«Мы любим жизнь — не потому, что мы привыкли жить, а потому, что мы привыкли любить». — Фридрих Ницше
Было что-то нечитаемое в его глазах, когда он и взял ее под локоть и повел в просторную гостиную через весь коридор. Она села в кресло из конского волоса, обитое скользящей тканью, а он остановился у пустого камина вдалеке от нее. Она не могла придумать, что бы ей сказать; ее тело по-прежнему было сковано тем странным ощущением неустойчивости, которое стало результатом обморока и недель минимального количества сна и еды. Казалось, он ждал, пока что-нибудь случится — ждал какого-нибудь катализатора, который ускорит процесс, и тогда все произойдет само собой. Она попросила стакан воды, и он налил немного из хрустального графина, что стоял на столе рядом с ней. Вода холодком поползла вниз по ее горлу, успокаивая настолько, что она смогла довериться своему голосу: — Драко, что… Он пронзил ее взглядом, требующим тишины, и уставился в черноту камина. Минуты шли, и, наконец, она набросила сумку себе на плечо и встала, чтобы уйти. — Я не часто это делаю, — вдруг раздался его голос; он был глух и лишен выражения, но она все равно его услышала, потому что все прочие звуки в комнате совершенно стихли. Она остановилась и села обратно. Тогда он, как ей показалось, взял себя в руки — расправил плечи и повернул голову в ее сторону. Это непонятное выражение все еще мерцало где-то в глубине его глаз. Она сложила руки на коленях, чувствуя, что они становятся горячими и липкими как у больной. — Видишь ли, все началось в тот день, когда я увидел твои слезы, — сказал он, наконец, и Гермиона уставилась на него в удивлении, как бы спрашивая, что означает это «все». Но на самом примитивном уровне она понимала, и этого было достаточно. — Думаю, я это поняла, — прошептала она, но он поднял руку, как если бы физически мог прервать поток ее слов. Она замолкла, и он продолжил. Он был открыт, честен и беззащитен, и она лишь теперь понимала, почему. Все, что делало его тем мальчиком, которого она знала со школы, ушло или преобразилось. Не было ни сарказма, ни отвратительной ухмылки. И тогда она вдруг распознала то, что пряталось на дне его глаз — то единственное, что крылось за непроницаемым, спокойным выражением на его лице. Это было негодование. Но было и нечто глубже — то, чего она увидеть не могла, и она это знала. Нечто более пугающее и более прекрасное. — Меня всегда особенно интересовало то, как разные люди справляются со страданием. Если бы мне пришлось анализировать себя, я бы сказал, что все это из-за того количества страданий, которое я видел и пережил в детстве и юношестве. Я сказал бы, что это защитный механизм. И вот тогда Гермиона заплакала. Это был не тот Драко Малфой, которого она знала. — Драко… — Я устал, Гермиона. Я устал от этой нашей с тобой пляски. Последний год… — начал он, но так и не договорил. Это она поняла прекрасно. Они вальсировали, подпрыгивая и скользя по тому, что осталось под ногами — застывшее навсегда. — Как я сказал, мне всегда было интересно страдание. Твое — в тот самый день, когда ты плакала и плакала, но оказалась столь сильной, что почти с этим справилась, — меня заворожило. Что-то в том, как всецело ты отдала себя другому человеку, как страдала из-за него, удивило и напугало меня. После этого я начал больше о тебе думать. Гермиона не могла сделать и вздох: грудную клетку сдавила неизвестная тяжесть. — Я ненавидел себя за это. Я ненавидел себя. Но больше всего я ненавидел тебя, потому что что-то в тебе так бесповоротно изменилось с тех пор, как я видел тебя в последний раз. Это из-за войны? Из-за потери Уизли и всех остальных? — теперь он спрашивал ее, глядя с несвойственным ему напряжением в глазах, и из-за этого взгляда ей вдруг показалось, что она сейчас упадет. — Да, — прошептала она после долгой паузы. — Из-за всего этого. Я…я не та, кем была прежде. — И что-то в этой новой грязнокровке Грейнджер очаровало