___________________________
— Повторяю — займите, пожалуйста, свои места. Он сел. Он сел, а Гермиона, игнорируя своих учеников, которые вошли в унылую бледность класса, вместо этого стала рыться в своей большой сумке и выкладывать на свой стол впечатляющую коллекцию сорока одинаковых книг. Она складывала их в аккуратные стопки, и ее руки лишь слегка тряслись — достаточно для того лишь, чтобы она заметила эту невидимую для других дрожь. Но Гарри увидел. Тревожно нахмурившись, он поймал ее ладонь и крепко стиснул, после чего наклонился и коротко поцеловал в щеку — предлагая тем самым единственное утешение, которое в тот момент мог ей дать. Она неизменно была той, кому нужно было утешение, и когда их ролям случалось меняться, Гарри всегда казался чуточку потерянным. Гермиона натянуто улыбнулась, наблюдая за тем, как он отворачивается и прихрамывает в дальний угол класса, а потом с напряжением садится в тенях, решительно игнорируя малфоевскую ухмылку. Его присутствие было встречено отвращением и страхом — последнего было значительно больше. Этот человек, этот Гарри Поттер, убил их Темного Лорда — силу, которая всем казалась непобедимой и бессмертной. Гермиона не винила их в том, что они были напуганы. Своей силой и энергией Гарри порой пугал даже ее. Два падающих силуэта, лишь один из которых дышит. Она незаметно подсчитала количество учеников — поймала себя на мысли, что по-прежнему еле сдерживает смех от одной только мысли, что эти люди, — ее одноклассники, дети Пожирателей Смерти — теперь ее ученики — и установила, что присутствовали все. Ропот голосов, который не смолкал все то время, что люди заходили в класс, теперь стих — ученики подняли на нее глаза, слегка нервированные ее действиями — или их отсутствием. Теперь она просто стояла. Стояла и смотрела на них пустым взглядом. А потом в классе повисла абсолютная тишина. Гермиона позволила себе мысленную победоносную улыбку. Увидев, что их начала беспокоить ее неподвижность (мимолетные косые взгляды, сложенные на парте руки, прикосновение к волосам, возможно, нервная скованность плеч), она, наконец, заговорила. Ее голос был тихим, и, тем не менее, она сомневалась, что кто-то мог ее не услышать. — Война окончена. Волан-де-Морт мертв. Коллективный вздох. Никто не произносил его имени, даже после войны. Бледная рука Пэнси метнулась к груди, и Гермиона увидела, как от ее лица отливает кровь. Крэбб с Гойлом тупо уставились на нее широко распахнутыми глазами. Забини лишь моргнул. Малфой привстал, опустив кулак на парту с такой силой, что Гермиона с другого конца класса услышала, как хрустнули его костяшки. — Да как ты смеешь. Ты не достойна произносить его имя, ты, мерзкая, поганая гряз… — зашипел он, и его глаза превратились в щелочки. На этот раз Гарри вскочил со своего места и рванулся к кипевшему от злости молодому человеку; черты его лица исказились в убийственной гримасе. Гермиона чуть не вздрогнула. Она чуть ли не упала. Это слово уже однажды сравняло ее с землей, однажды заставило слезы хлынуть из ее глаз. Потом, когда это слово снова и снова было использовано против нее во время войны, она сделалась невосприимчивой к его ненависти. Теперь же, когда она осознала, что вот-вот услышит его вновь, воспоминания вернулись. В ее сознании война мерцает красным. Нет. Нет, подумала она наконец. Ты сильнее этого. И тогда она его перебила. Он произнес это ненавистное слово лишь наполовину, когда заговорила она, и в ее голосе впервые отчетливо послышались нотки отвращения: — Сядь на место, Малфой. Видимо, ты не слышал, что я только что сказала, мм? Война окончена. Больше нет нужды в предубеждении, невежественных оскорблениях и ненависти. Твоя сторона проиграла. — Ее глаза метнулись к Гарри, а потом она сделала глубокий вздох и заговорила снова очень твердым голосом. — И, Малфой…если ты когда-нибудь, хоть когда-нибудь снова станешь употреблять это слово, я вышвырну тебя из этого класса и не позволю вернуться обратно — это касается всех вас. Полагаю, вы все читали Декрет? — Ее вопрос был встречен настороженными, ничего не выражающими лицами, но она точно знала, что они читали. — Тогда вы знаете, что случится, если я выгоню вас из класса. Я не потерплю грубости, нетерпимости или слепого фанатизма. Если хотите поспорить о чем-то, делайте это вежливо и с использованием аргументов в защиту своей точки зрения. Другими словами, ведите себя как приличные люди. Надеюсь, вы все на это способны? Это был риторический вопрос; класс понял намек и промолчал. На секунду она замолкла, окидывая быстрым взглядом сидевших перед ней людей. Малфой снова опустился на свой стул, не сводя с нее взгляда, в котором сквозило искусно скрытое удивление, и его светлая бровь взмыла вверх. Ученики неуютно заерзали на своих стульях. Гермиона знала, что теперь она предстала перед ними в ином облике, нежели в том, который был известен им со школы. Гарри поглядел на нее с чем-то вроде гордости во взгляде. Она не испытывала никакого сочувствия к этим возможным убийцам. Возможно, однажды она ощущала к ним жалость из-за того, что они потеряли родителей в войне или Азкабане, но не теперь. Теперь ей было известно о смертельных последствиях их предрассудков, и поэтому она не могла с этим смириться. Ее работа заключалась в том, чтобы просветить этих людей, и она была не настолько глупа, чтобы не понимать, что большую часть времени ей придется заставлять их слушать себя. — Я не прошу вас получать удовольствие от этих уроков. Вы даже не обязаны любить меня, — продолжила она, предсказывая удивленное выражение лица Гарри и многих других людей в помещении. — Все сводится к терпимости, разве нет? Вы терпите меня, а я терплю вас. Все вы знаете, кто я такая, а я знаю, что по большей части из себя представляете вы…не всё, но скоро мы это исправим. Вам известна моя позиция во время войны. Я сражалась за свет, вы же поддерживали тьму. Мы разные, но в то же время одинаковые. — Она проигнорировала редкие скептические фырканья несогласия, что зазвучали в классе. Ее голос становился сильнее, а в глазах загоралась страсть. Она верила в то, что говорила, всем своим сердцем. Убеждение. — Мы терпим друг друга сейчас, в этом кабинете, и снаружи на улицах. Нравится вам это или нет, мы это делаем. Общество держится на терпимости. Права, которые дает нам наше правительство — в частности, свободу думать так, как нам хочется, — неизбежно ведут к появлению различных мнений, группировок и людей. Чтобы жить при неком подобии порядка, мы должны уметь терпеть все те взгляды, что отличаются от наших. Если же нет, все развалится на куски. Мы развалимся на куски. Я знаю, вы видели это — независимо от того, хотите вы это признать или нет…это случилось во время войны, и существует угроза того, что это случится снова. — Видимо, у всех вас проблемы с терпимостью — с этим простым понятием. — Впервые в ее тоне и выражении лица явственно обозначилась горечь. Она исчезла почти сразу же после того, как появилась, и Гермиона продолжила. — Вот в чем состоит моя работа. Я не настолько наивна, чтобы всерьез верить в то, что смогу кого-то из вас изменить. Большинство из вас обучали вашим взглядам в волшебном мире с самого рождения. — Она обратила тяжелый взгляд на Малфоя, и когда он в ответ усмехнулся ей, в ее сознании коротко вспыхнуло высокомерное лицо Люциуса. Его сын холодно смотрел на нее, а от его глаз, напротив, жаркими волнами исходила злость. — Я лишь прошу, чтобы вы слушали непредвзято. Позвольте вашим идеям измениться и задайте себе вопрос. Дайте своим рациональным мыслям поспорить с вашей идеологией. Если вы еще будете находить достоинства в своих взглядах, даже спустя шесть недель нашего совместного пребывания здесь, вы сможете уйти, так и не поумнев; я буду знать, что сделала все, что могла. Я не стану предупреждать Министерство, если вдруг почувствую, что вы еще тайно питаете преданность к Волан-де-Морту, но я не могу обещать, что они сами это не обнаружат. Гермиона смотрела на своих учеников прямым пристальным взглядом. Большинство из них глядело на нее с чем-то похожим на злобу — в конце концов, она только что оскорбила, пусть и скрыто, все, что они знали. Кто-то с изумлением смотрел на это новое отважное создание — на эту Гермиону Грейнджер, которая теперь была такой другой. Едва заметно вздохнув, Гермиона продолжила: — Я знаю, что это будет трудно. Я знаю, что многие из вас чувствуют себя потерянными. Я вас не виню. Война была выиграна — или проиграна, зависит от того, как это видите вы, — лишь три месяца назад. Еще ко многому предстоит привыкнуть. Она поймала на себе