Щетина

Отабек идиот. Он дубина, дурень, кретин, балбес, долбоёб, безмозглый даун и много чего ещё: у Юры Плисецкого щедрый словарный запас, когда дело доходит до порицания окружающих. – Юра! – Отабек пытается одернуть хозяина квартиры, но тирада из эпитетов не прекращается ни на секунду. Отабек бросает растерянный взгляд на кровать, где растянулся Жан-Жак с глянцевым журналом, но канадец лишь беспомощно разводит руками да качает головой, мол, я-то что сделаю? Леруа прекрасно знает, что стоит именно ему что-нибудь сказать, Плисецкий разгорится ещё больше. – Юр, заканчивай давай, – неожиданно резко прерывает русского обычно деликатный Алтын, – Я уже от тренера наслушался, теперь ещё и от тебя. – Не нравится слушать – не надо было падать с мотоцикла, – авторитетно заявляет Юра, – в этот раз руку сломал, а в следующий что – шею?! – Да не сломал я ничего, – казах глубоко вздыхает, возвращая себе самообладание, – просто ушиб. – А зачем тогда гипс? – спрашивают Джей-Джей с Юрой в один голос. – Не знаю. Врач сказал – надо. – Ладно, блин, – Плисецкий, наконец, сдаётся, плюхается на диван у ног Леруа и проверяет уведомления в телефоне (скорее из нервяка, чем из необходимости), – смотреть надо на дорогу, знаешь? – Я смотрел, – оправдывается Алтын, – сам не понял, откуда эта кошка вылетела. Тормознул резко, чтобы её не сбить, ну и полетел. Упал, очнулся – гипс. – Ясно, – протягивает Юра. Его выражение лица неожиданно смягчается, и явно не от цитаты из советского фильма. В своей слабости к семейству кошачьих Плисецкий всё-таки неизменен. Отабек понимает, что инцидент исчерпан, и вспоминает, зачем прибыл сюда изначально: побыть со своими двумя бойфрендами, пока у всех есть свободное время. Джей-Джей вот уже вторую неделю в Питере тусит, поэтому улетает через четыре дня, а он, Алтын, только сегодня смог вырваться из Алматы, где и произошла злополучная история с мотоциклом и кошкой. Надо было, наверное, сразу написать Джей-Джею и Юрке обо всем, а не заявляться вот так с внезапным гипсом, но эти двое бы непременно ломанулись в аэропорт его встречать и тащить за него багаж, а Отабеку этого совсем не хотелось. У него вторая рука пока на месте, и ею он прекрасно справляется со всеми делами. Почти. Жан-Жак, видимо, так не считает, потому что, стоит Алтыну только подумать о багаже, Джей-Джей спрыгивает с дивана и затаскивает из коридора в спальню обмотанный плёнкой чемодан казаха. Бека хочет возразить, хочет сказать, что справился бы сам с такой ерундовой задачкой, но Жан-Жак его опережает: – Да не будь ты таким упрямым ослом, – слова Леруа звучат совершенно необидно из-за его широкой добродушной улыбки, – отдохни. Это тоже важно для быстрого выздоровления. И Алтын знает, что он прав, поэтому только согласно кивает и уходит на кухню пить чай. Он всегда пьёт чай, когда приходит домой, а квартиру Юры бесспорно уже можно считать его вторым домом. Следом за новоприбывшим на кухню, мягко постукивая лапками, бежит кот. Кот всегда бежит за любым, кто идёт на кухню – надеется, что его идут кормить. Его так и зовут – «Кот». Юра в своё время так долго думал над именем, что не заметил, как зверёк привык откликаться именно на эти три несложные буквы. Кот забегает на кухню первым, Отабек едва не спотыкается об него, и Кот бьет его по ноге своим пушистым хвостом. Отабек садится на табуретку и трогает ладонью чайник. Тот оказывается горячим. Отабек улыбается: как же его мужики хорошо его выучили за эти три года! Ведь никто из них чай не пьёт, особенно в такую аномальную для Питера летнюю жару. По этой же причине чай в наличии только в пакетиках. Отабек заваривает себе зелёный чай со вкусом ананаса в единственной чашке, на которой не написано «JJ». По этим чашкам легко можно подсчитать, сколько раз Леруа был у Юры дома, потому что каждый раз он привозит с собой новую. Один раз даже три привёз, мол, это вам, любимые мои, будете пить из них и меня вспоминать. План его, конечно, провалился, потому что Бека с Юрой просто не смогли отличить подаренные им кружки от остальных двадцати таких же, но Джей-Джея, заходя на кухню, всё равно вспоминали. Да разве его забудешь? Джей-Джей же такой запоминающийся