Hello darkness my old friend

Природа плачет красиво. Прозрачные тяжелые капли стучат по замутненному, грязному окну. Скатываются по нему, оставляя полосы. Капли падают на листья, остаются на белоснежных лепестках роз. Капли, как роса блестят на уже пожухшей траве, на еще зеленых листьях большого раскидистого дуба около дома. В нем пропахло сыростью и плесенью, но на обоях нет разводов, нет даже намека на то, что что-то могло промокнуть, могло покрыться плесенью. Человек просто плачет. Нельзя сказать, что красное от возбуждения лицо — красиво. Или что красные, опухшие от соленых глаз слезы — эстетично и приятно глазу. Кто-то скажет, что плакать — это удел слабаков. Кто-то так же верит в то, что только слабаки совершают самоубийства. Это смешно. Это действительно смешно. Кто вообще поверит в то, что человек со слабой силой воли сможет нажать на курок пистолета, приставленного к его виску? Но у каждого свое мнение и пытаться убедить человека в обратном, как минимум, глупо. Я же — человек обыкновенный, совершенно не походящий на природу, которая красива, даже когда плачет. Я, руками закрывая свое лицо, пытаюсь не вспоминать ничего о том дне. Я слишком не хочу погружаться в свои воспоминания. Мне противно. До тошноты, до дрожи в пальцах и ломающегося голоса, которые вот уже не покидают меня несколько недель, или даже месяцев. Я сбился со счета тогда, когда его хрипловатый голос слышался прямо у меня над ухом, а теплое дыхание обжигало скулы. И тогда я почувствовал, как же ловко ему удавалось водить меня за нос, как умело он скрывал все это. Он словно вел две жизни, а я, очарованный его сладкими речами, даже не замечал подвоха, верящий в то, что он чародей да пастырь, а я всего лишь неумелый подмастерье. Верить ему было самым глупым, что только могло прийти на ум. И теперь виноват только я, обвинять больше некого. Да и не за чем. Что-то внутри меня отчаянно твердило с самой первой встречи, с самого первого взгляда, что это не приведет ни к чему хорошему, и теперь я это понимаю. Что же, теперь каждому известно, что такого человека можно обмануть и обхитрить. Что на каждого гения находится другой гений, который гениальнее и могущественнее. Для меня таким гением был Ганнибал Лектер. Сказать по правде, я не доверял ему месяца три, но после тот ловко втерся в мое доверие, затуманивая способность трезво мыслить. Я был опьянен его речами и действиями, я верил, что он поступает правильно, что я поступаю правильно. И дело даже не в тех убийствах, что были совершены им, нет, дело совершенно в другом. Сейчас я не хочу рассказывать об этом, снова вспоминать все пережитые вместе с ним дни и все его речи. Хватит лишь того, что я уже готов поведать эту историю вам. Это уже прогресс. Малое количество людей готовы поведать о своих проблемах, а я... я и вовсе слишком замкнут в себе, но сейчас идет что-то не так. Что-то идет не так с самой первой встречи с Лектером, но я или слишком не хотел этого замечать, опьяненный его словами и слишком благодарный его помощи. Я ненавижу Лектера, вы правы, но то, что он сделал для меня слишком велико, чтобы игнорировать сия факт. А я вовсе не думаю лишь о себе, как вы могли подумать. Не свойственная мне наивность проснулась во мне именно тогда, когда этого нельзя было допускать. Я слышал лишь своего бога, верил лишь ему, игнорируя советы своего лучше друга, наконец, перестать об этом мужчине и заняться более важными делами. Я был слишком эгоистичен в этот момент, возможно, несколько несносен. Лектер словно засел мне в мозг, заставляя действовать именно так, а не иначе. Он играл мною. Давил на самое больное, заставлял вспоминать все то, что я так отчаянно пытался забыть. Я чувствую себя ослом ,и это чувство не покидает меня так же долго, как и трясущиеся пальцы. Я не сплю ночами, не могу сосредоточиться ни на чем. Я плохо ем, у меня повышено давление, а голова раскалывается еще и из-за воспоминаний. Если раньше это было похоже лишь на дурной сон, то сейчас я чувствую, что это медленно становится реальностью. Я все чаще вижу фигуру своего отца, чаще слышу в голове голос матери. Я схожу с ума. Я схожу с ума не только из-за Лектера и морфина, который вперемешку с подавляющим его субоксона, давит на мой мозг еще сильнее, но еще и из-за дикого чувства вины перед всеми, которое я никак не могу подавить даже морфином, кокакином и прочими психотропными. — Вам снятся сны. Сон повторяется? — все еще слышу я, прежде чем погрузится в очередное раздумье перед коротким и тревожным сном. Джон говорит, что я все еще иногда кричу во сне, и тогда он сам вкалывает мне очередную дозу, даже отговаривая от субоксона. И я отвечаю: — Да...