меня, — продолжил он будничным тоном, от которого она чуть заметно поморщилась. — Твое горе и твоя боль — то, сколько ты выстрадала, и, тем не менее, оказалась способна ударить того, кто вышел за рамки дозволенного. Как смогла встать перед своими былыми врагами и опустить их, а потом помочь подняться снова. — Он замолк, все еще глядя в ее лицо, тогда как она упрямо сверлила взглядом пол, не в силах поднять на него глаза. — Ну и что же? — спросила она с горечью в голосе. — Прежде ты никогда не замечал. Ты никогда не замечал тех, кто не верил в то, во что верил ты, или кто представлял собой серьезную угрозу. — Это тоже твоя вина, — сострил он, и его губы изогнулись в жуткой ироничной полуулыбке. Она вспомнила близость и другое объяснение — после того, как она не выдержала и сломалась, но до того, как он прикоснулся к ней, впервые в жизни по-настоящему к ней прикоснулся. Причина, по которой я изменился — это потому что я, мать твою, все это знаю. — О. — Она захотела извиниться, но потом вспомнила, что хорошо и что правильно. Он сделал глубокий вздох, и его отрывистое дыхание в какой-то мере выдало его. — Так что после того, как наши занятия должны были подойти к концу — после того, как я рассказал тебе половину истории и поцеловал тебя, — я не мог смириться с мыслью, что никогда больше не увижу тебя сильной — сильной перед врагом и тем уничтожающим, что другим недоступно. Я не смог бы постичь жизнь без тебя и твоего направляющего света, потому что за шесть недель моя жизнь полностью изменилась. И то, как ты выглядела — с этими слезами… — он подошел, словно сам не подозревая, что его ноги двигаются, и пальцем провел дорожку от уголка ее глаза к подбородку, а потом к ее губам, — вот здесь. Думаю, ты и понятия не имеешь… Но он замолк и покачал головой. — Мне было нужно что-то — какое-нибудь логическое завершение. Так что я наложил чары, чтобы определить твое местоположение, пошел в твою квартиру и…остальное ты знаешь. Скажи мне, Грейнджер. Скажи, что не хочешь этого. Прошу тебя. — Но потом ты ушел, — сказала она, и ее голос дрогнул. Он пронзил ее острым взглядом. — Не осуждай меня. На моем месте ты поступила бы точно так же. Это было слишком запутанно и слишком пугающе для нас обоих. Ты знаешь это. Она это знала. — Я отправился в Америку, потом в Марокко. Шри Ланку и Венецию. Я не мог слишком долго оставаться в одном и том же месте — я был неутомим. Я никогда не упускал новостей, но так и не смог найти нечто существенное. И тогда меня разыскал адвокат — он рассказал о деле Снейпа. Я вошел в зал суда и увидел, как ты ставишь на место этого ублюдка-прокурора, и мне было невыносимо…мне было невыносимо снова тебя видеть. Во мне что-то замкнулось, когда я захотел к тебе прикоснуться. И тогда я сказал, что никогда больше не хочу тебя видеть, и понадеялся, что смогу забыть. Гермиона решила, что это вот-вот ее уничтожит, и ее губы сжались в тонкую линию. — Мне пора. Я ухожу, — быстро проговорила, шагнув к двери. Она прошла половину пути, когда почувствовала на своем локте его сильную ладонь и была вынуждена остановиться. Он решительно на нее взглянул. — Я весь последний месяц пытался. Так сильно пытался, Гермиона. Но ты меня не оставишь. Как только я увидел тебя на земле без сознания, я понял, что не могу больше лгать. Ее плечи ссутулились, и она подалась вперед, на какую-то секунду наклоняясь к его лицу. И вдруг четко увидела нечто простое, неизменное и пугающее, что в них крылось. Мы связаны, даже если не хотим этого. Потому что лишь тогда она поняла, что чувствует то же, что и он. Она устала лгать. Он проговорил ее имя очень-очень тихо, и кончики его пальцев неуверенно опустились на ее скулу. Она подалась вперед и коснулась его губ; прикосновение было столь невесомым, что она едва ли его почувствовала. Ее дыхание тут же сделалось прерывистым, и она испустила вздох, стоило ему опустить руки и обвить ими ее тело, с болезненной силой прижимая к себе. — Я знаю, — прошептала она. — Знаю. Он снова поцеловал ее — крепко, настойчиво, — и тогда она отступила на шаг и сняла свои туфли. Расстегнула молнию юбки на бедре, позволив ей соскользнуть к ее ногам, а потом расстегнула блузку и спустила ее с плеч. Она стояла перед ним в своем светлом бюстгельтере и трусиках и пристально вглядывалась в его лицо. Он долго рассматривал ее, но потом снова обнял, и они, наконец, оказались обнажены и готовы. Она целовала его — и двигалась, двигалась, двигалась, пока у обоих перед глазами не замелькали белые пятна.____________________________
