***
Воспоминания Каору о конюшнях в замке Хито состояли из тепла, аромата древесины и негромкого радостного ржания. Ей помнилось, как руки отца направляли её руку с тяжёлым гребнем, как подсаживали на непривычно скользкую широкую спину. Первый раз, когда она самостоятельно поехала верхом, она так сильно сжимала поводья, что на ладонях остались красные полосы, и отец мягко рассмеялся, советуя ослабить хватку. «Он твой товарищ, Каору. Доверяй ему, и он будет доверять тебе», — так говорил отец, и Каору было очень страшно довериться, но потом, когда она сумела, они двигались как единое целое, всё быстрее и быстрее, пока буквально не полетели — и она подумала, что больше никогда, ни за что не будет бояться, ведь в мире есть такая красота. Конюшни в замке Эдо не сильно отличались от тех, что были в Хито, разве что оказались попросторнее. Ничего удивительного: у господина Токугавы больше людей, больше лошадей. Всего больше. У него сейчас вся Япония, если он сумеет её удержать. Странно было вот так стоять на конюшне в замке врага, которому её продали, и так живо, отчётливо вспоминать другое место, принадлежавшее когда-то ей. Впрочем, конюшня всегда остаётся конюшней, так что почему бы и не вспомнить, оказавшись тут, о своём безопасном и счастливом детстве, полном радостного предвкушения будущего? Она коротко покачала головой и перевела взгляд на Широджо. Женщине не полагалось покидать дом без сопровождения, а уж жене господина и подавно. Широджо кашлянул, неуверенно поглядев на неё, затем вздохнул, поняв, что она не смягчилась. — Хорошо, госпожа. Прошу, подождите немного, — он с поклоном удалился. Каору ждала, скрестив на груди руки, мысленно репетируя всё, что собиралась высказать Яхико, когда Широджо его приведёт. Она затем сюда и пришла, в конце концов: отчитать его и велеть отправляться домой. Уж точно не для того, чтобы погружаться в воспоминания, будто престарелая госпожа, всё оплакивающая увядшую красоту и события давно минувших дней. «И сколько же ещё мне горевать осталось?» Фрагмент стихотворения пробрался в мысли Каору, ведь она сама, укоряя себя, невольно вспомнила о последних днях когда-то великой поэтессы Комати в крохотной хижине в Секидере. Восторг от представления даже, пожалуй, стоил того, чтобы выдержать бесцеремонные попытки госпожи Камэ выяснить, что Каору чувствует по отношению к мужу. «Живые умирают, Число могил растёт. А я ещё живая, Когда ж конец придёт?» Несколько недель назад она бы ответила сама себе: никогда. У тебя забрали всё, совсем всё, и ты никогда не должна позволить себе забыть об этом, ни на одно мгновение… Но то было тогда, а сейчас многое меняется. Может измениться. Если она позволит. Вчера вечером, когда они расходились по своим комнатам, она заметила во взгляде супруга что-то новое. Тот самый голод, да, но ещё в этом взгляде было столько нежности, что она никак не могла взять в толк, что изменилось, помимо её восприятия. Он смотрел на неё, будто она была воплощённым чудом, так что она даже подумала: «Никто не должен быть настолько благодарен из-за такой мелочи». Ведь что такого, если подумать, она для него сделала? Просто учила тому, чему её научил когда-то отец. Она вовсе не собиралась одаривать его чем-то особенным, но он вёл себя так, будто получил от неё ценный дар… А на следующее утро Аямэ и Сузумэ, сопровождаемые Таэ, появились на пороге, когда Каору подавала господину Химуре завтрак. Он недоумённо моргнул и поставил пиалу на стол. — Что такое? Аямэ торжественно поклонилась, Сузумэ постаралась повторить за ней, хоть и менее изящно. — Благодарим вас, господин зять, — произнесла Аямэ. — Вчера мы не успели это сказать потому, что уснули, но вообще-то полагается благодарить, когда люди к тебе добры. Она говорила не совсем свободно, будто читала по бумажке — и, ну да, Таэ за её спиной одобрительно кивала головой. — Добры! — эхом подытожила Сузумэ и прежде, чем Таэ сумела её остановить, протопала прямиком к господину Химуре и запнулась, едва не налетев на него. Он успел подхватить её и поставил на ножки, улыбаясь этой своей широкой мальчишеской улыбкой. «Настоящей», — как стала про себя называть её Каору, и это её даже удивило. — Осторожнее, осторожнее. И ничего страшного, — проговорил он. — Видите ли, не всегда мне удаётся уделить госпоже Мышке достаточно внимания, к сожалению. Было бы отлично, если бы вы могли составлять ей компанию тогда, когда я не могу, осмелюсь предложить. Аямэ удивлённо округлила глаза. — А можно? — неверяще выдохнула она, и Каору поспешно спрятала улыбку за рукавом кимоно. — Если это вас не слишком затруднит, — подтвердил он так же торжественно, как начался этот разговор, и Аямэ просияла. Этим утром они обсуждали не только погоду. Разговор всё равно касался только дел, но теперь между ними было что-то общее. «Мне кажется, будет проще, если мы будем сидеть по одну сторону, чтобы... — смущенно предложил он, — ...чтобы лучше понять». Готова ли она принять эту новообретённую лёгкость? Сумеет ли? Или тем самым она потеряет себя и всё, что ей дорого? Если ему довериться, она упадёт или… или взлетит? Широджо вернулся раньше, чем она определилась с ответом. Каору даже не сразу узнала в ворчливом мальчишке-конюхе, который следовал за Широджо, своего двоюродного брата. Яхико постарался с маскировкой, даже изменил манеру держаться и сутулился, как подобает слуге, а не гордому сыну самураев. Он страшно удивился, увидев её, даже челюсть отвисла и тут же захлопнулась, будто он проглотил невырвавшийся крик. — Мы можем поговорить где-то в укромном месте? — холодно спросила Каору. Яхико прикусил губу. Выглядел он растерянным и виноватым. — Ну… Вон там, — он указал на дверь в стене. Широджо открыл дверь и окинул комнату натренированным взглядом. Каору промаршировала внутрь, Яхико сразу за ней. Это оказался старый, редко использовавшийся сарай. По углам лежала пыль, а оставленный здесь инвентарь казался древним и сломанным напрочь. — Подойдёт, — сказала Каору, повернувшись к кузену, едва Широджо закрыл за ними дверь, — Яхико, да чем ты только… Прежде, чем она смогла договорить, Яхико бросился вперёд и буквально повис на ней, обхватив за талию и обняв изо всех сил. Она чуть не потеряла равновесие, так что ей пришлось даже сделать шаг назад. Она ошарашенно поглядела на Широджо, но тот смотрел на неё в таком же недоумении. — Как ты выбралась? — спросил Яхико приглушённо, поскольку так и держался за неё, уткнувшись в ткань кимоно. — Я очень рад тебя видеть, но тебе нужно вернуться, ведь если он обнаружит, что ты сбежала… — Что? Яхико, о чём ты вообще? — он ослабил хватку, так что она смогла наклониться к нему и отвести непослушную чёлку со лба. — Если кто обнаружит? — Демон, — выпалил мальчик. — Если он вернётся и не найдёт тебя… — Демон? — она даже не сразу вспомнила это прозвище, но решила отложить это новое удивление на потом. — Ты про господина Химуру? Яхико кивнул, глядя на неё так, будто у неё выросла вторая голова. — Ничего не случится, — Каору покачала головой. — Ну, может быть он только спросит, куда я отлучилась вместо обеда. Я расскажу, что ходила на конюшню, чтобы узнать, когда его лошадь выведут пастись, потому что Аямэ и Сузумэ хотели с ней сегодня поиграть. А ходила сама и не послала кого-то потому, что захотела пройтись. Только и всего. Последние слова она произнесла твёрдо и уверенно. — Но ведь… — Яхико нахмурился, между бровями появилась упрямая складка. Он выглядел сейчас так, как в день, когда она из озорства убеждала его не есть сладости, а посадить их, чтобы выросло дерево. Как будто он знал, что верить не стоит, но в то же время ему очень хотелось поверить. Но и не поверить тоже: ведь если усомниться, получишь то, что хочешь. А вдруг, если поверить, получишь ещё больше?.. — Хочешь сказать… он не… он тебя не мучает? — Нет, — ответила она, держа его за плечи и глядя ему прямо в глаза, чтобы он поверил, — вовсе нет. Ты из-за этого здесь? Так она и думала. Он помедлил и кивнул. — Так не волнуйся, — быстро заключила она. — Всё совсем не так. Яхико подозрительно сощурился. — А Широджо тогда что тут забыл? — Просто Мисао тоже волновалась, — парировала Каору. — Хотя причин нет. Спроси вот его самого. — Это правда, — подал голос Широджо, не отходя от двери. — Как я уже сообщил вам, юный господин, господин Химура не такой. На поле боя он, может, и воплощение ужаса, но больше нигде это не проявляется. Он даже не принимает вызовов на поединки, как бы сильно его не оскорбили. — Так что хватит беспокоиться обо мне, — продолжила Каору свою мысль, — и возвращайся домой. Тётя Кёко наверняка с ума сходит от тревоги. Со мной Таэ и Широджо. Если уж они не смогут меня защитить, чем ты-то поможешь? — Я могу больше, чем ты думаешь, — окрысился мальчик. — Я маленький, но это не значит, что у меня нет друзей… Он умолк на полуслове, поняв, что сболтнул лишнего. — Друзей? — у Каору тревожно засосало под ложечкой. — Яхико, ты это о чём? — Неважно, — он отшатнулся, шаркнув по земле сандалиями. — Просто… чтобы ты знала, я могу помочь. Я не бесполезен! — Ты можешь помочь, отправившись домой, — она снова потянулась к нему, но он увернулся. — Здесь всё ещё опасно. Особенно для тебя. Я не могу здесь тебя защитить, а мы не союзники Токугавы. Если узнают, кто ты такой… — Я просто расскажу, что хотел стать пажом господина Химуры и последовал за вами, чтобы его уговорить, — на его лице промелькнула гордость. — Мне поверят. Каору откинулась на пятки, удивившись рассудительности мальчика. Отличный предлог — ведь сплошь и рядом юные ученики обивают пороги тех, к кому хотят поступить в услужение, и буквально ночуют под их дверьми, заслуживая уважение своим упорством. Никто не решит, что это что-то необычное. — И всё-таки, — возразила она, подумав, — тебе не стоит здесь оставаться. Я хочу, чтобы ты вернулся домой. И передай своим друзьям, кто бы они ни были, что я не нуждаюсь в их помощи. Он вздрогнул, виновато отвёл глаза, и она поняла, что попала в точку. Он заключил какую-то сделку. Лёгкие сдавило холодом, и она с большим трудом сдержалась, чтобы тревога не отразилась на лице. — Яхико, — она понизила голос и заговорила одновременно мягко, но требовательно, — что они от тебя попросили? И что наобещали? — Никто меня ни о чём не просил, — слабо запротестовал он, — да и не обещал ничего… — Не лги мне! — рявкнула она, всё же не сдержавшись. — Если кто-то замышляет что-то против моего му… против господина Химуры, я должна знать! Его враги — не наши друзья! — Они обещали, что тебе ничего не грозит, — он снова глядел на неё с вызовом. — Думаешь, они вспомнят об этом обещании, если я или девочки будем мешать их планам, даже по случайности? — она смотрела на него пристально, тяжело, стараясь убедить. Бунтари могут потом сожалеть о её гибели или гибели сестрёнок, но, если того потребуют обстоятельства — сочтут это необходимой жертвой. Они ведь всего лишь женщины. Каору вдруг вспомнила первую дождливую ночь этого года: как господин Химура стоял, пошатываясь, в коридоре, и эта безобразная краска стекала с его волос и пачкала одежду, а он умолял сразу сообщить, если напугает или обидит её чем-то, чтобы он мог всё исправить. И ещё ей вспомнилось, как она сидела у его изголовья с чашкой отравленного чая, а он просил у неё прощения и клялся, что не допустит, чтобы она или её сёстры подвергались опасности… Её двоюродный брат тяжело сглотнул и отвернулся. От гнева его шоколадные глаза потемнели и сделались почти чёрными. — Почему тебе вообще есть до него дело? Иного признания, что он сдался, от него не дождаться. Каору вздохнула, не имея возможности ответить — не потому, что ответа у неё не было, но потому, что она сама не понимала пока тот, который у неё имелся. — Много всего творится, Яхико. С кем бы ты там не договорился… они только всё усугубят, а всё и без того сложно. Передай им, что всё отменяется. Я сообщу Мисао, и она сделает всё, чтобы ты спокойно добрался домой, — внезапная мысль мелькнула у неё. — Яхико, во имя предков, ты вообще видел того, кого вы собирались убить? — Ну да, — буркнул он. — Что с того? — Сильно он был похож на демона? Он задумался над ответом — по-настоящему задумался, и она поняла, что снова зародила в нём неуверенность. Ту же неуверенность, что чувствовала она тогда и чувствовала до сих пор: как человек, обладающий такой силой и проливающий столько крови — может быть так добр? Чудовище он, ведущее себя как человек, или человек, наделённый чудовищной силой? — …нет, — наконец неохотно признал Яхико, как будто этот ответ отнял у него все силы. — Ты же помнишь, что всегда говорил мой отец, да? Яхико кивнул и процитировал: — Любой человек может сказать что угодно. Лишь по поступкам можно узнать истинную суть человека. Помни сказанные слова, но не позволяй одним только словам влиять на твоё мнение. Каору пожала плечами. — Ну вот. Мальчик фыркнул и топнул ногой. Каору легонько покачала головой, пряди волос вдоль лица повторили движение. Она выиграла этот спор, и оба это понимали, просто Яхико нужно время, чтобы признать это, не сказав вслух, что она права. — Хотя обдумай это, ладно? — …ладно, — пробормотал он. — Мне работать надо. — Тогда ступай. И, если захочешь меня увидеть, просто сообщи через Широджо или сам приходи. Широджо будет тебя проведывать. Договорились? Яхико кивнул и был таков. Каору немного помедлила, собираясь с мыслями, и тоже вышла.***