взгляд Пэнси и Миллисент, захихикавших в ответ на ее явную мягкосердечность — столь типичную для прежней Гермионы. — Не стоит ошибочно принимать это за сочувствие с моей стороны, — резко проговорила Гермиона. — Когда вспыхнула война, вы сделали свой выбор. Я лишь выражаю понимание. — Нет, не сделали, — проговорил голос — негромко и, в то же время, едко. — Да? — спросила Гермиона, поворачиваясь лицом к Малфою; в ее взгляде было отчетливое выражение недоверия. — Что ж, тогда посвяти меня в свои размышления, Малфой. Он снова чуть склонился над своей неудобной министерской партой, словно это был его трон, и с ухмылкой поглядел в ее лицо; в серости его глаз таилось выражение злобы и вражды. — Ты не можешь «понять», Грейнджер. Твои родители-магглы не были Пожирателями Смерти. Пожиратели Смерти никому не дают сделать выбор, даже собственным детям. — Эти слова он произнес невозмутимым тягучим голосом, и лишь благодаря своей проницательности Гермиона заметила едва заметные нервные линии вокруг его глаз: ненависть была направлена не только против нее. Она уловила несколько кивков и согласное ворчание, что разнеслось по всему классу, и слабо улыбнулась. Не вздрогнула — только не в этот раз. — У тебя всегда был выбор, Малфой. Ты просто никогда его не видел, — негромко, но настойчиво сказала она, с легким любопытством наблюдая за тем, как его брови исчезают куда-то за линию волос. Желая продолжить, Гермиона перешла к следующей части урока. — А теперь, я думаю, нам следует представиться. Пожалуйста, с начала ряда до конца, произнесите свое имя и повторите имя Волан-де-Морт как минимум дважды. — Она нахмурилась в ответ на возмущенные и испуганные возгласы, которые последовали за ее указаниями. — Тихо…Спасибо. Один великий человек однажды сказал, что страх перед именем лишь усиливает страх перед тем, кто его носит. Волан-де-Морт мертв, так что тут нечего бояться. Я — Гермиона Грейнджер, и я уже повторила имя Волан-де-Морта куда больше двух раз. Продолжим с Винсента. — Крэбб, казалось, был очень встревожен, услышав собственное имя из уст своего врага, но, тем не менее, послушался. Лишь запнулся на звуке «В» в чужом имени. Один за другим, все произносили имена. Пэнси так тряслась, что уронила перо, которым царапала записки Миллисент Булстроуд и Дафне Гринграсс. Гермиона услышала знакомые фамилии: Эйвери, Роквуд, Макнейр, Долохов и Блэк. Все они буравили ее смертоносными взглядами, пока повторяли имя своего Темного Лорда. Она ощутила, что ее руки снова начали дрожать; она никогда не была столь же отважной, как Гарри. Всякий раз, когда одна из этих знатных родовых фамилий соскакивала с губ кого-либо из ее учеников, она боковым зрением видела напряжение в глазах ее друга — и то, как его рука крепко сжимала в кармане волшебную палочку. А потом они дошли до имени, услышать которое Гермиона боялась все утро. — Вульпекула Лестрейндж. Лорд Волан-де-Морт, лорд Волан-де-Морт. Когда Гермиона узнала, что у Лестрейндж была дочь, она была так же шокирована, как теперь был Гарри. Она послала Перси сову, чтобы удостовериться, что имя в списке было правильным. Он уверил ее, что так оно и есть. Вульпекула была так похожа на Беллатрису, что это нервировало. Те же темные, подернутые дымкой глаза, та же бледная кожа. Она казалась очень юной — возможно, лет семнадцати. В отличие от своей матери, она не провела пятнадцать лет в Азкабане, и доказательством тому была ее красота, которая некогда была у Беллатрисы. У Гарри был такой вид, словно ему очень хотелось обратить девушку в пыль на том самом месте, где она сидела; она, тем временем, откинула свои длинные черные волосы, так похожие на волосы его ненавистного врага, на спинку стула. Он буравил ее свирепым взглядом, будто бы она в самом деле была Беллатрисой Лестрейндж. Но это было невозможно. Невилл убил Беллатрису в последней битве, наконец отомстив за своих родителей — перед тем, как сам поймал смертельное заклятье от Люциуса Малфоя. Гарри скорбел вдвойне; сперва по своему потерянному другу, и потом — по своей упущенной возможности отомстить за своего крестного. Гермиона заставила себя вновь обратить внимание на присутствующих. — Драко Абраксас Блэк Малфой. Лорд Волан-де-Морт, лорд Волан-де-Морт. Все это время он не сводил с нее позабавленного взгляда — словно