Позже — после того, как они заснули на застеленном ковром полу в гостиной и позавтракали сухими хлопьями с бананами — просто потому, что это было единственным, что они смогли найти, — Гермиона оставила его и начала спускаться по лестнице. С секунду она чувствовала на себе его взгляд, а потом дверь захлопнулась с чуть слышным стуком, который прозвучал как обещание. Она пошла по тропинке и увидела то, чего не замечала раньше. Она увидела два куста с розами — переплетенных между собой, словно оба отчаянно искали солнца; на одном из них распускались большие красные цветы, а на втором росли белые. Их корни, уходившие глубоко под землю, были далеко-далеко друг от друга.* Где-то над ее головой пел дрозд.____________________________
На следующий день Гермиона стояла на пороге дома Джинни. — Джинни, я пришла с тобой поговорить. Ты свободна? Гарри дома? Подруга окинула ее внимательным взглядом, но впустила внутрь. — Он в Министерстве. Гермиона пробормотала ей слова благодарности и села за кухонный стол, пока Джинни стала готовить им по чашке чая. Гермиона с невесомой улыбкой на губах смотрела на долгожданный золотой отблеск на безымянном пальце левой руки Джинни. — Ты уже начала планировать свадьбу, Джин? Джинни резко обернулась и скрестила руки на груди, прислоняясь к плите и поглядывая на Гермиону с невероятно проницательным выражением на лице. — Я рада, что ты выглядишь лучше, — сказала она, понимающе улыбаясь. — Разве? — спросила Гермиона, заливаясь легким румянцем; она попыталась проигнорировать тот факт, что Джинни просто-напросто обошла ее вопрос. — Твой цвет лица стал лучше. Работа над СОВ затихает? Гермиона покосилась на свои руки, аккуратно сложенные на столе. — Драко Малфой снова объявился? Она подпрыгнула на стуле и подняла взгляд на свою более-проницательную-чем-она-думала подругу. — О-откуда ты знаешь? — Дорогуша, у тебя с ним был жаркий секс, и ты не видела его целый год. Ты стала несчастной с тех пор, как снова увидела его на суде, хотя должна бы радоваться, что выиграла дело. Ты приходишь ко мне в дом с румянцем на щеках и радостным блеском в глазах как после фантастического оргазма, и все равно умудряешься выглядеть смущенной. Мне необязательно быть ученым-ракетчицей, чтобы понимать, в чем дело. Гермиона испустила вздох и уронила голову на стол. Она почувствовала маленькие, легкие руки Джинни в своих волосах. Ее голос прозвучал приглушенно, когда она проговорила в собственную руку: — Вчера я упала в обморок в Косом переулке, и он оказался там. Видимо, я потеряла сознание, потому что проснулась в Малфой-Мэноре. Я пыталась уйти, но Малфой увидел меня и рассказал…много чего пугающего. Мне просто надоело притворяться. Я снова с ним переспала. — Он был так же груб, как в прошлым раз? — Нет. — Было хорошо? — Хмм. — Гермиона уткнулась подбородком в предплечье и сквозь челку взглянула на девушку, что сидела напротив и так хорошо ее понимала. Джинни улыбнулась ей. Улыбнулась. — Он был нежен? — Да. — Чудно. Ты его любишь? Взгляд Гермионы застыл. — Я…я не знаю. Не могу сказать. Я так не думаю. Джинни подвинула Гермионе дымящуюся чашку с чаем; та села прямо и сделала большой глоток, и горячий напиток тут же обжег горло. Испустив глубокий вздох, Гермиона продолжила: — Он пригласил меня поужинать в пятницу. — Вот как. Ты этого хочешь? — Это будет странно, но да. — Миона, я так рада, что ты стала счастливее.____________________________
