То, что я должен сделать
Два идиота :З Но два преданных и дорожащих друг другом идиота, ведь все поступки их совершены из лучших побуждений. (с) Северная Карта
Пролог
Лео прислонился плечом к косяку и, скрестив на груди руки, молча разглядывал пристроившегося на кухонной табуретке Рафаэля. Тот слегка дернул плечом, показывая, что заметил чужое присутствие, но головы не повернул. Казалось, все его внимание сосредоточено на чашке с кофе, в которую он буквально занырнул носом. - Раф. Нет реакции. Ждет. Слушает. - Раф, я не знаю, зачем ты в бланк вписал мою почту вместо своей, но, видимо, это означает, что я могу ознакомиться с пришедшими результатами. Так вот. Я ознакомился. Рафаэль невнятно хмыкнул, на этом демонстрация его личной заинтересованности и закончилась. Лео покачал головой. Вот то ли ему реально все равно, то ли он – он! Бешеный холерик Раф! – на самом деле прекрасно умеет держать себя в руках… Леонардо, за полгода отношений достаточно хорошо изучивший своего друга, склонен был предполагать второе. Что ж, если гора не идет к Магомеду, то Магомед пойдет к горе… - Ты чист. Поздравляю. - Угу. «Угу». Вот и все. В одно безразличное «угу» Раф вместил все свои эмоции по поводу временно переставшего качаться над головой дамоклова меча. В самом деле, подумаешь, только что узнал, что не заразился от любовника неизлечимой смертельной болезнью? Ерунда какая. Надо было в кофе корицы больше добавить. Что же касается самого Лео, то весь спектр испытываемых им сейчас эмоций было трудно вместить в одном человеке, поэтому они клубились, толкались внутри него. Вспухали по очереди то невероятным облегчением, от которого хотелось и взлететь, как полный счастья воздушный шарик, и упасть на пол, не устояв на ставшими ватными ногах; то радостью за друга; то радостью за себя (наконец-то он больше не будет на себе носить эту тяжесть! Боже, наконец-то…); болью за себя (я не выдержу, не смогу… снова); болью за него (он верит мне, он сейчас улыбается, а я…) Довольно. Он должен это сделать. Потому что он – прав. Лео отлепился от косяка, в два шага пересек маленькую кухню и положил руку на Рафово плечо. Рафаэль пружинисто поднялся, разворачиваясь к Лео лицом и тепло – так, как умел делать только он один – ухмыльнулся: - Теперь ты больше не будешь дергаться, м-м? Лео покачал головой. До зуда, до ломоты в костях захотелось обхватить Рафа руками, прижать, размазать его по себе тонким слоем, чтобы навсегда сохранить на коже… на сердце… его тепло. Сделал шаг назад, Лео усилием воли заставил себя расцепить пальцы на чужом плече. - О. Не начинай. Не снова… – видимо, у него была сейчас такая физиономия, что Раф понял и без слов. – Лео, блин! Мы об этом уже тысячу раз говорили! - Раф. Выслушай меня, пожалуйста. Это действительно важно. Для меня. Рафаэль как-то сник, будто стена, на которую он опирался, куда-то исчезла. Что ж, Лео знал, как бить. