Сказочник

Жизнь за пределами дворика с низким заборчиком, пронизанным лапками самшита и белыми фатиновыми лентами, стихла в предвкушении светлого торжества. Чонгук и Юнги остались в комнате с женихом, вверив в руки капризульку-принцессу падким на красивое особам. Принцесса была прекрасна, не менее чудесна она в мужском амплуа с туго застёгнутыми манжетами накрахмаленной белой рубашки. Расшитый серебром парчовый костюм ронял блики солнечных зайчиков. Свободные от колец и браслетов руки подрагивают, сжимаются в кулаки и расслабляются, стоит девушке провести по запястьям кистью с ароматным жасминовым маслом. Немного земляничного румянца и полупрозрачная малиновая капля сока на пухлых губах. Тэхён продевает через воротник бархатную ленту, спуская тонкий бант на перламутровые пуговицы, подружка Чонгука дополняет штрихами: пионовые бутоны в нагрудный кармашек, изюминкой одинокая спадающая на лоб прядка, к которой тянутся руки поправить, что наверняка первым делом сделает Хосок, немного блеска в глазах от Тэхёна и лёгкий хлопок по плечу. — Пора. Чимин оглядывается пугливо, словно, не адресуя сказанные слова себе, мнётся с ноги на ногу и неловко улыбается, когда перед ним открывается дверь. Сотворённая магией атмосфера таинственности накрывает миганием лепестков пламени над головой, будто созвездия предсказывают судьбу, что вот-вот случится, и мелодичный цветочный перезвон прорывается сквозь приоткрытые окна. Королевская свадьба на заднем дворе лесного домика. У Тэхёна безумно потеют ладошки, а крохотная подушечка с кольцами ощущается непосильным грузом для ставших в миг хрупких рук. Под ногами тихо щёлкают цветочные бутоны, рассыпанные небрежно по вытоптанной дорожке, огибающей фруктовый садик, за коим на невидимых сетях подвешен шатёр. Взвешенные над землёй лепестки и прозрачные капли застывшей воды словно крупные бусины переливаются в сиропе предзакатного солнца. Музыка невидимого оркестра стихает, затаивают дыхание немногочисленные гости, король Пак так же присутствует и размазывает по щеке отцовскую слезу, когда Тэхён после поклона вверяет Чимина в его надёжные руки, сам же присоединятся к Юнги на заднюю скамейку. — Почему тревожишься ты? — от Юнги не скрыть чувств и, видимо, это сильнее того, что, казалось бы, на поверхности, что снять единым лишь прикосновением и одарить едва различимым шёпотом. Тэхён понимает о бесполезном сокрытии истины, однако она такова и независима от прошлых проказ и обид, разыгранных по воле демона, — он беспокоится отнюдь не о Чимине, а о себе, о том, что произойдёт дальше, после того как свиток сказки выгорит, о скором завтра, желаемым отсрочить на несколько десятилетий. Наполненность головы чужим присутствием вызывает скорое привыкание, потерю концентрации и сбивчивые мысли, ведущие к одобрению или осуждению сожителя, что нагло ворвался в уязвимое сознание. На первый взгляд безразличие, украдкой проявляющийся интерес после, неумелые попытки принять и такие же незначительные, чтобы понравится в ответ со стороны отдающей, порядком наглой. Проблема даже не совсем в ней. Забегая далеко вперёд, Тэхён видит на своём лице морщины, седину и навсегда молодые руки Юнги, плетущие косы из тонкого серебра волос. Юнги не состарится, а Тэхён просуществует чуть больше отведённых ему лет, обманывая смерть магией и снадобьями из древних теневых книг. Лгать Тэхён ненавидел, шутить с потусторонним миром и подавно, от сего и чувствует сосущую под ложечкой неуверенность и ощущение собственной никчёмности. Он будто обречённый, как бы ни поступил с нового дня, до которого осталось совершенно никчёмное количество времени. Вот что его тревожит. — Перед выходом Чимин спросил меня, сделал