По возвращении в поместье её ожидало письмо от Мисао, многословное послание со сплетнями, слухами и новостями по поводу беременности. Каору прочла его с улыбкой. Закончив, она аккуратно согрела письмо над пламенем свечи, чтобы проявилось второе послание, между строк. «Слышала об убийствах. Господина Химуру хотят подставить. Аоши расследует. Убийца — наёмник по прозвищу Чёрная шляпа. Широджо может его найти». — Вот оно как… — пробормотала Каору, скармливая письмо огоньку. Вчера она написала Мисао, прося помощи, но нужный ей ответ пришёл даже раньше, Мисао её опередила. Подставить господина Химуру. С какой целью? Он близок к сёгуну, но и только — Хито не то чтобы значимый удел, и у господина Химуры нет наследственных вассалов. Всё его состояние — только то, что он заслужил за свою жизнь на службе у сёгуна. Кто же может так сильно ему завидовать или так сильно его ненавидеть, что готов навлечь на себя гнев сёгуна? Что важнее всего, теперь, когда она знает, что затевается, должна ли она раскрыть господину Химуре, что ей известно, раскрыв при этом и своих сильных союзников, или ничего не говорить, чтобы он сам занимался расследованием? В любой другой ситуации… но сейчас-то дело другое, его хотят обвинить в измене, а семья изменника делит его судьбу. Она стиснула в кулаки руки, лежащие на коленях. «Нужно выяснить, что ему известно». Она сегодня спросит, как продвигается расследование. В этом ничего такого. Он немного уже касался этой темы вчера, пока они разбирали бумаги. Она спросит и, если он уже знает про заговор и Чёрную шляпу, тем лучше, а если нет… Вчера он охотно принял её помощь. Казалось даже, что он очень ценит эту помощь — да нет, не казалось, он и в самом деле её оценил. Он следовал её советам и, хотя и спрашивал, почему что-то стоит делать так, а не иначе, но никогда не сомневался в её словах и не оспаривал её опыт и знания. Он спрашивал, чтобы понять. Ей было легко почувствовать разницу: она общалась со многими более консервативными сослуживцами отца, свысока глядящими на женщин. И когда она объясняла, он по-настоящему слушал. «Может быть…» Это голос разума или тёплой надежды, расцветающий под сердцем? Надежды на то, что он может захотеть управлять рядом с ней, а не управлять ей… Каору встряхнула головой и поднялась на ноги. Она выяснит, что ему уже известно, а там будет видно. Что толку накручивать себя из-за того, чего может и не быть? Сейчас нужно сестёр проведать. К полудню Аямэ и Сузумэ закончили уроки и могли пойти на пастбище. Лошадь господина Химуры — теперь её звали Мышка, и Каору почему-то становилось легко и радостно на сердце, когда она вспоминала, как кобыла получила это имя, — обрадовалась девочкам (ну или принесённым ими угощениям). Она склонила голову и, пофыркивая, аккуратно брала с маленьких ладоней подслащённые мёдом ломтики груш. После такого подношения она позволила себя погладить. Каору подсадила Аямэ повыше, на ограду, где та восторженно общалась со старой кобылой, рассказывая обо всём подряд и без всякой связи перескакивая с темы на тему. Хорошо ещё, что лошади не говорят по-человечески, а то Мышка была бы совсем сбита с толку. А так Мышку вполне устраивало беспрерывное щебетание маленького человечка, по крайней мере пока этот человечек уделял ей внимание. Сузумэ похлопала Мышку по шее, но скоро заизвивалась, требуя, чтобы её поставили на землю. Каору отпустила её, надеясь, что далеко она не убежит. Да и в любом случае, здесь неподалёку не меньше пяти стражников, так что вряд ли девочкам может грозить какая-то опасность. Каору прислонилась к ограде, наблюдая за сёстрами, и задумалась. Две недели назад — неужели прошло так мало времени? — она и представить не могла такую картину. Две недели назад ей представлялась лишь медленная, мучительная смерть по мере того, как нежеланный брак высасывал бы из неё жизнь. Две недели назад её муж был незнакомцем. А сейчас знает ли она его лучше? Что она знает о нём? Что он добр. Он ласков с её сёстрами, и они ему доверяют. Он прислушивался к её мнению и просил помощи в том, чего не понимает. Он желает её, сильно желает, но никогда не касался даже — кроме того раза, в грозу, когда он протянул руку и