на столике. — А ты отчаянный, я погляжу, — улыбнувшись, Юнги чокнулся с другом, вглядываясь в толпу. — Я сейчас, — заметив кого-то, он поднялся с места, подходя к какому-то парню, которого Хосок видел в первый раз. — Хён! — получив болезненный удар в плечо, парень развернулся, смотря в злые глаза только что подошедшего младшего. — Какого чёрта ты меня кинул? Сказал, что подождёшь, а сам ушёл. Как это понимать? — не унимаясь, Чимин продолжал орать на брата, чтобы тот хоть что-то услышал. — Да не злись ты, всё в порядке же. Быстрее надо в туалет ходить, а то мало ли что, — улыбаясь, Хосок потянул его за руку, усаживая на диван и протягивая только что открытую бутылку пива. — Я не… — Пей, я сказал! Надо же тебе когда-то начинать, — впихивая злополучную бутылку в руки младшего, он внимательно наблюдал за тем, чтобы Пак не поставил её на пол и сделал несколько глотков. — Расслабься и отдыхай, — наклоняясь к уху Чимина, Чон приобнял его за плечи. — Можешь творить, что хочешь — всем плевать. И не волнуйся, никто даже не заметит, что ты здесь. По школе не будет слухов, потому что всем насрать. Все уже в стельку пьяны, так что наслаждайся, — улыбнувшись, парень смотрел в карие глаза, полные нерешительности. Положив ладонь поверх руки брата, что держала бутылку, к которой младший так и не притронулся, Хосок силой приблизил её к губам Чимина, заставляя всё же сделать несколько глотков. Предвкушая увидеть его сморщившееся лицо, старший удивлённо моргнул, когда Пак, сделав маленький глоток, чтобы попробовать, что за дрянь дал ему брат, начал пить ещё и ещё. — Да ты тот ещё алкаш, — смеясь, парень перевёл взгляд на толпу, ища глазами, возможно, потенциальную жертву на эту ночь. Хорошо, что Чимин не слышал этих слов, иначе моментально бы покраснел.***
Чимин вообще мало соображал. Ему так хотелось уйти из этого «ада», где музыка заглушает любые мысли, а всё в округе пропахло развратом, сигаретами и дешёвым алкоголем, ведь на большее не хватило. Парень так хотел уйти, забыть о том, что побывал в подобном месте, но продолжал сидеть на диване рядом с братом, мило общающимся с какими-то девушками, видимо, одноклассницами. Паку было противно от одной мысли, что это всё происходит по-настоящему. Хосок предупреждал, что ему может не понравиться здесь, но он не говорил, что всё будет настолько плохо. Боже, эти полуголые девушки извиваются в танце так, что Чимину становится стыдно. Как все эти прекрасные создания, ходящие по школе и вечно смущающиеся только от одного взгляда какого-нибудь парня, сейчас вели себя как последние шлюхи. Это было мерзко. Это было за гранью понимания Чимина. Но вместо того, чтобы взять брата и поехать домой, Пак медленно поднимается, держась за подлокотник. Всё кажется таким посредственным. Тело не слушается, не желает повиноваться. Парень не может сконцентрироваться на чём-то одном, ведь так хочется… танцевать? Неспешно делая каждый шаг, он проходит вглубь толпы, надеясь скрыться с глаз брата, ведь если тот увидит зачем он поднялся с места, то непременно будет смеяться всю оставшуюся жизнь. Кажется, что всем нет никакого дела до того, что он остановился на середине танцпола, что медленно, боясь абсолютно любой реакции, начинает двигаться в такт музыке. Чимин не особо умеет танцевать, но старается не заморачиваться по этому поводу. «Можешь творить, что хочешь — всем плевать» — слова, сказанные Хосоком, кажется, вечность назад, проносятся в помутневшей голове, давая разрешения на все действия. Чимин хороший мальчик, Чимин не может ослушаться собственного желания.***
Юнги, кажется, в стельку пьян. Ему настолько плевать на всё, что происходит, он просто наслаждается танцующими людьми, время от времени залипая на девушек, что не постыдились надеть столь провокационные наряды. Если ему не суждено найти кого-то на ночь, то почему бы просто не понаблюдать за ними? Может, он всё же сможет пересилить себя и, засовывая принципы куда подальше, ответить взаимным интересом одной из тех, кто уже подходил ранее? Сколько бы Юнги ни старался, но его внимание привлекает лишь один человек, что, полностью отдавшись музыке, вытворяет такое, что у Мина перехватывает дыхание. Наблюдая за парнем, лица которого он пусть и не видит, но точно знает, что это Чимин, тот мальчишка, который не должен быть здесь, который пришёл только из-за брата, который по всем законам логики должен уже давно спать в своей кроватке и видеть десятый сон, брюнет понимает, что ему хочется, как минимум, подойти и притронуться к его чуть смуглой коже. Ему безумно хочется, чтобы Чимин повернулся к нему лицом и продолжил двигаться так. Юнги не понимает своих желаний, они пугают, но они настолько сильны, что он делает маленький шаг вперёд. Взяв себя в руки, парень продолжает наблюдать за младшим, убеждая себя, что это просто восхищение от умения того танцевать, ведь сам Мин довольно-таки бревно в этом плане. Но как бы всё не казалось ему странным, он продолжает смотреть, впитывать каждое движение, рвано вздыхая, когда песня сменяется, и Чимину, кажется, совсем сносит крышу. Тот парень, что сейчас на танцполе в окружении людей, с которыми он даже взглядом в школе боится пересечься, делает такие плавные, но в то же время резкие движения, неспешно разворачивается, делает что-то ещё, что не может понять Мин, ведь человек не может двигаться так, и вновь разворачивается спиной к брюнету. Этот парень непроизвольно делает всё то, что так нравится Юнги. Или это всё специально? «Что за бред?» — тряхнув головой, Мин отворачивается и тянется к столешнице за алкоголем. Ему определённо нужно выпить. «Какого?..» — понимая, что его тело дрожит только от того, что перед глазами всплыла картинка, где этот несносный Чимин танцует, парень делает как можно больше глотков, морщась от обжигающей жидкости, стекающей по горлу. «Я не могу смотреть на него, это неправильно», — оперевшись локтями о хоть какую-то поверхность, Юнги зарылся пальцами в волосах, закрывая глаза. «Какого чёрта этот отличник вообще сюда припёрся? Зачем напился до такого состояния, что кажется, что его подменили? Почему, блять, мне так хуёво от того, что я только что видел?» — вновь тряхнув головой, парень выпрямляется, делая глубокие вдохи, успокаиваясь. Всё ещё подрагивающими руками он судорожно ищет пачку, что, по идее, должна быть где-то в кармане. Ликуя, когда пальцы всё же почувствовали эту картонную коробочку, Юнги достаёт сигарету, попутно чиркая зажигалкой. Плевать, что вроде как здесь нельзя курить. Плевать, что он вроде как спортсмен, что ему вроде как не следует этого делать. Плевать на всё. Это сейчас нужно. Нужно до дикости, до лёгких покалываний кончиков пальцев. Нужно до боли. «Также, как и прикоснуться к нему» — резко замерев от собственных мыслей, Юнги стоит неподвижно, почти не дыша. Медленно тлевшая сигарета в руке, куча алкоголя в крови, не соображающая в край голова, танцующий Чимин за спиной. Мин не знает, сколько вот так стоял, делая затяжку одну за одной, кривясь от неприятного жжения в горле, но продолжая делать это. Он не знает, в какой момент начал думать о том, что у Пака привлекательная задница, о том, что вроде бы нет ничего зазорного попробовать раз в жизни секс с парнем. «Признайся честно, ты просто хочешь с кем-то перепихнуться по-быстрому», — кивая, Юнги бросает на пол докуренную сигарету, наступая на неё, — «Да, но в этой жизни надо попробовать всё, так ведь?» Взяв в руки полупустую бутылку, он осушает её до конца, пытаясь набраться смелости или, наоборот, пытаясь отсрочить тот момент, когда всё дойдёт до точки невозврата — кто его знает. Если уж сам Мин Юнги не может понять, чего он действительно хочет, то никто другой уж подавно не сможет. Медленно, словно хищник, боящийся спугнуть свою жертву, Юнги движется вперёд, туда, где его ждёт конец, туда, где стоит первый в жизни Мина парень, сумевший заставить желать себя. Обходя танцующих, брюнет молится о том, чтобы Чимин не повернулся, и о том, чтобы нашёлся хоть кто-то, кто смог бы отвлечь его, остановить, не дать сделать то, что так сильно он сейчас хочет. Аккуратно касаясь такой горячей кожи, Мину кажется, что его пальцы сейчас расплавятся от жара чужой руки. Неспешно проводя от запястья до предплечья, Юнги окончательно сходит с ума. Парень не замечает чужих прикосновений, продолжая забываться в музыке. Только когда руки Юнги опускаются на его талию, когда шею начинает обжигать дыханием, только тогда Чимин удивлённо разворачивается, желая сбросить руки наглеца. Но замирает, стоит увидеть эти глаза напротив. В них нет ничего, кроме желания. Если бы это произошло при любых других обстоятельствах, Пак незамедлительно бы покраснел, отводя взгляд и не зная, что делать. Сейчас же он просто стоит и смотрит на него. Смотрит на человека, который ещё совсем недавно был вне зоны досягаемости. Смотрит на того, из-за кого плакал всего несколько недель назад. На того, кто принёс столько боли, но вместе с тем и радости в жизнь Пака. «Почему ты так прекрасен?» — чуть улыбнувшись, Юнги продолжает смотреть на чуть испуганного младшего. Его волосы находятся в полном беспорядке, но это смотрится так естественно, что становится прекрасным. На слегка пухлых щеках красуется румянец, вызванный душным помещением и столь безумными танцами. Глаза чуть подведены, но это нисколько не портит Чимина, наоборот, придаёт какого-то шарма. «Хосок постарался» — хмыкая своим мыслям, Мин продолжает в наглую осматривать чужое тело, на котором вместо привычной школьной формы красуется широкая майка размера на два-три большая парню, и чертовски сексуальные чёрные джинсы, полностью обтягивающие ноги младшего. Вновь улыбнувшись, Юнги наклоняется к уху Чимина, томно выдыхая: — Не против потанцевать со мной? У Чимина подкашиваются ноги, ему трудно поверить, что всё происходит по-настоящему. Кажется, что это просто сон. Ведь не может же быть так, что его личная головная боль стоит напротив; что смотрит на него так; что его руки находятся на теле самого Чимина. Всё это слишком похоже на сон. «Даже если и так, может, стоит поспать чуть дольше?» Всё, что может выдавить из себя Пак — это короткий кивок. Тела двоих парней начинают двигаться в унисон друг другу, переча быстрой музыке, льющейся из колонок. У них своя музыка. У них музыка, придуманная Юнги. Именно он решает, что будет дальше.***
Чимин не знает, сколько они танцевали, кажется, время вообще прекратило свой ход. Парня одолевали абсолютно разные, ничуть не совместимые эмоции и желания. С одной стороны так хотелось прильнуть ближе к столь желанному телу, прижаться, почувствовать еле ощутимое тепло, дарящее спокойствие и, по истине, детскую радость. С другой же стороны хотелось остановиться, набраться смелости и заглянуть в холодные карие глаза, узнать причину таких неожиданных действий старшего. Чимин знал, что тот изрядно пьян, но надеялся, тешил себя мыслью, что это всё не простое моментальное желание, что это всё идёт от сердца. От сердца, в котором нет ни единого света, в нём только желание удовлетворять свои потребности. Юнги задавался немым вопросом, почему Пак не оттолкнул его, не сказал, что это всё не правильно, что они не геи, чтобы так вести себя. «Или ты?..» — дёрнувшись от этой мысли, Мин вмиг успокоился. Если это так, то будет проще. Юнги будет проще потом отделаться от него. Убрав руки со своих плеч, Мин сильнее сжал чужие ладошки, смотря на них и улыбаясь таким милым, коротким пальчикам. Заглядывая в чуть удивлённые глаза, брюнет еле заметно, робко, словно в первый раз, наклоняется к пухлым приоткрытым в недоумении губам, накрывая их в невинном поцелуе. Плевать, что кто-то может увидеть. Плевать, что пойдут слухи. Плевать. Юнги всегда получает то, что хочет, не заботясь о последствиях. Для него сейчас существует только этот шестнадцатилетний парнишка, брат его лучшего друга, только он и ничего больше. Сердце пропускает удар, второй, третий. Чимин, широко распахнув глаза, смотрит на опущенные веки напротив, на подрагивающие чёрные реснички, и забывает, как дышать. Поцелуй полный нежности и вкуса дешёвого алкоголя, не лучшее сочетание, но выбирать не приходится. Парень вновь разрывается между двух абсолютно разных сторон. Оттолкнуть и дать понять, что по пьяни это не то, чего он хочет? Или побыть эгоистом и разрешить этому ангелу делать то, что он хочет? «Он… Люцифер. Прекрасный ангел, ставший демоном.» Чимин знает, что будет ненавидеть себя за это. Знает, что будет больно. Знает, что ничего хорошего не выйдет. Знает, но отвечает на поцелуй. Робко, боясь спугнуть, проводит кончиком языка по губам Мина, пробуя их на вкус, желая чувствовать их, а не этот алкоголь. Юнги не может сдержать самодовольной улыбки. Этот неумёха действует, руководствуясь лишь инстинктами, но это так… заводит. Юнги знал, что до этого у Чимина не было никого: ни парней, ни, тем более, девушек. И это не могло не тешить его самолюбие. Он знал, кажется, так много о младшем, но в то же время не знал ничего. Знал он только из-за того, что Хосок все уши ему прожужжал про своего «милого, доброго, застенчивого, робкого, божьего одуванчика» брата. «Кажется, я немного опорочу его. Не против, Хо? Конечно против» — перенимая инициативу, Мин переместил одну ладонь на ягодицы младшего, чуть сжимая и, пользуясь моментом, углубляя поцелуй, проводя языком по ровному ряду зубов. — «Прости, Хосок, но твой брат слишком уж привлекательная зверюшка.»***
Хосок понимает, что всё идёт по пизде, когда длительное время не может найти ни брата, ни друга. Телефон оба парня не берут, что в случае с Чимином вполне себе логично, и можно представить, ведь младший не очень любит эту технику. А вот из-за Юнги парень конкретно так переживает. Мин не берёт трубку в двух случаях — когда спит и когда спит с кем-то. Хосок просто молится, чтобы этим «кем-то» оказался не его брат. Пусть Юнги и не из тех, кто так спокойно бы переспал с парнем, но волнения это нисколько не убавляло. Чон Хосок потерял своего маленького братика на вечеринке. «Пиздец»,— вздыхая, он вновь и вновь проходил по дому, маленькому саду на улице, но так и не находил никого из потерявшихся. «Мини, ты должен был понять, что он не подходит тебе, увидеть его с какой-нибудь девушкой, а не пропасть именно тогда, когда пропал и сам Юнги.» Хосок не знал, что пока он ищет этих двоих в коттедже, они сейчас едут в такси. Он не знал, что его Чимини сидит на коленях Мина. Не знал, что руки старшего покоятся на ягодицах Пака. Хосок даже не догадывался, что они, упиваются друг другом, не в силах оторваться от чужих губ; что они так бесстыдно прижимаются друг к другу; что из-за местами не ровной дороги подпрыгивают, трутся уже изрядно возбуждённой плотью. Хосок даже представить не мог, что Чимин сладко скулит, пытаясь сдержать стоны.***
Юнги смотрит так, как будто перед ним какое-то произведение искусства, всемирное достояние, а не Пак Чимин. Он бережно обхватывает лицо парня руками, боясь причинить боль малейшим прикосновением. Медленно целуя щёки, губы, нос, Мин желает доставить как можно больше наслаждения этому ещё неопытному подростку. Проводя кончиками пальцев по скулам, он спускается к шее, ключицам, желанно впиваясь в пухлые сладкие до невозможности губы поцелуем. Чимин задыхается, ему катастрофически не хватает воздуха. Он, лёжа на мягкой кровати, наслаждается ласками парня, о котором грезил столько времени. Ему страшно от осознания того, что будет дальше. Но с ним Юнги, так что всё в порядке. Подцепив майку, Мин умело тянет её вверх, радуясь, что та так легко покинула тело хозяина. В