кадр. Впрочем, Юра его стоит. Они все здесь стоят друг друга, и всё равно Отабек до сих пор не может понять, как у них троих получилось загреметь в один общий омут под названием «отношения». Если подумать, началось всё с обрывочного детского знакомства в тренировочном лагере с Юрой. Потом тренировки в Канаде и Жан-Жак, с которым Отабек, неистово конкурируя, умудрился между делом установить практически братские отношения – конечно, если братья целуются и отдрачивают друг другу в тесной одноместной койке на чьей-то вписке. Их размолвка прямо перед отъездом Отабека в Алматы. Потом Барселона, снова Юра, теплота Юры к нему, злость Юры на Джей-Джея за подкаты и раздражающие шуточки, злость Джей-Джея на Беку за то, что уводит из-под носа заветную Фею, злость Беки на себя за то, что позволил себе впутаться в этот бурелом чужих чувств и тоже начать что-то чувствовать, запутавшись ещё больше. Потом банкет после Гран-При и его безудержное на пьяную голову желание столкнуть этих двоих лбами в отдельной комнате и прояснить, наконец, втроём эту ставшую до неприличия неловкой ситуацию. А потом утро и ещё более неловкая ситуация. И потом ещё много таких же ситуаций, только уже совсем не казавшихся неловкими. Допив чай, Бека споласкивает чашку и возвращается в комнату, где Юра валяется на полу с ноутом и ищет на торрентах сериал, который они обещали все вместе посмотреть, а Джей-Джей сидит по-турецки на кровати и всё ещё ковыряется в своем бабском журнале. В прямом смысле слова «ковыряется» – тычет пальцами в страницу, звучно скребет её ногтями, изогнув от усердия свои и без того выразительные брови. Отабек подсаживается на кровать к канадцу и кивает на журнал, молча спрашивая, что он делает. – Тут какой-то образец шампуня, хочу попробовать, вдруг классный! – поясняет Джей-Джей, и Бека невольно усмехается. Не то, чтобы Джей-Джею позарез нужен шампунь: он обожает привозить с собой как можно больше ванных принадлежностей, разве что только собственную ванну за собой не таскает. Просто ему нравится постоянно пробовать что-то новое. Наконец, слышится звук рвущейся бумаги, он же – звук победы Жан-Жака над журналом, и в смуглой руке канадца болтается маленький зелёный пакетик с пробником шампуня. – Йес! Значит, я первый в душ, – радостно объявляет Леруа и вприпрыжку бежит в ванную, как будто кто-то горит желанием его опередить. Ванная находится в коридоре рядом с кухней, так что уже вернувшийся в комнату Кот, естественно, следует за ним. – Кота покорми, – не отворачиваясь от экрана ноутбука, кричит Юра и болтает ногами в воздухе. – Хорошо, – соглашается Жан-Жак, – Кот, пойдём! Кота, конечно, так и зовут – «Кот», но Джей-Джей, как особо одарённый, видимо, считает, что это какое-то русское имя, потому что называет животное именно «Kot», а не «Cat» на английском. Кот на это откликается, Отабек каждый раз смеётся, а Юра серьёзно спрашивает, что в этом смешного, а потом смеётся тоже. Вот и в этот раз Отабек сдержанно усмехается, но Юра ничего не говорит. И не смеётся. Вместо этого он отходит от ноутбука и присаживается на кровать рядом с Отабеком. Неловкое молчание сохраняется до тех пор, пока не хлопает дверь ванной и не начинает слышаться шум воды. – Слушай, Бек, ты прости, что я тебе при встрече так нагрубил, – тараторит Плисецкий на одном выдохе, будто боясь, что, если остановится, не сможет уже выдавить из себя извинения. Он проводит рукой по своим отросшим до лопаток волосам, теребит маленькую косицу на виске и не смотрит Отабеку в глаза ровно до тех пор, пока тот не откликается. – Был бы ты на моём месте, я бы, наверное, чувствовал то же, что и ты, – на лице Алтына появляется полуулыбка, и Юра, наконец, поднимает на него глаза. – Ты не думай, я не злюсь, просто беспокоюсь за тебя. И Джей-Джей тоже беспокоится, хоть и не говорит об этом. Но ты имеешь полное право на меня злиться. – Юра говорит всё смелее, подсознательно чувствуя, что его эмоции уже точно не будут отвергнуты или ущемлены, и Отабек не может сдержать полноценной улыбки. – Единственное, на что я злюсь, это на то, что мы с тобой так нормально и не поздоровались при встрече, – спокойно сообщает Отабек и незамедлительно