пропустил между пальцев прядь её волос. Девушка невольно коснулась щеки, вспоминая тепло его ладони. Он выглядел таким довольным, что сумел её рассмешить. «Я не хочу никогда сделать вам больно или напугать. Так что, если я когда-нибудь что-то сделаю, напугаю или обижу, или что-то… Вы скажите. Чтоб я исправил. Прошу». Она знает, что он широко и невинно улыбается, когда улыбается по-настоящему. А ещё знает, что он может обогнать ветер, и что люди погибают от его меча быстрее, чем сгорает трава в огне. Знает, что он вызывает кровавый дождь. И знает, что он вынимает меч лишь тогда, когда это действительно необходимо. Знает, что он вынул меч, чтобы защитить её. «И сколько же ещё мне горевать осталось?» Не она начала войну. И не она завершила. Её даже не спрашивали, хочет ли она стать жертвой, лишь уведомили, что она избрана: покорность судьбе подразумевалась. Если бы дядя хотя бы попросил, ей было бы проще — но он даже не спрашивал. Она не могла сказать точно, почему это имело для неё значение, только вот имело, да. Как и имело значение, что господин Химура попросил. Ему была нужна её помощь и он попросил о помощи, хотя имел право потребовать. Он попросил с уважением к её знаниям и опыту, как будто не было ничего странного в том, что женщина вторгается в заведомо мужскую вотчину, в дела мужчин. И он прислушивался к ней, когда она его учила. Прислушивался и учился, бросаясь в пучину тяжб и бюрократии с угрюмым упорством, будто его выставили одного против целой вражеской армии с одним сломанным мечом. Каору улыбнулась, вспоминая. Господин Химура то и дело убирал чёлку от глаз, когда пытался сосредоточиться, и не всегда давал туши высохнуть прежде, чем хвататься за исписанный лист. В итоге к концу вечера его лоб и все пальцы были в чёрных пятнах и полосах. Он сильно удивился, заметив это наконец, а потом негромко рассмеялся. — Учитель вечно твердил, что ваш покорный слуга пожалеет, что пренебрегал уроками каллиграфии, вот так вот, — отметил он как будто для себя самого. Только вот всё-таки он робко покосился на неё из-под той самой непослушной чёлки, будто надеясь на какую-то реакцию с её стороны. — Этого бы не случилось, если бы вы дождались, когда высохнет тушь, — заметила она этак между делом, стараясь, чтобы это не прозвучало нравоучением. — А, вот оно что, — отозвался он с улыбкой. И она не удержалась от ответной улыбки. Господин Химура беспокоился о благополучии жителей Хито, беспокоился за неё и её сестёр. Можно ли сказать то же о дяде? Так чем же она обязана своей семье, если только мать и отец, кажется, ценили её, а теперь обоих нет на этом свете? Чего бы они хотели для своей дочери? Если бы они были здесь, сейчас, слышали её мысли, — бесконечный поток вопросов без ответа, — что они бы ей посоветовали? «Сперва думай о княжестве, потом о семье, а о себе в последнюю очередь». Кто больше заботится о Хито — её дядя или её муж? — Старшая сестрёнка, — Сузумэ потянула её за рукав, выводя из задумчивости, — старшая сестрёнка, а где господин зять? — Он ушёл по делам сёгуна, — объяснила Каору, присев на корточки. — И его не будет до вечера. А что? — Хотела в цветочки поиграть, — заметно расстроилась малышка. Каору не сразу поняла, о чём она говорит, хотя, конечно же, вчерашний венок из цветов придумала Сузумэ. Она прямо сейчас плела новый, и расплылась в довольной улыбке, когда всё получилось. — Очень красиво, — похвалила Каору. — Для кого это? — Для меня! — провозгласила Сузумэ, неуклюже нахлобучив венок себе на макушку. Потом она потопала до нового участка с цветами. Уселась на траву — хотя скорее плюхнулась, — и стала медленно и сосредоточенно выбирать цветы для нового венка. Каору с улыбкой покачала головой и повернулась, чтобы проверить, как там Аямэ. Старшая девочка всё ещё весело разговаривала с Мышкой, гладя её по носу. Кобыла даже забыла о свежей травке и пристально смотрела на девочку, будто и впрямь понимала, что та ей говорит. — Как поживает Мышка? — ласково спросила Каору. — Хорошо, — ответила Аямэ. — Только ей одиноко, ведь тут нет других лошадок, чтобы с ними поиграть. Сердце Каору сочувственно сжалось. У Аямэ было много друзей в Хито, — детей слуг и вассалов, — а здесь из всех детей была только сестрёнка. Никого больше им взять с собой не разрешили, ведь в замке Эдо Каору всё-таки остаётся не до конца прирученной дочерью побеждённого врага. Но иначе пришлось бы