ли он правильный выбор, — обходит вопрос Тэхён, меняя местами правды. — Его судьба была предначертана, разве не так? — Он сомневается в ней, — бесцветно говорит Тэхён, — меня это пугает. Посмотри на них, посмотри на их лица. Разве можно так умело разыграть счастье и усомниться в искренности проявленной любви в шаге от алтаря, — Тэхён не упрекает, не будет вмешиваться в речь Намджуна, когда тот спросит у присутствующих, есть ли противники этого брака. Конечно же их нет, просто подвергнутые давлению ответственности нагнетают себя небылицами, слухами и противоречиями, стоит лишь кому-то бросить прогнившее зёрнышко. — Видимо, когда обстоятельства складываются невозможно хорошо, где-то закрадывается червь, который точит путь к недоверию. Будет ли это концом? — Мальчик мой, — Юнги не выглядит раздражительным или безучастным, напротив, в его словах заботливая мягкость, а в руках — тепло, что накрывают ладони сказочника, — ты ищешь мораль в незаконченной истории. Нет, я больше не заставлю тебя чувствовать бездарным уродом, не перед твоим братом точно, но признайся, ожидание конца тебя пугает, словно последняя точка лишает смысла дальнейшее существование. — Ты хочешь стать моим смыслом? — растерянно предполагает Тэхён, читая слова Юнги по губам. — Может быть, — загадочно улыбается Юнги, хотя намерения его ясны с их первой встречи, первого поцелуя и пылкого погрома однажды вечером, о котором Тэхён не решается заговорить первым. — А, может, я предлагаю тебе не загадывать наперёд, а жить моментом. Попробуй, это не больно, а предстоящий конец — всего лишь условность, как время, которого хватает в излишке, чтобы жить, если его не ограничивать. — Например, приготовлением тушёных слив? — Э-э, да, — если это сравнение, наиболее подходящее пониманию Тэхёна, то Юнги с ним согласен, — как приготовление тушёных слив. Они отвратительны. — Точно, — поддерживает Тэхён, — больше не будем их готовить. Тэхён всё равно это сделал — посмотрел вперёд, возможно, способность его такая как мага, причудливого и легкомысленно юного. В небо поднимаются белые перья, медленно кружа, словно снежные хлопья. Намджун руководит ими умело, следом вздымая с земли лепестки, оказавшиеся позади медленных шагов Чимина. На нём роль принцессы, заточённой в башне, и разыгранное теневое представление на куполе шатра подтверждает храброе преодоление пути, конец которому отсчитывается секундами, предвкушением и обильным торжеством. Одинокая арфа роняет скупые ноты, гнетущие бабушку Чимина к скорому покою, однако никто не смел перечить королю в выборе инструмента. Во спасение Чимин ускоряет шаг, оставляет отца у низких ступенек и поднимается на сооружённый утром небольшой помост, где их двое и Намджун в длинном балахоне. — Скучал? — слова достаются лишь предназначенному, действие никто не упускает — Юна не прогадала, оставив непослушную прядку Хосоку. Её он заправляет с особым трепетом. — Каждую секунду. Сочетание бордового бархата и серебристой парчи на костюмах, позади расшитых драгоценными камнями, —мантии создают впечатление настоящей сказочности. Ведь не может быть такого, чтобы столь прекрасная и восхитительная сцена разыгралась в скромном пристанище чародея, а мечты взглянуть глазком из-за угла часовни на венчание никак не могли превратиться в реальность таковую, что ответственность поднести кольца лежала на нём, сказочнике. Намджун призывно вздымает руки кверху и воцаряется небывалая тишина. Любовные взгляды друг напротив друга, переплетённые руки и волнительное ожидание, скрашенное присутствием близких людей. — Прекрасная пора, чтобы души, разлученные однажды, вновь воссоединились, — мягким тоном произносит маг, и его слова подтверждаются короткими кивками. Тэхён пропищал бы совершенно тихонько и немного обиженно, что начать церемонию мог намного лучше, но уже сиротливо плакал на плече Юнги, вслушиваясь в яркие слова о символизме уходящего дня и расцвета ночи, знаменующего начало нового, совместного жизненного пути. По большей части формальности, которые отсрочивают минуты существования и разогревают нетерпение, — смогли прождать всю свою сознательную жизнь, сможете и постоять на глазах у публики, что собралась поплакать, как это с энтузиазмом делает Тэхён, утираясь в наряд Юнги. — На нас оглядываются, нытик. — Потому что я хорошенький? — отлипает от плеча Тэхён. Юнги незаметно щипает Тэхёна в бок и жалобный скулёж сливается с возобновлённой игрой на арфе. — Нет, страшненький, крутись с этим как хочешь, в сказке так и запишут «а Сказочник, чьё лицо выражало потуги избавиться от боли в копчике, изнемогал в подношении колец». Ты уже должен быть там, — указывает пальцем Юнги в застывших с натянутыми улыбками принцев и Намджуна, кивком головы призывающего немедленно оказаться перед ними. Рукавом наспех стёртые слёзы, глубокий вдох, грудь вперёд и ровная спина, как учила бабуля. В коленках покалывает от внимания, и лишь одобрительные улыбки Хосока и Чимина придают уверенности и сил наконец поверить в себя, а ещё новый комок в горле, потому что он справился. Действительно справился! Осталось проследить за тем, как Хосок даёт клятву и надевает крохотное колечко на палец Чимину, целует невесомо поверх ценного украшения и кланяется перед женихом и его отцом. Затем пора Чимина огладить трепетно предложенную Хосоком ладонь, повторить за Намджуном медленно и вкрадчиво клятву, долгожданно и влюблённо сквозь улыбку пропеть сладко: — Я согласен, — и незамедлительно обменяться поцелуем невинным и обещающим. Тэхён позволяет себе рыдать открыто, едва не сминая парней в охапку, останавливает Намджун, впечатав младшенького в свою грудь. — Объявляю вас мужем и, — секундная запинка, которую заполняет Тэхён, ударив брата в живот. — И мужем, — громче всхлип и тише, — придурок. Я так счастлив. Вы были мне детьми всё это время, — первым поздравить спешит Тэхён. Покачиваясь, он отдирает себя от Намджуна и более ясными глазами глядит сначала на Хосока, сияющего и восхитительно вдохновлённого, после на Чимина, в чьих глазах застыла влажная плёнка. А затем на мелкие песчинки, ветром поднятые из-под ног, на примятые верхушки деревьев и сорванный к ним купол навесного шатра, словно пенка молока, скользящая между сгустившимися облаками, за коими увеличивалась серая тень. Шквалистый ветер срывает не только листья, но и ветви бросает к ногам, забирается в волосы и пудрит лицо взвешенной пылью. Сверху раздаётся глухой раскат, несравнимый с грозой, закладывающий уши гул и протяжный звериный рёв. Размытый серый силуэт обретает форму, становится плотнее, больше, гораздо больше, чем можно представить. — Что это? — испуг Чимина делает больно. Вопрос, не адресованный никому, Тэхён забирает себе, но честно, он не знает, как правильно на него дать ответ. — Свиток погас, — он даже хлопает по одежде, чтобы обнажить из запаха длинного жилета кончик карты, утратившей прежнее сияние. — Сказка закончена, — последнее приходится перекрикивать, сильно зажмурившись от хлёсткого ветра в лицо. Сказочник оглядывается, насколько позволяет помутневшая видимость внезапного, почти что штормового ветра. Окликая брата, ему вторит разящий мощью рык. Рядом как будто никого: только он, паника и поднятая вихрем пыль, прорезаемая огромными крыльями могущественного существа. Оно дышит шумно, горячо, и нет ни единого сомнения, что величественная голова, испускающая из ноздрей затхлый от гари дым, принадлежит дракону. — Мать его дракон, — повторяет догадки прибежавший на вскрик Тэхёна Юнги и самым некультурным образом тычет в него пальцем. — Нет, ну, ты видел, какой красавчик? — Юнги, сейчас не время пытаться его задобрить, большинство драконов не понимает человеческих речей. Не настолько я удачливый, чтобы он оценил твои комплементы. — Тэхён раскладывает карту прямо на земле, чтобы уверить себя в лишний раз, что вина не на нём, уж дракона он бы точно заметил. — Нет, нет, она точно закончена. Юнги, она закончена! Я не понимаю. Дракон запрокидывает голову кверху, обрушивая невозможный слуху глас, и последний раз хлопает крыльями, опуская их на землю. Тэхёну остаётся надеяться, что все в безопасности, потому что, когда пыль оседает, обнаруживает только себя и Юнги, крепко сжимающего его руку. Существо поражает своей мощью: внушающие ужасающий трепет крылья, исцарапанные рубцами, чешуя на хвосте сверкает как опасные лезвия закалённой стали, острые когти, вспахивающие землю, и, конечно, закрученные винтом рога. Громоздкое тело переливается багровым и смоляным чёрным. Глаза горят оранжевым, почти красным, прожигая насквозь и смертельно зачаровывая. Шумный выдох склоняет к земле барбарисовые кусты и обрывает розовые бутоны, без права раскрыться одним прохладным утром. Некоторое время дракон оглядывается, сощурив глаза, в которых отражение Тэхёна в полный рост не сжато масштабом. Чёткий фокус на застывшие фигуры и зверь делает невероятное или, скорее, совсем непредвиденное в скребущем изнутри головы страхе — он роняет голову на вытянутые перед собой лапы, закрывая глаза. — Что с ним? — голос вновь дрожит, и подступающий плач на сей раз совсем не радостный. — Не мог найти другого места отдохнуть? Эй! — Смотри, — демон, питающийся эмоциями на протяжении столетий, сейчас сам переполнен ужасом, что совершенно досадно, не по свою шкуру, а беззащитную тэхёнову. Со стороны чуть приподнятого крыла отделяется тень, гораздо меньше по размерам, однако спокойствие от её появления Тэхён себе не сулит. Бесспорно, это человек. Всадник в чёрном кожаном костюме, голова его покрыта платком, и лишь глаза видны. За его спиной не обнаруживается оружия, но стоит оказаться ему ближе, Тэхён может разглядеть очертания двух клинков в сапогах и один под поясом. — Ты позарился на моё сокровище? — обращается всадник онемевшему вмиг Юнги, игнорируя предобморочное состояние Тэхёна. — Миленькая у тебя лошадка, — лепечет Юнги, закрывая спиной Тэхёна, что выглядит чертовски трогательно, — прокатишь? Дракон, фыркая, приподнимает одно веко, чем отвлекает демона и мага, — всё же он был страшнее всадника и, подпирающего горло Юнги, клинка. Формально, Юнги бессмертен, и надеется, что его бутафорская кончина даст время Тэхёну убежать, а потом он воскреснет, чтобы надрать Намджуну задницу, потому что, чёрт возьми, где он? — Где Намджун, солнце моё? — без злобы обращается всадник, одаривая вниманием Тэхёна, а тот перед тем как упасть пластом на землю, наконец узнаёт голос. — Кто ты? И что ты с ним сделал? — Юнги склоняется над Тэхёном, перекладывая того на свои колени. — Он с детства впечатлительный, — всадник спускает на подбородок скрывающий его лицо платок и садится на корточки следом за Юнги. — С тобой я ещё разберусь, — зыркает на демона недоверчиво, — а теперь, будь добр, приведи мне Намджуна. Юнги возражает и рвётся в бой, ну, делает вид, что очень не хочет бросать Тэхёна наедине с подозрительным типом. У подозрительного типа привлекательные черты, разрез глаз шире и губы — не розовый бантик, а пухлые алые, навскидку сочные как дольки апельсина. Юнги во многом проигрывает, поэтому не намерен оставлять Тэхёна