Капризное лето Кая Тёрнера

Она ему сразу не понравилась. Балованная дочурка при подонке-отце, любимая сестра — при брате «яблочко-от-яблони». Ему не понравились её губы, вытянутые в капризную «уточку», приученные сытой жизнью к категоричным «хочу», «дай», «моё»; даже то, как они выпускают его имя: — Кай, — вместе с сигаретным дымом; будто предъявляя на него права. Не как на мужчину. Теперь уже никогда. — Я буду курить, — затянувшись, она морщится, сдерживая кашель, и звонкий голос перебивается хрипотцой: — Я буду пить бурбон и грязно выражаться. Я буду делать всё, что захочу. Мягкие женские пальцы, не державшие ничего тяжелее художественной кисти, с ожесточением вминают фильтр в пепельницу на тумбочке у отельной кровати, цинично усыпанной лепестками роз. — Слишком много «я», Саммер Янг, — Кай смакует её полное имя; ему даже нравится, что упрямая девчонка оставила девичью фамилию. Как лишний повод презирать её гнилую породу. Саммер передёргивает молочным плечиком: — Я стала твоей женой, а на большее мы с тобой не договаривались, Кай Тёрнер, — она зовёт его так же, полным именем — будто мстит. Она отвоевала всё — и право носить родовую фамилию своей семьи, и заявиться на собственную свадьбу в чёрном платье с вульгарным вырезом на спине. Брак куриной костью в глотке в обмен на тоненькую папку с документами. Крупная взятка. Пара эпизодов с откатами. Чёрная бухгалтерия бизнеса, построенного на костях. Кай Тёрнер мог упечь её треклятого брата в тюрьму на добрый десяток лет, но этого будто мало, чтобы разрушить его никчёмную жизнь. Кай начнёт с его избалованной сестры. — Ты умеешь торговаться, Сэм. Ума не приложу, зачем ты бросила Гарвард. Экономика — стопроцентно для тебя. Саммер натягивает на лицо издевательскую ухмылочку, приторную от фальши, и легкомысленно взмахивает рукой; в этом она вся. Немного оторванная. В чайном глянце её глаз, вечно блуждающих высоко над линией горизонта, — стекло, ветер и какая-то цыганская одичалость. — Цифры — это не моё. От них морщины. Женщины, которые слишком много думают о деньгах, рано стареют. — И всё-таки? Три года. Сто пятьдесят тысяч долларов или… сколько там твой отец отвалил за твоё образование? Саммер фыркает, разрывая неслаженными движениями пальцев жемчужную нить, окольцевавшую шею в три оборота, — как удавку. — Потому что захотела. Тебе-то какое до этого дело, — почти не вопрос. — Ты — моя жена, — первое, что ему приходит в голову. Она вкладывает в тихий смешок столько презрения, что от злости стучит в ушах: — Вот и будь моим мужем. Общаться для этого нам с тобой необязательно. Саммер на него не смотрит. Расшвыривает туфли на изящных каблуках, плебейски взбрыкивая ногами. Руки у неё тверды до дрожи. Тонкие пальчики сдирают с плеч узкие бретели, и чёрный атлас, выпуская обнажённую грудь, опадает к ступням, затянутым в капрон чулок с кружевными вставками. Его пронимает звенящий ступор — её нежная нагота, едва прикрытая трусиками, нервирует; от неё дерёт в горле, будто наглотался солёного песка. — Сделай меня своей женой, Кай. Чего ты ждёшь? Он не собирался. Только не так. — Саммер… Она рывком тянет его на себя, сминая в кулаках полы смокинга. Её капризные, жестокие, не привыкшие к отказу губы оставляют во рту послевкусие медовой горечи и свежесть сигарет с ментолом; Саммер впивается в его щёки мягкими пальчиками, пропитанными запахом масляных красок. У Кая напрочь срывает башку. Видит бог, он не хотел. Кай не хотел позволять этой девчонке рвать на себе рубашку и вгрызаться в голое плечо, не хотел касаться маленьких розовых сосков, впитывать её нервный пульс сквозь поцелуй. Дрянная… Он никогда не впустит в себя эту самовлюблённую девку со сквозняком в голове; никогда не станет ей хорошим мужем; никогда не будет целовать её ладошек и носить на руках — ничего из этого. Всё, на что его хватит, — это… — Чего ты ждёшь? — её голос проститутски хриплый и всё в ней — проститутское; чайного цвета глаза смотрят насквозь — будто