оставить девочек у тёти. А на это Каору пойти не могла. — Что ж, тогда хорошо, что ты можешь составить ей компанию, правда? — нашлась она наконец с ответом, приглаживая вихор на макушке Аямэ. — Может, скоро здесь появятся и другие лошадки? — Может, — с сомнением протянула Аямэ. — Старшая сестрёнка, а когда я научусь ездить верхом? — Как только всё наладится, я посмотрю, что можно сделать, — пообещала Каору. Аямэ кивнула и снова перенесла своё внимание на лошадь, шепча ей что-то на ухо: кажется, тоже обещая что-то. Мышка фыркнула, и Аямэ захихикала. — Достопочтенная госпожа? — позвал кто-то. Каору обернулась и увидела мужчину в одежде вассала сёгуна. Он поклонился. — Прошу прощения, что недостойный слуга отрывает вас от ваших занятий, но вы должны проследовать за мной. — Что? — вопрос вырвался помимо её воли. Каору вцепилась в ворот кимоно и постаралась успокоиться. — Простите, уважаемый. Могу я узнать, что случилось? — Дозвольте объяснить, достопочтенная госпожа, — мужчина шагнул ближе. У него было узкое, продолговатое лицо, в прищуренных глазах читалось веселье и упоение ситуацией. Казалось, он с трудом удерживается от дикого смеха. Каору хотелось попятиться, но было некуда, она оказалась между оградой и этим человеком, который с каждой секундой всё меньше казался ей похожим на слугу сёгуна. А всё из-за взгляда. «У него взгляд убийцы», — осознала она сквозь пелену страха, и попыталась не выразить этот страх. — Будьте так добры, — пробормотала Каору, чувствуя, как колотится сердце под рёбрами. Она прижала кончики пальцев к губам, изображая беспокойство, а в голове отчаянно прикидывая варианты. Сможет ли она достаточно быстро увернуться, если он приблизится? Получится ли выхватить кинжал, спрятанный на груди? А сёстры? Они слишком близко… Она покосилась на стражу. Никто из них, кажется, не заметил ничего необычного. Они держались слишком далеко, чтобы что-то разглядеть. Сама же велела им не нависать над душой. Сейчас она безмолвно проклинала себя за это. Что-то твёрдое упёрлось ей в живот. Рукоять его меча. Он наполовину вынул его из ножен. — Закричишь, — любезно сообщил он, — и твои сёстры умрут. Иди за мной.***
Дорога до «Цветка лотоса» была достаточно долгой, чтобы прочистить голову и привести в порядок мысли. Кеншин шагал под заливавшим всё вокруг солнечным светом, стараясь не замечать, как перед ним поспешно расступается толпа. Он не стал повторять опыт с окрашиванием волос, да и привык уже к такому отношению за долгие годы. Свобода. Какое любопытное замечание — что у него есть свобода действий. Он был когда-то свободен, однажды, да, и отказался от этой свободы. Что имел в виду господин Токугава? Что из-за того, что он не рождён таковым, а сам избрал этот путь, у него нет права протестовать и жаловаться? «Наши жизни нам не принадлежат». Ему это хорошо известно, получше, чем многим. Его жизнь не принадлежит ему уже десять лет, с того дня, когда она умерла, умерла за него, чтобы он продолжал жить. И разве был у него выбор после того, как она заставила его поклясться, что он будет жить? Или же его господин имел виду, что нет зла в том, чтобы воспользоваться супружескими правами, потому что госпожа Каору знает свой долг, знает, чего ожидать, и он унижает её тем, что отказывает ей в праве этот долг исполнить? Кеншин фыркнул. — Она достаточно потеряла, — упрямо бурчал он себе под нос. — Хотя бы это я могу ей дать… Выбор. Господин Токугава прав по крайней мере в этом — Кеншин в этом браке имел не больше права голоса, чем Каору. Но всё-таки продали только её, а его наградили этим браком, титулом, и чёртовым княжеством с этим чересчур большим замком и с множеством людей, которые ждут от него решений и которых он теперь обязан защищать. Он приобрёл… а она утратила. Желчь подступила к горлу от этой мысли, и случайный прохожий ахнул, заметив выражение лица Кеншина. Кеншин спохватился и поспешно изобразил на лице вежливую и ничего не значащую улыбку. Она из самурайского рода, рождена для служения. Она никогда не была свободной, так как же он может отнять у неё даже и ту небольшую иллюзию выбора, что у неё оставалась? Он не подойдёт к ней для такого, никогда — пока она не разрешит. Он не повторит ошибку. Целый мир может принижать её, но он не станет, нет. Что толку быть демоном, если не можешь время от времени нарушать правила? Он хотел, чтобы она чувствовала свою ценность, хотел