«Убеждения — более опасные враги истины, чем ложь». — Фридрих Ницше
Он смотрел на нее. Пытался перехватить ее взгляд, пытался сказать ей что-то. Она не поддалась. После первого мимолетного взгляда, первой неожиданной вспышки серого она опустила глаза и весь оставшийся судебный процесс смотрела на свои колени. В ее сердце еще жило чувство предательства, острой болью отдававшееся где-то с левой стороны грудной клетки. Его голос был точно таким, каким она его помнила.____________________________
— Мистер Малфой, вы присутствовали в момент убийства Альбуса Дамблдора? — Да. — Хриплый, напряженный голос. — При каких обстоятельствах? — Волан-де-Морт угрожал мне смертью моей матери, если я не исполню его желание и не попытаюсь придумать способ для Пожирателей смерти проникнуть в замок. Он хотел, чтобы я убил Дамблдора. Ни для кого в зале суда эта информация не была новой, поэтому она не вызвала шока. Над ним уже состоялся судебный процесс, годами раньше. — И мистер Снейп помогал вам в этом? — Нет. Я отказался — не хотел его впутывать. — Он вообще никаким образом вам не помогал? — Он хотел помочь и тем самым спасти мне жизнь. Он был уверен, что без его помощи я погибну — скорее всего, абсолютно верное предположение. Однако он помог мне косвенным путем, до этого заключив с моей матерью Непреложный Обет. — И каковы же были условия этого обета? — Что он защитит меня и выполнит это задание, если я не смогу это сделать. В Азкабане мистер Снейп на мой вопрос о том, зачем он заключил Непреложный Обет, ответил, что должен был «выполнить поручение». Я могу лишь предположить, что под этим он подразумевал свою позицию шпиона Ордена Феникса, и что… Гермиона подняла взгляд, и черты ее лица исказились в выражении изумления. Люди начали перешептываться, и их глухой ропот свидетельствовал о всеобщем удивлении. У Драко был бледный, но решительный вид; губы были сжаты в тонкую напряженную линию, тогда как глаза оставались прикованы к ее лицу. Она настороженно изогнула бровь, и тогда он сказал что-то глазами, отчего ее сердце сжалось. Я на твоей стороне. В тот момент он показался ей прекрасным. Снова раздался голос прокурора, исключавший дальнейшие пространные рассуждения — в его тоне сквозили нотки удивления: — Мистер Малфой, присутствовали ли вы в тот момент, когда мистер Снейп убил Альбуса Дамблдора заклятием Авада Кедавра? Теперь она смотрела. — Да. Дамблдор был очень слаб. Позже я узнал, что причиной его нестабильного состояния стало недавно употребленное им защитное зелье Волан-де-Морта. Я не смог поднять на него свою палочку, и тогда на Астрономическую башню ворвались прочие Пожиратели смерти. Появился и Снейп, и Дамблдор посмотрел на него и попросил о чем-то — в тот момент я не знал, о чем. Снейп — с совершенно мрачным видом, лишенным какого-либо триумфа, — выступил вперед и убил Директора. За тот короткий период, что мы были в бегах, Снейп делал различные намеки о своей договоренности с Дамблдором касательно его позиции двойного агента — он знал, что я не смогу и не стану выдавать его секрет Волан-де-Морту. Я был слишком обязан ему. Драко особенно выделил последнюю фразу, и его глаза оторвались от нее и впились в прокурора; на лице его мелькнула едва уловимая усмешка. Прокурор лишь зашипел, а Драко быстро продолжил, не давая себя перебить: — Это соглашение, насколько я понял, было в высшей степени рискованным. Я начал понимать его лишь после прошлогоднего визита в Азкабан, когда услышал ответы Снейпа на мои вопросы и на вопросы мисс Грейнджер. Дамблдор, несомненно, знал о Непреложном Обете Снейпа, который тот, как я думаю, заключил с целью поддерживать видимость своей преданности Волан-де-Морту в глазах моей матери и Беллатрисы Лестрейндж. Информация, которой Снейп снабжал Орден, была бесценной, и потеря его в качестве шпиона стоила бы многих жизней — а, возможно, и целой войны. Я думаю, что это Дамблдор сказал Снейпу… — Мистер Малфой! — …что если ситуация дойдет до того, что придется выбирать между его жизнью и жизнью Снейпа, то Снейп должен убить его… — Мистер Малфой! — …в качестве жертвы всеобщему делу. Дамблдор отдал себя в жертву, чтобы сторона света могла победить. У меня есть серьезное подозрение, что на протяжении всей войны, а также всего того времени, что я его сопровождал, Снейп