— Вот это. — Ты что, рехнулся? Он набросится на нее, как только увидит ее в этом. Я говорю, черный. Гермиона закатила глаза в ответ на пререкания своих друзей. Блейз сидел на ее кровати, в то время как Вульпа рылась в ее скудном гардеробе, ругая ее за недостаток одежды. Выбрать подходящее платье для знаменитого «свидания с Малфоем», как окрестила его Вульпа, оказалось серьезной проблемой. Гермиона поинтересовалась, обязательно ли ей надевать платье, но ее друзья, куда более знакомые с нарядами волшебников, заверили ее, что традиционный стиль слишком…традиционен, и поэтому медленно, но верно выходит из моды. И Вульпа, и Джинни предложили пару платьев по такому случаю, но Гермиона была довольно привередливой, когда дело касалось одежды, и то, что к полудню она превратилась в сплошной комок нервов, никак не помог этому обстоятельству. — А разве не в этом смысл? — нахально спросил Блейз, оглядывая Гермиону с ног до головы, когда та неуверенно высунула голову из облегающего красного платья. Оно скользило вниз, плотно прилегая к ее телу, и косой линией заканчивалось чуть выше колен — а еще открывало декольте, достаточно глубокое для того, чтобы любой парень при виде него остановился как вкопанный. Она гневно на него покосилась, и он с озорной ухмылкой отвел глаза. Вульпа вдруг взвизгнула. — Я сейчас вернусь. — Она исчезла с хлопком трансгрессии. Гермиона опустилась на кровать рядом с Блейзом и испустила рваный вздох. Он, увидев и услышав, как она волнуется, приобнял ее за плечи и притянул к себе. — Все в порядке, красавица? Она кивнула. — Я буду в норме. Я просто…просто это странно — идти на свидание с Драко Малфоем. — Да. Но я знаю его целую вечность, Гермиона, и он не тот, кто станет причинять боль кому-то, кого он любит. — Он меня не любит, — тут же ответила она. — Что ж, посмотрим, не так ли? — Блейз растянул губы в широкой улыбке, и она легонько пихнула его в плечо. — Он не любит меня. Я смущаю его. — Именно. Как раз в этот момент возникла Вульпа, и Гермиона вскочила с кровати, вскрикнув от удивления. — Та-да-а-ам! Ох, прости, Гермиона. Я нашла отличное платье! — Она помахала полотном ткани, и на ее лице возникла широкая ухмылка. Это было платье средней длины то ли оранжевого, то ли ржавого оттенка — в зависимости от освещения, — чьи складки ярко сверкали на солнце. Гермиона окинула его подозрительным взглядом. — Оно же оранжевое. — Мерлину известно, я не могу его носить; из-за него моя чудная бледная кожа становится как у призрака, — проговорила она деланно жеманным тоном, очаровательно хлопая ресницами. — Не знаю, о чем я думала, когда его покупала. Но, думаю, что при твоем более теплом тоне оно подчеркнет золотистый оттенок твоей кожи и волос. Пожав плечами, Гермиона вырвала платье из спокойной хватки Вульпы и направилась в ванную. Платье село на удивление хорошо — учитывая то, что у Гермионы была более округлая фигура по сравнению с худощавым телом Вульпы. Убедившись, что тонкие полоски бретелек удобно легли на ее плечи, она застегнула молнию. Когда она вышла, Блейз тихо присвистнул, а Вульпа растянула губы в еще более широкой ухмылке. Гермиона бросила взгляд на свое отражение и тут же решила, что ей нравится это платье, каким бы «оранжевым» оно ни было.____________________________
Ей удалось затолкать Блейза и Вульпу обратно в камин за десять минут до его прихода. Она посидела и на диване, и на стуле, и на кухонной табуретке: она все никак не могла успокоить нервы и унять волнение, что хищной змейкой трепетало в животе и горле. Раздался стук в дверь, и она чуть не упала с табуретки. Борясь с неистовым порывом вооружиться перцовым баллончиком, она подошла к входной двери. Когда она ее открыла, он заскользил по ней долгим взглядом. — Привет. — Здравствуй.«Нужно носить в себе ещё хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду». — Фридрих Ницше