прячутся. Чего он ждёт? Кай разворачивает Саммер за плечо и вдавливает в постель раскрасневшимся лицом. Подхватывает под живот, вынуждая отклячить задницу. — Сука… Так даже лучше. Кажется, другого Саммер от Кая и не ждала. Кажется, даже рада не видеть его лица. Она пугливо жмурится в шёлковые простыни, напрягаясь всем телом, будто кроме боли ничего от него и не хочет. Скатив до середины бёдер чёрные трусики, Кай касается поцелуем выемок поясницы. — Я не насильник, Сэм. Вот только вытрахал её в душу. Заставил клясться себе у алтаря в вечной верности и любви. Кай замечает, как Саммер прячет блядский ободок обручального кольца в трясущемся кулаке. — Я не сделаю тебе больно, — ещё одна ложь. Сегодня — почти правда. Кай не сможет причинить ей боли; чёрт возьми, он не из таких мужчин, да и Саммер… Она под ним такая маленькая, и кожа у неё розово-голубоватая: надави — и появится синяк. Будто вылепленная из воска. Саммер не стонет и не кричит под откровенной глубиной его поцелуя — и этим врёт. Не врёт её податливое тело — оно сдаётся под его грубым ртом. Кай скользит между припухших женских складочек кончиком языка, раздвигая их пальцами, и медовая липкая сладость пропитывает его губы. Звенит в висках и подташнивает от тесноты в брюках; муторно. Хочется застрелиться оттого, как безбожно её хочется — такую — испорченную и пустую. Смотреть, как она расхнычется его именем под раздирающим оргазмом, выбить восторженный крик из её порозовевшей груди. Но Саммер Янг молчит. Ни молящего всхлипа, ни стона — только загнанно дышит в искусанные руки, мотая головой; её колени разъезжаются в стороны на шёлковой простыне. Кай победно усмехается, прерывая сладкую пытку: — Лицемерка ты. Я ведь нравлюсь тебе… — Нет, — сипит она. — Ты мне сразу не понравился, Кай Тёрнер. — Так даже лучше, — отыгрывается Кай, опрокидывая её на лопатки. Он звякает пряжкой ремня, расстёгивая брюки. Саммер прикрывает веки. Её сдавленный шёпот посылает его по матери, когда Кай резким толчком вбивает истомленное тело в матрац. Ещё, ещё и ещё. От её мокрой обжигающей узости Кай и сам еле удерживает грубое ругательство на языке — что угодно, только не выстонать её имени. Раздвигая ноги, Саммер хватается за изголовье кровати, царапает дерево кончиками ногтей — так, словно бережёт свои изнеженные руки от его спины. Будто запрещает себе обнимать его шею. Даже губы сжимает так, чтобы ненароком не поцеловал. И смотрит на него во всю глубину остекленевших глаз. — Ёб твою в дышло, Тёрнер… — эти грубые слова, такие же диковатые для аристократических губ, как и фильтр ментоловой сигареты, останутся в нём навсегда. Кай рычит, откидываясь на подушки; тело стынет от поверхностного оргазма — не насытился ни черта. Потянувшись к Саммер, он стряхивает с омертвевшего лица липкую медь её волос. Девчонка переводит на него безжизненный взгляд — Кай не видит в нём ничего хорошего, ничего живого; даже хочется, чтобы расплакалась. Ничего подобного. Лишь на секунду по её лицу пробегает беспомощная рябь, и вздрогнувший рот вытягивается до белизны. Саммер Янг режет его на куски мутным стеклом своих глаз: — Рожать от тебя я не стану. Я не хочу детей. Это даже не обсуждается. И в мыслях не было. — Тебе двадцать пять, и ты всё ещё мыслишь категориями «хочу/не хочу», Сэм? — хмыкает Кай. — Да, — сев в постели, она оборачивается в шёлк простыней. Такая беззащитная. Красивая до омерзения — той раздражающей красотой, от какой штормит; в ней заточен мировой океан, и хочется захлебнуться. — Я никогда не делаю то, чего не хочу. — Сегодня ты вышла за меня замуж. Саммер едко усмехается в ответ, в своей манере выпячивая распухшие губы, и повторяет: — Я никогда не делаю то, чего не хочу, Кай Тёрнер. — Ты будешь. Кай прогнёт её обязательно. Он уничтожит всю её дрянную семейку, раскромсает на куски жизнь её ублюдочного братца — десять лет тюрьмы покажутся козлу искуплением. — Я отберу у твоего брата всё. Кай начнёт с Саммер Янг. Она ему сразу не понравилась.