дать ей возможность для роста и развития, хотел увидеть, какой она станет, когда её не будет подавлять страх и правила этикета. Как высоко она взлетит, если её выпустить в открытое небо… Ему хотелось, чтобы этот блеск в глазах, который он заметил прошлым вечером, никогда не угас, чтобы её лицо светилось так же, как когда она приводила хаос в порядок, будто добывая воду из глубокого колодца, чтобы полить жаждущую землю. Он замечал, как она сдерживает себя, предлагая там, где ей хотелось руководить, спрашивая, где могла бы просто взять и сделать, как нужно. Из-за него, конечно же. Потому что она всё ещё сомневается. Всё ещё боится. Он не знал, как ей сказать, так что молчал, но… — Я никогда не попытаюсь тебя унизить, — пробормотал он, — никогда. Рождена служить, что ж, да, но не как слуга, и он не станет делать из неё слугу. Даже если так приказывает господин. Есть вещи, которые никому не позволены. Когда он дошёл до «Цветка лотоса», заведение было закрыто. Вокруг тоже царила тишина, что и неудивительно: это всё-таки квартал, оживающий по вечерам. Любители развлечений появлялись здесь только с наступлением темноты. Кеншин постучал, подождал немного, и подавил раздражённый вздох, когда явно уставшая служанка отодвинула сёдзи, увидела его рыжие волосы и тут же распласталась на полу. — Достопочтенный господин, — выдохнула она, — ч-чем можем мы служить вам в этом нижайшем, недостойном вас заведении? — Я пришёл к Саноске, вот что я скажу, — вежливо сообщил он. — Будьте добры, сообщите ему о моём прибытии. Она побледнела ещё сильнее. — К-конечно, достопочтенный господин. Сейчас же всё сделаем. Проходите, пожалуйста. — Благодарю, — он переступил порог. — Извиняюсь за вторжение. — Мигом обернусь, достопочтенный господин, — служанка неуверенно поднялась на ноги, стараясь не встречаться с ним взглядом, кивнула и убежала по слабо освещённому коридору. Кеншин остался на месте, не снимая обуви. Он не собирался задерживаться здесь. Если Сано хочет что-то обсудить, это лучше сделать в ином месте, где меньше ушей. Служанка действительно вернулась очень скоро, то и дело оглядываясь через плечо на Сано, который вышагивал за ней. Сано зевнул, размял хрустнувшую шею и кивнул Кеншину в знак приветствия. — Привет. Как дела? — Прости за беспокойство, Сано, — Сано отмахнулся от него: «Какое там беспокойство». — Ты ведь оставил госпоже Каору сообщение, что хотел меня видеть? — А, это. Лучше не здесь, — Сано обернулся к ошарашенной служанке. — Не боись, лапуля. Мы с Кеншином пройдёмся немного, но вечерком я вернусь. — Конечно, господин Сано, — она поклонилась, и неплохо даже совладала с дрожью в коленях, — достопочтенный господин. — Пошли, Кеншин, а то из-за тебя девочка поседеет вконец, — он выглянул на улицу. — Пройдёмся. Кеншин вышел вслед за ним. Сано проморгался, оказавшись на ярком свету после полумрака, и внимательно вгляделся в Кеншина. — Ну как? — нарушил он молчание. — Заварилось чего? — Нет, — машинально ответил Кеншин. Сано вскинул бровь. — Да, — поправился-признался Кеншин с виноватой улыбкой, — но это не относится к нынешней ситуации, осмелюсь сказать… — Всё равно выкладывай, — Сано засунул руки в карманы. — Или дай сам догадаюсь. Дело в твоей Малышке, да? — Это не… — Кеншин замялся, потому что на самом деле это важно, а с Сано ему хотелось быть откровенным. — Сперва лучше обсудить то, что ты узнал, — заключил он твёрдо. — Ладно, — Сано вытер нос. — Есть, в общем, наёмный убийца, вроде как независимый. Зовёт себя Чёрной шляпой. Говорят, владеет какой-то магией. И ещё говорят, что сейчас он как раз в Эдо. И работает на кого-то, чтобы подставить одного самурая. — Магия? — Угу. Вроде как умеет взглядом людей к месту примораживать или что-то такое. Не знаю, мне показалось, что это важно. — Может быть… — Кеншин нахмурился, глядя вдаль. Они шагали по узким боковым улочкам, направляясь обратно к дворцу Кеншина. Интересно, Сано так и планировал или это случайно вышло? Кеншину вдруг очень захотелось спросить совета у госпожи Каору. — Если Чёрная шляпа может вызвать паралич, — вслух рассуждал Кеншин, — то он может создать впечатление нечеловеческой скорости, вот что я думаю. — Ага, я так же подумал, — в голосе Сано звучало явное облегчение. — Хочешь, чтобы я ещё что-нибудь про него накопал? — Если можешь, — у самого Кеншина, с его приметной внешностью, это не получится, его слишком