продолжал анонимно снабжать Орден информацией. И я знаю, знаю, что именно эта информация позволила Ордену добиться успеха в Последней Битве. — Мистер Малфой, этого вполне достаточно, — поспешно проговорил прокурор — с виду совершенно раздавленный. Его неприятное лицо сделалось пунцовым, а сам он смотрел на Малфоя с такой злобой, словно очень хотел аннулировать его показания силой или чем похуже. Драко холодно смотрел на него в ответ. У Гермионы, несмотря на шок, было стойкое ощущение, будто Малфой рассказал ему историю о Снейпе в совершенно иной форме, нежели до этого. Ее друзья сидели молча. Джинни до боли стиснула ее руку. Драко продолжил с поразительной беспечностью в голосе: — У вас еще есть ко мне вопросы? Прокурор запнулся, прекрасно понимая, что он только что проиграл дело. — Н-нет. — Славно. — Драко сошел с трибуны. Гермиона молча проводила его взглядом.____________________________
Остаток судебного процесса прошел как по маслу. Доказательства были подтверждены, и отчет Снейпа о его роли в войне был так удивительно схож с версией Драко, что Гермиона против воли восхитилась блестящими дедуктивными способностями молодого волшебника. В конце концов Снейп получил свою свободу. Взгляда, которым он обменялся с ней в момент оглашения окончательного вердикта, было достаточно в качестве благодарности; его глаза сказали все за него.____________________________
Она осталась ждать его, когда все прочие покинули зал заседаний. Он вышел оттуда последним; его шаги были длинными и твердыми. Увидев ее — притаившуюся в углу и смотревшую на него, пока он не видел, — он остановился. Она заговорила первой: — Спасибо, Драко. — Вышло почти что шепотом. — Ты и представить себе не можешь, что это значит для меня. — Всегда пожалуйста. Она тут же вздрогнула и метнулась глазами к его лицу, выискивая причину его внезапно ледяного, почти что враждебного тона, от которого ее кожа покрылась мурашками. В ее глазах отразилось страдание, и она увидела, как бледная маска на его лице трескается, сползает на секунду, открывая под ней нечто испуганное — прежде чем он снова ее натянул. — Почему? — спросила она, делая шаг к нему — останавливаясь на расстоянии пяти шагов — или целой вселенной — от него. — Я был должен Северусу. Ты это знаешь. — Произнес тот же холодный голос — те же пустые глаза. Гермиона не знала, что сказать, потому что против воли испытывала какое-то странное чувство разочарования. Они стояли в полнейшем молчании, и Драко не делал ни шага, чтобы уйти. Лишь буравил ее решительным взглядом, и она так же упрямо смотрела на него в ответ. Я такая же сильная, как и ты. — Так, значит, ты из-за этого вернулся? Блейз и Вульпа слышали, что ты был в Италии, — сказала она осторожным голосом при виде этого нового человека, которого она не знала. Он кивнул. — Меня отыскал прокурор. — И ты сказал ему, что опорочишь имя Снейпа, чтобы пробраться в зал суда и рассказать, как все было на самом деле? Казалось, он испустил глубокий вздох, тем самым успокаивая себя, а потом изогнул губы в ухмылке, от которой Гермионе захотелось уменьшиться в размерах. — И снова, Грейнджер, твой интеллект поражает. Сарказм. Достаточно. — Хватит. Хватит, Драко, — произнесла она очень сухим и очень твердым голосом. — Я не видела тебя больше года, а ты вот так меня приветствуешь? На какую-то секунду, какую-то мимолетную вспышку времени он словно оказался захвачен врасплох, но потом снова натянул на лицо свою привычную маску. — Чего ты хочешь? — он сделал шаг к ней, повышая тон — и вот он уже орал на нее, рыча прямо ей в лицо: — Чего ты от меня хочешь, Грейнджер? Я не могу на это пойти. Проваливай и оставь меня, мать твою, в покое. Она не шевельнулась, хоть он и смотрел на нее сверху-вниз и кричал на нее: — Я и шага с этого места не сдвинусь, но ты вполне можешь уйти, — произнесла она ровным тоном, за которым скрывались ее замешательство и злость. Она широким жестом руки указала на дверь. Он смотрел на нее в течение нескольких секунд или нескольких дней. Она сглотнула, борясь с порывом съежиться и отступить, отползти подальше от него. — К черту все это, и к черту тебя. Я не просил об этом. Я ни о чем таком не просил. — Теперь он глухо бормотал, впившись в нее горящим взглядом, от которого все вокруг кроме него