полумраке комнаты трудно рассмотреть хоть что-то, но парень отчётливо видит то, что младший хочет прикрыть. Ему стыдно. Стыдно за то, что его тело не идеально. Юнги же только и может, что улыбнуться. — В этом нет ничего зазорного, — наклоняясь к лицу напротив, он бережно целует куда-то в район скулы, — ты очень красив. Расстегнув пуговицу, старший чуть стянул чужие штаны, смотря на заметный бугорок. Накрывая его рукой, Мин чуть сдавливает плоть сквозь тонкую ткань боксеров, нежно массируя. Оставляя дорожку из поцелуев, он обводит ореол соска, начиная посасывать его. Так странно и непривычно, что всё это он делает с парнем. Юнги понимает, что не только для него это впервые. Пак вообще ни разу не занимался чем-то подобным, поэтому он должен быть аккуратным вдвойне. Он не может причинить боль этому мальчишке в его первый раз. Полностью стянув все вещи с юного тела, Юнги с еле заметной улыбкой на губах наблюдает за тем, как Чимин сводит ноги вместе, желая хоть как-то прикрыться. Опуская холодные пальцы на бёдра, Мин проводит ими вверх, чуть сползая с кровати и наклоняясь к пульсирующему члену. Обхватив его, он провёл пальцем по головке, собирая бесцветную вязкую жидкость, сочившуюся из возбуждённого органа. Парень касается губами головки, раскрывая рот и медленно начиная двигать головой, вбирая как можно глубже. По комнате раз за разом разносились стоны младшего, он, сжав в кулаке простынь, таял под теплотой чужого рта. Каждый раз, когда Мин доходил до самого основания, у Чимина шла кругом голова. Он был готов продать душу дьяволу, лишь бы это никогда не заканчивалось. В глазах Пака начало темнеть, ещё немного и он бы излился прямо в рот старшего, но тот отстранился, делая пару движений рукой, останавливаясь. Скинув футболку, он поспешил избавиться от штанов, дико мешавших сейчас. Раздевшись, Юнги не успел ничего сделать, он замер, ведь к его коже, словно к фарфору, прикасались пальцы Чимина, очерчивая еле заметную линию пресса. — Ты… ты прекрасен, — выдыхая, младший, забыв обо всём на свете, смотрел на такое тонкое, словно сделанное руками умелого скульптора тело Мина. — Я знаю, малыш, — потянувшись за поцелуем, старший зарылся пальцами в тёмных волосах, сильнее прижимаясь к горячему телу. Рыкнув, Мин отстранился. Его возбуждение было слишком сильным, он не мог больше терпеть, но и сильно торопиться он не мог. Разрываясь от переизбытка эмоций, он перевернул Чимина на живот. Послушно вставая на колени, он упёрся локтями в матрас, чувствуя бережные прикосновения на спине. Выводя понятные лишь ему узоры, Юнги сжал ягодицы младшего, получая протяжный стон в ответ. Сходя с ума, он поднёс руку к открытому рту Чимина, засовывая в него пальцы. Поняв, чего от него хотят, Пак начал неспешно посасывать их, смачивая слюной и сдерживая рвущиеся наружу стоны. Всё было так неправильно, так пошло и ужасно, что сносило крышу. Юнги чувствовал, что не сможет долго сдерживаться. Вытащив пальцы изо рта младшего, он приставил их к пульсирующему колечку мышц. — Будет немного больно, — прошептав на ухо Паку, он медленно ввёл один палец, понимая, что насчёт «немного» он погорячился. Когда Мин ввёл второй палец, Чимин скривился от неприятного ощущения и лёгкой боли. Юнги, разводя пальцы на мотив ножниц, гладил второй рукой тело младшего, не зная, как облегчить его страдания. Третий палец стал чем-то запредельно больным для Пака, он, вскрикнув, желал отстраниться, но брюнет не позволил этого сделать, обхватывая его за талию и шепча на ушко: «Ещё немного, потерпи». Проехав пальцами по комочку нервов, Мин блаженно прикрыл глаза, слушая чужие стоны. Не в силах более лишь доставлять удовольствие, Юнги неспешно вытащил пальцы, задерживая руку около входа и, дразня, вновь чуть надавливая, засовывая лишь одну фалангу пальца и резко убирая руку. Понимая, что торопясь, он может причинить боль столь хрупкому