хорошо знают в Эдо. Страх перед ним будет влиять на достоверность информации. — Это мне сильно поможет. — Будет сделано, — Сано обхватил Кеншина за плечи и коварно осклабился. — А теперь… колись давай, Кеншин. Что у вас там с Малышкой? — А… Да ничего, Сано, правда. — Ну что мне, трясти тебя, а? — Твой покорный… ну… ты ведь повстречал её, да? — спросил Кеншин в каком-то отчаянном порыве. Как объяснить, что всё это значит для него, что это не просто какая-то там возня с бумажками? Ведь они же действительно только разбирали бумаги, — Что ты о ней думаешь? — Я? — Сано втянул воздуха, размышляя над ответом. — Ну, мы не то чтобы долго поговорили, но мне показалось, что он умна. Волевая такая. И сильнее, чем кажется, ага. А что? — Ну… «Мне очень нужно, чтобы кто-то меня притормозил», — Кеншин не сказал этого вслух. — Просто… Сано посмотрел на него знающим взглядом. — Кеншин. Выкладывай. И Кеншин со вздохом сдался. — Твой покорный… это сложно объяснить, но кажется, наверное... что она может скоро… начать видеть во мне друга, осмелюсь предположить. И при этом, — тут он кратко изложил суть речи господина Токугавы про политическую потребность побыстрее обзавестись наследниками, и признался в нежелании и невозможности прислушаться к этому совету-приказу. Сано слушал всё это, слегка хмурясь. — Не уверен, что я всё понял, — осторожно подбирая слова, сказал он, когда Кеншин умолк. — Тебе ж она нравится, так? Ты тут чуть не растаял, пока её расписывал. — Твой… да. Да, очень. — И ты ей начал нравиться? — Надеюсь… что так. По крайней мере, она, кажется… уже не так насторожена в моём присутствии. — Так в чём тогда проблема-то? Она дочь самурая, знает правила. А как окажется с тобой в одной постели, так ты сможешь окончательно убедить её, что ты неплохой парень, сечёшь, а? — рука Сано дёрнулась, будто он хотел сопроводить эту тираду неприличным жестом, но в последний момент удержался. И весьма предусмотрительно: Кеншин уже снова чуть ли не скрежетал зубами. — Нет, Сано. Твой покорный слуга не станет, — он поискал слово, — унижать её. — О чём это ты? — Сано казался искренне озадаченным. Кеншин почувствовал, как в нём снова всколыхнулось раздражение. Ясное дело, что господину Токугаве всё равно, но он надеялся, что хотя бы Сано поймёт, в чём проблема. — Не желаю я… позволять себе вольности… с кем-то, — пробормотал он. — С учётом всех обстоятельств, как можно даже завести разговор на эту тему без опасения, что она, ну… — Что она выполнит свой долг? — Сано пожал плечами. — Ну и что в этом плохого? — Эй, эй! — он поднял руки в успокаивающем жесте, поймав гневный взгляд Кеншина. — Я имею в виду, это же и её решение! Раз уж ты думаешь, что она начала тебе доверять, почему бы тебе не сообщить ей об этой проблеме и дать решить самой? — Но это… снова забрать у неё, когда она и так столького уже лишилась… Это неправильно, — наконец сказал Кеншин. — Мне хочется… только давать ей, не забирать. Чтобы это был дар, а не долг. Лицо Сано просветлело. Он посмотрел на Кеншина с каким-то добродушным сочувствием и даже жалостью. — Да ты, парень, хочешь, чтобы она тебя полюбила! — и он присвистнул. — Чтоб тебя, Кеншин. Ты по уши втрескался, да? Кеншин отвернулся. Они шли сейчас вдоль реки, разбухшей от недавних дождей, наполненной и грозящей выйти из берегов. На поверхности кружилась пена, и воды реки неутомимо несли сбитые дождём ветки и листья к морю. Есть в этом мире что-то вечное, неизменное. — Да, это так, — негромко признался он, и почувствовал странное успокоение от этого признания. Хотя это и несбыточно, и он не имеет права даже надеяться на такое. Сано начал что-то говорить, но тут их окликнули. — Господин! Кто-то из дворца Кеншина со всех ног бежал к ним, бесцеремонно расталкивая прохожих. Добежал и остановился, согнулся пополам, пытаясь отдышаться. Кеншин узнал его — кажется, это один из стражей госпожи Каору, Широджо. — Что случилось? — спросил Кеншин встревоженно. — Госпожа, — прохрипел Широджо, протягивая бумагу, обёрнутую синей лентой для волос. — Мой господин, я клянусь… Что он там пытался сказать, какое оправдание придумать — всё это отошло на второй план и стало для Кеншина фоновым шумом, когда он взял послание, коснулся синей ленты и прочёл то, о чём и без того уже догадался. «Заброшенный храм бога воды на болотах у восточного берега реки Сумида. Приходи этой ночью, или женщина умрёт».