прижимается к губам Юры своими. Плисецкий сперва привычно подаётся вперед, едва приоткрывая губы и отвечая на поцелуй, потом вдруг замирает. Отабек пару раз пробует поддеть языком его верхнюю губу, но, не получая должного ответа, отстраняется. Он сделал что-то не то? Юра смотрит на Беку непонимающе, прищурив глаза, будто ища что-то у него на лице, а когда находит, трёт свои губы друг о друга, будто дистанционно пробуя это что-то на вкус. Такое долгое молчание некомфортно даже для немногословного Отабека. – Юр? – осторожно спрашивает он, но Плисецкий не говорит ни слова. Вместо этого он тянется к Алтыну и осторожно соединяет их губы в поцелуе, на секунду замирает, словно притаившийся ночной зверёк, затем так же медленно поворачивает голову набок, перемещается чуть в сторону, прижимает губами краешек рта казаха, сеет быструю россыпь поцелуев вверх вдоль его скулы, а затем вдруг трётся о его щёку своей, словно требующий ласки кот. Вот тут-то Бека и понимает. Всё-таки, бриться левой рукой, когда ты правша, немного проблематично. Щетина у Беки жёсткая и вырастает довольно быстро, но если Юре от этого так приятно… Отабек немного оттягивает в сторону капюшон Юриной толстовки, открывая бледную шею, и как можно медленнее ведёт поцелуем от ключицы до мочки проколотого уха. Неуверенная рука Плисецкого ложится на выбритый затылок любовника, словно немая просьба прижаться крепче. Отабек жмётся щекой к изгибу шеи, прихватывает губами вторую ключицу и, не отрывая губ от белоснежной кожи, поднимается к другому уху и крепко-крепко целует за ним, извлекая из Плисецкого беспокойный стон. Пальцы Юры пробираются вверх, сжимают волосы на макушке Алтына и отводят его голову в сторону, а сухие розовые губы пробегаются маленькими, почти детскими, поцелуйчиками по колючей шее казаха, но даже этой почти невинной ласки достаточно, чтобы в голове внешне невозмутимого Алтына взрывались ракеты, а из ушей валил невидимый пар. Юра поднимает голову и с довольным лицом рассматривает результаты своего труда, водя пальцами вверх-вниз по жёстким иголочкам на шее Отабека. Вдруг его ухмылка падает, сменяясь настороженностью. Пальцы Юры замирают в ложбинке слева от кадыка. – Это чё у тебя тут такое красное? – осведомляется Плисецкий. – Расчёсывал? И справа вон тоже есть… – Чесалось жутко, – сконфуженно признаётся Отабек, – не выдержал. У меня постоянно жуткий зуд, когда щетина отрастает. – Тогда сбрей её, – не терпящим возражений тоном заявляет Юра, – сегодня же! – Тебе же нравится, – возражает Бека. – Неправда. Мне не нравится ничего, что причиняет тебе неудобства. Если не можешь сам, попроси Джея или меня. Отабек покорно вздыхает и мнёт подушечками пальцев расчёсанную и зацелованную шею. Ему ужасно хочется пройтись по ней ногтями, пусть разодрать в кровь, но начесаться как следует, и всё же сила воли берёт верх над этим желанием. На кровать запрыгивает Кот и, подобравшись к Отабеку, с любопытством трогает лапкой его гипс. – Не больно? – волнуется Юра. – Нет, не больно, – уверенно отвечает Отабек. На самом деле больно. Боль постоянная, но слабая и вполне терпимая. Недостаточная, чтобы пить выписанные врачом обезболивающие. В коридоре щёлкает щеколда на двери ванной, и Юра инстинктивно чуть отодвигается от Беки, будто их вот-вот застукают за чем-то постыдным. Это кажется чертовски комичным, если вспомнить, что они с Юрой обычно вытворяют и при Джей-Джее, и вместе с Джей-Джеем. И всё-таки именно в этом уходящем моменте между ними есть что-то интимное, только для двоих, а значит, с приходом третьего его пора завершать. – Так сколько тебе ещё носить гипс? – интересуется Юра. – Врач сказал, три дня, потом надо снять. – пожимает плечами Алтын. – Джей, ты слышал? – Плисецкий подпрыгивает на кровати, оборачиваясь к стоящему в дверях комнаты Жан-Жаку, замотанному в одно полотенце на бёдрах, – у нас мало времени! С этим заявлением Юра срывается с места и убегает в соседнюю комнату к своему письменному столу. – Эй, ты куда? – окликает его Джей-Джей, запуская пятерню в свои мокрые волосы. – За маркером, – отзывается Плисецкий, тут же имитируя злодейский смех, и Отабек иронично качает головой, понимая, к чему всё идёт.