подростковому телу, Мин крепче сжимает упругую попу парня, изнывающего от желания. Сплюнув на ладонь, он растирает слюну по члену, мысленно прося у Чимина прощения и, подставив плоть к колечку мышц, рывком входит почти на всю длину. По комнате разносится крик, до краёв наполненный болью. Юнги, не понимая, почему по его щекам начинают течь слёзы, наклоняется к уху парня, словно в бреду повторяя «прости». Как бы он ни старался, но эти слова нисколько не уменьшали боли младшего. Чимин, чувствуя член, ранее казавшийся не настолько уже большим, не мог сдерживать слёзы, капающие на подушку. Медленно начиная двигаться, Юнги пытался достать до того комочка нервов, что чуть ранее заставили Пака столь сладко стонать. Минута, две, а дикая боль младшего никак не желает смениться наслаждением. Чертыхаясь, Мин продолжал проникать в податливое тело под собой, мысленно умирая, когда по комнате разносился протяжный стон, утопающий в еле слышных всхлипах. Раз за разом каждым толчком принося удовольствие Чимину, выбивая любые мысли, с забвением слушал такой приятный голос, что сорвался уже на крик. Стоны младшего, еле слышное рычание Мина, пошлые шлепки мокрой кожи вмешивались, сливались воедино, прямо как и сами парни. На сегодня они забыли, что Пак — гордость школы и милый послушный сын, что Мин — сорвиголова и парень, любящий только баскетбол и своих друзей. Сегодня существовали только Чимин — чертовски сексуальный подросток, мечта любого, кто хоть раз видел его в танце, и Юнги — плохиш, пошедший против себя и неистово желающий сделать этого подростка своим. В унисон разносятся два громких стона наслаждения, взрывая тишину и спокойствие соседей, но сейчас не до этого. Сейчас их обоих накрывает такой волной удовольствия, что кажется, что всё это сон. Ведь не может же Мина так крыть от секса с парнем. Парень, кладя руку на сердце, может поклясться, что это был самый лучший секс в его жизни, что такого наслаждения он ещё никогда не получал. Падая на кровать рядом с телом младшего, он дрожащими руками убирает спавшие на его лицо пряди волос, нежно касаясь мягкой кожи. — Ты прекрасен, — обводя контур губ Чимина, Юнги блаженно улыбается. «Когда-нибудь надо будет повторить.» Когда старший уснёт, он будет обнимать парня за талию, крепко держа его, не давая возможности сбежать. Он не узнает, что пропустил самое искреннее признание за всю свою жизнь. Он не узнает, что в эту ночь с ним говорил не Чимин, а его сердце. — Я люблю тебя, Юнги…***
Время неумолимо несётся вперёд и ему плевать, что кто-то хочет, чтобы оно хоть на чуть-чуть замедлило свой ход. Бесчувственная скотина, прямо как Юнги. Когда Чим вернётся домой, он будет долго плакать, умирая от боли, что сам принёс себе. Хосок же, слушая приглушённые подушкой всхлипы, будет корить себя за то, что повёл брата на эту вечеринку. Он будет всей душой ненавидеть себя за то, что не уследил за ним, не уберёг от этой боли, разрывающей его на мелкие кусочки. Но это будет потом, чуть позже. Сейчас же Чимин, сдерживая подступающие слёзы, быстро одевается, желая как можно скорее покинуть квартиру, в которой за каждым его движением следят два холодных глаза. Он изо всех сил старается не вспоминать жестокие слова, сказанные пять минут назад. Но Юнги не преклонен, он повторяет, желая скорее избавиться от этого маленького наивного мальчишки: — Я не хочу тебя видеть больше, — проверив телефон на наличие новых уведомлений, он, злясь, кидает его куда-то в район подушки, — тебе на такси, — кинув несколько купюр на пол, он разворачивается и скрывается в ванной, не видя горячих слёз, стекающих по прекрасному лицу Чимина. Мин прямо в домашних вещах залезает в ванну, включая горячую воду, так сильно обжигающую кожу и напоминающую прошлую, столь же горячую ночь. А в его голове продолжает светиться картинка главного экрана телефона. «Хося — двадцать девять пропущенных вызовов.»