поплыло, накренилось в сторону. Она не смогла придумать ничего, что бы на это ответить, так что стояла, не шевелясь, пока он надвигался на нее. Он вдруг показался ей очень внушительным, и она бы отступила, стоило ему к ней приблизиться, если бы только могла пошевелить ногами. Он остановился прямо напротив и наклонился — настолько, что их лица почти соприкоснулись. Она услышала, как он резко выдохнул и вздрогнул. А потом еще раз. Она ощутила его дыхание на своей шее, будто это были его руки, и задрожала. Он протянул руку, и его ладонь нависла над ней — над мягким изгибом, где ее шея переходила в плечо. Он не касался ее, а она чувствовала его всем телом — то словно предвкушало контакт, которого так и не происходило. Она не могла дышать. Наконец, он зашипел что-то ей в ухо — каким-то надломанным голосом: — Я больше никогда…не хочу тебя видеть. И потом он ушел, но этого она уже не видела.____________________________
Она никому не рассказала и страдала в одиночестве. Теперь ей было не на что отвлечься от своих терзаний, и она снова начала пропускать приемы пищи. Она сходила в аптеку и купила еще толченого лунного камня. Она больше не хотела видеть сны, а зелье помогало. Вскоре она обнаружила, что не может спать больше нескольких часов без него. Ее друзья как-то невзначай отметили, что за последние несколько месяцев после судебного процесса Снейпа она заметно побледнела. Ее лицо стало белым — не считая вечно темнеющих кругов под глазами. Из-за этого оттенка прежняя Гермиона Грейнджер, казалось, испарилась. Наконец, Гарри расспросил ее — он взял ее за руку, усадил на тумбочку в своей сверкающей ванной и сказал ей, она должна рассказать ему, в чем дело, а иначе он пнет ее и заставит рассказать. Она сказала, что снова трудится над СОВ и иногда забывает поспать. Тут не о чем беспокоиться, сказала она. После этого он оставил ее в покое — предварительно взяв с нее обещание, что она больше не забудет. Она потеряла в весе, и ей пришлось покупать новую одежду. Она пошла в Косой переулок, но не могла вынести яркого света, шума и людей. Она решила, что сможет с этим справиться, но стоило ей выйти на мощеную улицу, таща в руках пакеты с новой одеждой, как все перед ее глазами завращалось, а сама она вдруг почувствовала, что собственные ноги ее не держат. Все вдруг столпились вокруг нее. Они подумали, что она больна — подумали, что она умирает. Она пыталась сказать им, что все в порядке, что ей лишь нужно полежать минутку, потому что она так устала. Кто-то поднял ее голову и влил воду в ее рот. И тогда она услышала знакомый голос. — Твою мать, Грейнджер. Он склонился над ней. Она видела очертания его лица, но они были размыты, словно она смотрела сквозь заляпанное стекло. Она попыталась встать. Я никогда больше не хочу тебя видеть. — Перестань. Ты сделаешь себе больно, — он снова заставил ее лечь. — Твою мать! — снова крикнул он, потерев лицо ладонью. И тогда она заплакала, хоть у нее и не было на то реальной причины. С ней ничего не случилось. Она слышала, как кто-то спросил его, откуда он ее знает. Она слышала, как он ответил и сказал, что отведет ее в какое-нибудь надежное место, где она сможет отдохнуть. Она слышала все остальное. Она почувствовала его руки на своей спине и бедрах, а потом — вихрь трансгрессии.____________________________
Гермиона проснулась не в своей постели. Разлепив один глаз, она увидела не что иное, как серый потолок. В ее квартире не было серых потолков. Она села и тут же осознала, где находится. Она отодвинула ногой толстый ковер, так не похожий на ее собственный, и принялась искать свои туфли. Они были у кровати, и она их надела. Обнаружив свою сумку, что висела на изголовье, она вышла за дверь. Принялась тихо, быстро спускаться по винтовой лестнице, какие-то несколько минут тщетно пытаясь найти входную дверь — ее нервы были на пределе, а чувства вопили. Я не могу на это пойти. Она спустилась в коридор, потом в следующий. Она проходила комнату за комнатой. Наконец, на ее пути возникло препятствие в виде массивной дубовой двери, когда ее ушей вдруг достиг чей-то голос: — Гермиона, позволь мне все объяснить. Она медленно обернулась и увидела его. И стала ждать, когда он начнет свой рассказ.«У кого есть „Зачем“, тот выдержит почти любое „Как“». — Фридрих Ницше