одного, даже когда всадник рявкает свою просьбу ещё раз. — Я здесь, — Юнги аж вздрагивает, а Тэхён приходит в себя, разглядывая всё снизу-вверх. — Скажи, что свадьба ещё не состоялось. Не с ним, по крайней мере, — умоляюще глядит всадник на Намджуна, но на Юнги ему хватает презрения и осуждения. А Тэхён знал, что старший брат его безумно любит и ни за что на свете не отдал бы Юнги, однако, судя по протестующему сердцу, поздно. — Сокджинни, — глупая улыбка сливается с ушами, — я так рад тебя видеть. — Тише, зайка, Намджун хочет сказать кое-что важное, если я не ошибаюсь, а если предчувствие не подводит, у нас на ужин будет его жареная задница. Что скажешь? — Ну, — Намджун чешет затылок, украдкой оглядывая дракона, — может, свадьба не у Тэхёна? Сокджин закатывает рукава своей кожаной сбруи, демонстративно оголяя черные узоры татуировок и подкаченные руки, но все, что он хочет показать в действительности, — небольшой клочок бумаги, судя по обгоревшим краям, огненное письмо. — «У Тэхёна свадьба» — так ты мне написал! — повышает голос Сокджин. — Красивые татуировки, больно было? — переводит разговор Намджун, на что Юнги ржёт в голос. — Почему ты не мог сказать сразу, что имел ввиду первую свадьбу его персонажей, не Тэхёна, а его героев? — Извини? — Что ты! — наступает широкими шагами на Намджуна разгневанный Сокджин. — Я всего лишь примчался на, мать его, драконе! Знаешь, сколько в мире осталось драконов? Семь. А сколько заклинателей? Всего четыре, Намджун. Представляешь, каково мне было найти хотя бы одного, учитывая, что двое оказались на смертном одре? Я безумно устал, потому что искал свадебный подарок нашему мальчику, а взамен притащил бородатого мужика на громадной ящерице, — небрежно указывает на дракона, вернее на спину его, где до сего незаметно восседал мужчина, — Аркадий, познакомьтесь. Не отошедшие от лёгкости произнесённого имени, Юнги и Тэхён ползком движутся дальше от братской перепалки, которая вряд ли продлится долго, потому что они скучали по Сокджину и хотят гостинцев с Северных земель, нет, что вы, они хотят бороться за его внимание, как в детстве. Сокджин злится смешно, если прислушаться. В его словах акцент и милая истеричность, не скуп он был всегда на жесты и щипал магией, стоило разозлиться больше положенного. — Надеюсь, он не порчу на него насылает, — остерегается Юнги, впрочем, только чтобы создать видимость переживания за старших Кимов, чтобы не испортить отношения с меньшеньким. — Насылает, — опровергает Тэхён, — в козла его превращает.

***

Юнги танцует отвратительно, путает ведущую сторону и безнаказанно ступает по начищенным сапожкам Тэхёна. Ему, Тэхёну, гадать приходиться, чем демон занимался прожитые столетия, раз на его веку он всё ещё путает бранль и вальс. Непростительно! И пусть наутро оттоптанные ноги будут ныть и придётся распутывать щёткой спутанные колтуны, возникшие по вине Юнги и его странной привычки трогать волосы ведьмы, наматывая их на пальцы, Тэхён особенно счастлив времени, уделённому лишь ему. Праздник в какой-то момент становится всеобщим: подтянулись селяне, присоединились исконно деревенские инструменты в общую мелодию пиршества, разросшегося несколькими скамейками и угощениями на продлённых столах. Королевские подношения оставили при себе, а то и дело некоторые обменялись дарами, запили чаркой вина и пустились в пляс. Молодожёны, прижатые так близко, что можно было слышать звон столкновения их пуговиц, каждый раз, когда Чимин спотыкался и налетал на Хосока, чьи руки для него всегда крепки и открыты. Никто больше не обращал внимания на внезапно появившегося Сокджина, заключённый мир с Намджуном скрепили кедровой настойкой из пузатого