бы ощущал ее дискомфорт. Убедившись, что и она смотрит на него, он резко дернул головой, как показалось Гермионе, в сторону Вульпекулы Лестрейндж и проговорил одними губами: — Яблоко от яблони... — Она полностью его проигнорировала. Они с Лестрейндж были единственными во всем классе, кто обратились к Волан-де-Морту как к Лорду и совсем не вздрогнули при звуках его имени. Она не упустила это из виду — напротив, сохранила эту информацию для дальнейших размышлений. Когда последний человек произнес свое имя («Маркус Флинт, Вол…Волан-де-Морт… Волан-де-Морт!»), Гермиона опустила на каждую парту по экземпляру своего таинственного романа, про себя благодаря свои умения использовать дублирующие чары — она не хотела бы тратить деньги на приобретение сорока романов Достоевского. Большинство учеников уставились на книги с ничего не выражающими лицами, явно не узнавая маггловскую классику. Гермиона заметила, как Вульпекула неопределенно улыбнулась, взглянув на обложку — судя по всему, она была не удивлена. Один ученик не заметил произошедшего. Малфой что-то горячо шептал Забини, и черты его лица исказились в злобной ухмылке. Гермиона с секунду смотрела на них, а потом разорвала тишину вопросом. — Потрудись рассказать нам, Малфой, что такого интересного? Он лениво поднял на нее глаза, кончиками длинных пальцев постукивая по парте. — Мне просто было интересно, — произнес он, явно провоцируя ее взглядом, — со сколькими министерскими служащими тебе пришлось трахнуться, чтобы получить эту работу — судя по тому, что она тебе так нравится. Молчание. Стул Гарри скрипнул, когда он вскочил со своего места, тут же направляя палочку в светловолосую голову Малфоя. — Ах ты, ничтожный ублюдок! Убирайся к че… Гермиона, отойдя от шока, поймала его взгляд и покачала головой. Нет, Гарри. Это проверка. Она знала, что это была она. Гарри застыл. Малфой ее проверял. Как далеко она может зайти? Она холодно взглянула на него, и он стойко выдержал ее взгляд. На протяжении всего этого испытания он даже не шевельнулся — даже когда Гарри поднял свою палочку. И Гермиона знала, что должна была сделать. — Думаешь, я хочу быть здесь? — негромко спросила она; выражение лица же было очень жестким. — Думаешь, мне нравится находиться среди вас? Мне жаль тебя разочаровывать, Малфой, но Министерству пришлось чуть ли не умолять меня это сделать. Вы все, — она широким жестом обвела комнату, — превратили мою жизнь в ад. Я здесь из-за того, что предана своему делу. Это не выбор — это что-то вроде обязанности, которую я должна нести во имя каждого, кто был потерян в этой гребаной войне. Гарри сел обратно. Все вперили в нее изумленные взгляды. — А теперь пошел вон. У Малфоя отвисла челюсть. — Что? — спросил он, и на смену злобы в его голосе пришло удивление. — Ты слышал, что я сказала. Убирайся, или я вызову мракоборцев, и они выведут тебя силой. В своей жизни Гермиона определенно видела ненависть в избытке. Но ничего из того, что она видела прежде, не шло ни в какое в сравнение с тем убийственным взглядом, которым Малфой ее одарил. Гермиона осторожно потянулась в карман своей мантии и стиснула палочку. На всякий случай. Но вместо того, чтобы проклясть ее, Малфой встал. Руки с силой сжались в кулаки, и к щекам подступила краска. Пройдя мимо нее, он прошипел: — Это еще не конец, грязнокровка. У тебя не всегда будет телохранитель под боком. — Он с ненавистью покосился на Гарри, а потом покинул помещение. Гермиона не ответила, хоть и ощутила, как сердце в грудной клетке сделало кульбит, стоило ей услышать резкий звук захлопывающейся за ним двери. — Мерлин, — выдохнул кто-то. Пэнси тихонько захныкала, и ее взгляд скользнул к двери. Гермиона позволяла тишине полминуты висеть в классе, после чего, наконец, выпрямилась и всмотрелась в испуганные лица. Страх. Ей не нужен был страх. — Ладно. Теперь вы знаете, что я говорила все это всерьез, — продолжила она обманчиво безмятежным голосом, словно не приговорила только что кого-то на год в Азкабан. — У всех вас есть экземпляр «Преступления и Наказания» Федора Достоевского. К обложке приложен план на следующие пять уроков. Прошу вас не вынимать его и приходить подготовленными по теме к каждому занятию. Как я догадываюсь, немногие из вас слышали об этом авторе. Достоевский родился в Москве, в России, в 1821 году…___________________________
— Эмм…ты учишь их английскому, Гермиона? — спросил Гарри, когда все остальные с тихим ропотом и большой долей растерянности на лицах вышли из класса. Гермиона улыбнулась. — Разумеется, нет, Гарри! Просто эти уроки будут проходить несколько иначе, чем ожидалось. — Да, но…маггловская классика? Как это может быть связано… — На следующей неделе все станет ясно. Все, что им надо сделать — это прочитать книгу к следующему уроку, — представленное задание было встречено незначительными протестами из-за объема романа, — и тогда можно будет начать. В итоге все сойдется в единую картинку. Какую-то секунду Гарри молчал, и, казалось, что-то напряженно обдумывал. Наконец, он проговорил мрачно: — Ты знала, что у Беллатрисы есть дочь? Гермиона покачала головой. — А. Она выглядит…она выглядит как ее мать. Но Гермиона не слушала. Оставив Гарри стоять впереди класса, она подошла к последней оставшейся книге, что лежала на парте, и подняла ее, подушечками пальцев поглаживая гладкую обложку. Все это время он следил за ее действиями. — Ты правда выгнала Малфоя с концами? — тихо спросил он. Гермиона пожала одним плечом, все еще пристально глядя на тяжелую книгу в своих руках. Гарри подошел к ней со спины и опустил одну ладонь на ее плечо. — Он заслуживает этого, Гермиона…то, что он сказал о тебе… — Он лишь проверял свои границы, Гарри. Я должна была поставить точку. Они все думают, что я говорила несерьезно обо…всем этом. — И все равно он этого заслуживает. Гермиона повернулась к нему и ласково погладила его по щеке. — Спасибо за то, что сегодня был здесь. Мне это помогло. Может, тебе стоит вернуться домой к Джинни? Она будет волноваться. — Ладно. До встречи, Гермиона. — Гарри ухмыльнулся, снова поцеловал ее в щеку и исчез с громким хлопком. Вздохнув, Гермиона сунула книгу под мышку, взяла свою сумку и распахнула дверь, чтобы выйти в коридор. Она знала, что Малфой все еще был там, ожидая столкновения. У нее перехватило дыхание, когда на нее навалилось что-то тяжелое, буквально впечатывая ее в стену. Сумка соскользнула с ее плеча, а перья и листы пергамента рассыпались по всему полу хаотичной массой. Отчаянно ловя ртом воздух, Гермиона подняла взгляд и увидела перекошенное от ярости лицо Малфоя, который теперь нависал над ней. Он прошипел ей прямо в лицо: — Я не пойду в Азкабан, ты, всюду лезущая сука. Гермиона закрыла глаза и приготовилась объяснить. Он очень сильно вжимался в нее, и ей было трудно дышать. Она подавила страх, который заполз в грудную клетку — словно зверек, вот-вот готовый вырваться наружу, — и открыла рот, чтобы заговорить. Он ее перебил. — Чего ты хочешь? Денег? Власти? — Злая пауза. — Чего-то еще? — Холодно спросил он, вызывающе толкнувшись в нее бедрами. Гермиона шокированно взвизгнула, впиваясь ногтями в его руку с достаточной силой — оставляя следы в форме полумесяцев на его бледной коже. Он тяжело, рвано выдохнул через плотно стиснутые зубы и слегка от нее отодвинулся. — Назови свою цену, Грейнджер. Я не настолько глуп для гордости, когда на кону стоит Азкабан. — Его голос ее пугал. Сам он был бесконечно, убийственно зол, но его голос был так спокоен, что только слепой мог ошибочно принять их разговор за простую деловую сделку. Теперь Гермиона тоже была зла. Злость возобладала над страхом. — Отцепись, Малфой! Какое же ты жалкое подобие человеческого существа! — Она сделала очередной глубокий вздох, собирая внутренние силы, чтобы продолжить. — Я вышла, чтобы отдать тебе вот это. — Она швырнула экземпляр «Преступления и Наказания» к его ногам, и он в растерянности отошел от нее на шаг. — Я даю тебе последний шанс. Один. Если снова переступишь черту, я и вправду вышвырну тебя из класса. Выражение его лица стало спокойнее, а потом сделалось подчеркнуто нейтральным. — Ладно, — натянуто проговорил он, растягивая губы в этой своей ненавистной ухмылке. — Полагаю, у меня нет выбора. — Нет, есть. У тебя всегда есть выбор. Разве не это я вам недавно говорила? Только вот один выбор более приемлем, чем другой. Он ничего на это не сказал. — Прочти, — она указала на несчастную книгу на полу, — к следующему уроку. — А потом зашагала прочь.___________________________
«Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». — Фридрих Ницше