бочонка, что был прикачен плотником из деревни. Пожилая арфистка, на чью арфу были насланы невидимые чары (и которые охотно раньше таскал из дома Чонгук для Юнги), расправила полы своих гофрированных подъюбников и пошла очаровывать Аркадия. А дракон, переместившийся чуть дальше к можжевеловой посадке, дремал, изредка отвлекаясь на сбежавшуюся к нему ребятню. Первым убегает Чонгук вместе со своей спутницей. Следом Юнги, волочащий Тэхёна менее романтично, нежели это делает Чонгук. Пути расходятся около развилки тропинок: Чонгук сбегает вниз по склону к реке, Юнги же взбирается вверх по гряде, откуда и стекает в тёплое время сладкий земляничный аромат. Выступающий корень дуба прекрасно справляется с предназначением скамейки и немного провисает, когда рядом с Юнги садится Тэхён. Прекрасный вид открывается у подножия. Домик словно рождественская карусель переливается огоньками, а чуть поодаль замечательный обзор на покосившийся мостик и бликующую в лунном свете реку. Два силуэта очертаниями сливаются ненадолго и, быстро отпрянув, замирают. Ни слов, ни звуков, лишь скрытое присутствие наблюдателей. — Чонгук всё испортит, вот увидишь, — предсказывает Юнги и не даёт слова перечить Тэхёну, крепко сжав его коленку. — Мы поступаем неправильно, — Тэхён закрывает собой обзор, — тебе не кажется? Тэхён сгорел бы от стыда, если бы обернулся, обнаружив в тени деревьев за собой любопытные глаза далеко не дикого кабана, от кабана бы он, может и убежал, но не от неловкости. И сейчас, глядя на предпринимаемые попытки Чонгука удивить девушку, завлечь её в объятия или наконец признаться в чувствах, что уже нескрываемы постороннему глазу, он хочет его дружески уберечь от назойливой затеи Юнги. С долей грусти Тэхён глядит вниз. — Разумеется, не кажется, — сипит шёпотом Юнги, — иначе мы бы не прятались здесь. Тебя я лишил всех этих сентиментальных и волнительных причуд, — Юнги чуть привстаёт с корня, когда силуэты у берега приходят в движение: принадлежащий Чонгуку указывает на небо, а Юна вьётся вокруг него и не оставляет просвета между телами, вовлекая в поцелуй. — Она сама это сделала, — хихикает, ликуя, будто выиграл спор, исход которого наперёд был просчитан, — я же говорил — он безнадёжен. — Не нужно, пойдём. — Но ты посмотри на него, — Юнги Тэхёна слушается неохотно, однако, бесконечно оглядываясь на берег, встаёт и предлагает Тэхёну свою руку. — Он словно новорожденный оленёнок, подвергнутый первичным инстинктам, вдобавок еле стоит на ногах и глаза вот-вот вывалятся — такие огромные. — Они спускаются вниз по тропинке, минуя пару совершенно рядом, и Тэхён, пусть нехотя, замечает подтверждение словам Юнги — Чонгук выглядит испуганно, когда замечает их. — Разве так кто-то целуется? — тихо на ухо Тэхёну, а тот без зазрения совести хочет повалить Юнги на землю и дать ему пощёчину. — Я должен ответить тебе «нет»? — Не говори ничего, — советует Юнги, оставив позади неловкое молчание, — ты вообще рыдал. Не согласится сложно, потому что юношеские мечты, вышедшие из полудрёмы, явно отличались от скоропостижной реальности и впивались щебнем в спину. Тэхён фантазёр, ему больно следовать за грузом надобности и чужих желаний, шедших вопреки его мировоззрению. Юнги же двойственен. Сначала как кость в горле, причиняющая ужасные неудобства, и только спустя время к ней привыкаешь, осознавая, что жизнь не перестала быть иной, возможно, кто-то старается сделать её хуже, однако август остаётся августом, а вода всё ещё движется по течению вниз. Затем боль исчезает, даруя истину, что без неё не было бы чувства облегчения. Юнги перестал быть болячкой, но и не обделял Тэхёна мелкими тяготами. Тэхён, витающий в мыслях, совершенно не замечает, что они вышли из леса и медленно шагали вдоль тонкого берега, почти ступая в сырой песок. Привязанные цепью рыбацкие лодки медленно качались на волнах, в воду спускался стихший звон колокольчиков и кисти камыша шумели в такт цикадам. Чудесное молчание в сказочной атмосфере, которую не нужно создавать цветными порошками или растирать между пальцами заклинанием. Вряд ли кто-то заметит их в своей лодке, так как жители деревеньки стирают подошву своих выходных туфель у порога ведьминого дома, поэтому Тэхён берёт на себя смелость забраться в покачивающееся судёнышко и ждёт, когда Юнги сядет напротив него. Юнги присаживается рядом, сразу же откидывая голову на плечо Тэхёну. Очень близко. Не так близко, как они могли быть и о чём Тэхёну всё ещё неловко вспоминать, неосознанно касаясь подушечками пальцев своих губ, всякий раз ощущая фантомные прикосновения Юнги на них. — Твоё, м-м, предложение? — Тэхён ведёт себя тихо, ковыряя носком по дну лодки. — Ты говорил правду? — Настолько мне не доверяешь? Юнги не лукавит. Каждый раз, претерпевая неудачу по чьей-то вине, он бы сходил с ума изо дня в день, а отыскав обидчика, вспорол бы ему брюхо и, не брезгуя желчными внутренностями, съел бы их с пареной редькой. Нечего терпеть обиды. Тэхён же терпелив безмерно и бьётся, как обезумевшая летучая мышь — страх лишь перед угрозой задохнуться, пресекая попытки засмеяться. Таких как Тэхён оберегать нужно, подносить стакан с водой, когда начинается икота и гонять от него пчёл в сенях, по вечерам читать сказки о заколдованных юношах и просить поцеловать себя, хитря, что это сработает. Тэхён наивный и понял бы шутку, лишь когда Юнги закрутил бы его в одеяло и навалился сверху, дурачась. — Ты демон. От сущности не отвернёшься, даже если ты всеобщий засранец. — Не оправдание, знаешь ли, — должно быть грустно подвергать сомнениям из-за своих же ошибок, что не ошибки вовсе для него, а способ привлечь внимание. — Не суди обо мне по наличию рогов. — Чонгук говорил, — по одному взгляду вернувшихся смоляных глаз Тэхён понимает, что нужно замолчать. Эти глаза он ненавидит и Юнги тоже от того, что Тэхён их боится. — И тем более Чонгуку не верь. Он тоже демон. Молодой и полный амбиций на всякие пакости. — Это что-то значит? — пожав плечами, Тэхён пересаживается на бортик, чтобы видеть лицо Юнги, когда тот говорит. — Для нас это что-то значит? Юнги принимает вопрос, оценивая всю серьёзность в голосе сказочника. Он молод, но не дурак. Прямо сейчас тот делает выбор — это заметно по упёртому в раскрытые ладони взгляду, редкому дыханию и едва уловимым попыткам заговорить снова, но губы остаются приоткрытыми без озвученных слов. — Если ты примешь меня, обещаю быть паинькой и купать тебя в ласке. И просто купать, даже твои волосы терпеть буду и заплетать их каждое утро красивыми заколками, какими только захочешь, достану для тебя даже королевские. Ха, прости, это смешно, ведь твоих друзей скоро коронуют и это обещание утратит смысл. — Нет! — громче положенного протестует Тэхён. Повторяет чуть тише, застенчиво. — Нет. — Это согласие? — с надеждой спрашивает Юнги. — То есть, я в полном твоём распоряжении, не только волосы и заколки, — поясняет, чувствуя, как щёк касается румянец, а затем — рука Тэхёна. — Я не волен забирать твою свободу, распоряжаясь твоей жизнью. Как и ты — моей, — ободряюще улыбается Тэхён. — Мы будем дополнением друг другу, чтобы стать чуточку счастливее. Как ты на это смотришь? — Теперь это точно «да»? Тэхён мычит невнятно, придвигаясь ближе к лицу Юнги. Пополам разделённое дыхание мажет по губам, затаенное дыхание, дрожащие пальцы на ресницах, и едва разгорается поцелуй, небо взрывается пышным салютом.

***

— Не оставляй меня одного с уборкой, — хнычет Тэхён, повиснув на руке Намджуна, который явно собирается уходить в противоположную от дома сторону. Пиршество пульсировало в висках и пролегло мешками под глазами от получасового сна между рассветом и первым криком, нет, не петуха, арфистки. Видимо, Аркадий был так же давно одинок и менее считался с совестным похмельем. Первый, переполняемый бодростью и свежим зарядом прохладного туманного утра, обещающего пылкий день с грозой под вечер, пробудился Намджун. Его длинные ноги переступали через спящих прямо на улице людей, понадеявшихся на продолжение веселья. Однако женихи, оседлав с восходом солнца лошадей, умчались вдаль и обещали вернуться нескоро, насколько нескоро, к ночи или к осеннему равноденствию, не сообщили. Чонгук провёл ночь на скошенной травяной подстилке берега реки. Не в силе заснуть, впитывал в себя человеческую чувственность и хрупкость, приглаживая распущенные длинные волосы Юны, чуть влажные от туманных бисерин. Изловить Тэхёна труда не составило, напротив, он буквально ввалился в руки Намджуна сонный и немного хмельной. Чуть поодаль от ведьмовского домика, под старой грушей его ждал Юнги, не подавая видом заинтересованности, но и не спуская своих смоляных очей с Тэхёна, который вообще-то за водой для него шёл. — Ты теперь не один, — ухмыляется маг, и от этой его самодовольной улыбочки напрягаются мышцы, потому что Тэхён не хочет быть припозорен тем, что был замечен братом в их с Юнги уединении. — Почему ты так говоришь? — дрёма сходит слишком медленно, возможно, Тэхён видит всё сном. Если он не говорит во сне, о данном обещании Юнги никто не может знать, либо он действительно как зеркало отражает все свои эмоции, чувства, мысли, мечты на своём лице, где отпечатком стебелёк сушеной травы. — Поздравляю. — Я. Не. Понимаю, — яснее взгляд, направленный на Юнги, после — на Намджуна, торжественно распахнувшего свою дорожную сумку. Из неё выглядывает кисточка с гладкой золотистой бахромой и ведущая от неё плетёная верёвка, что закреплена сургучной печатью с гербом Королевства Пак. Завёрнутый в тонкую кожаную ткань свиток Намджун вверяет в руки Тэхёна, словно сокровище, и ведь для Тэхёна карты сказок действительно таковыми являются. Его нетерпение заставляет стучать сердце, как шальное, и он наконец вздрагивает, хорошенько взбодрившись от прикосновения шершавого пергамента под пальцами. У каждого свитка даже запах свой. Этот пахнет хвоей и корицей, пасмурным днём и карамелью, вспаханной землёй и тонкой магией. Нетерпение раскрыть свиток опережает желание вообразить, как он будет сражаться в горном перевале с потоком каменной реки, чтобы ведунья нашла очаровательного оборотня перед дверью своего скромненького, пропахшего травами жилища. А может храбрый охотник забредёт в сети дриады, что очарует своей красотой. — Открывай, ну же, — торопит Намджун. Название сказки выцвело и покрылось несколькими пятнами серой плесени, что случается с очень старыми свитками, написанными несколькими поколениями назад провидцами, если можно так назвать, сказочниками с особым даром. Когда час сказки настаёт, свиток находит своего волшебника. И свиток Тэхёна находит его в этот раз по-особенному. — Нет. Тэхён машет головой, отказываясь принимать легенду сказки, где вписаны красивейшей каллиграфией два имени, не изменившиеся на памяти Тэхёна со вчерашнего дня ни на букву, и горят алым «Ким Тэхён» и «Юнги». Тонкая нить персонажей растягивается витиеватым маршрутом от домика чародея, забирается в самые непредвиденные места, где конец около бескрайнего океана, разлитого под акварельным ночным небом в свете полной луны. В легенде полно мифических существ, с которыми Тэхён встречался лишь в бабулиных рассказах. Их ждёт приключение за бессмертие по двум исходам: для Юнги и для Тэхёна, загадка чего кроется где-то в ветхом пергаменте новой сказки. — Как думаешь, почему я его не тронул? — разумеется, Намджун говорит о Юнги, от которого не был в восторге, но и не старался принизить, глядя на то, как он старается внести в жизнь Тэхёна особую гамму цветов. Тэхён не отвечает, жуя губу. — Вряд ли бы тебе понравилось путешествовать с прахом в урне. То есть, прости, я знал о нём давно. И о свитке, и о Юнги, поэтому не мог вмешиваться в твои неудачи и был безгранично тебе благодарен, что ты родился упёртым и не принимал от меня никакой помощи. Мне же оставалось вовремя подставлять плечо. Тэхённи? — Какая-то ошибка. Я не смогу полюбить так быстро, чтобы отправиться на край света за бессмертием, — заламывает брови Тэхён, выпрашивая хоть каплю пояснений. — Зачем оно мне, если я буду уже старым. — Ты уже его любишь, — подталкивает к истине Намджун, приобнимая ведьму за дрожащие плечи. — Больше скажу, похоже, это взаимно, чтобы Юнги простился с бесконечными тяготами бессмертия и состарился вместе с тобой. М? — Это будет грустная сказка? — Она будет волшебной.

- конец -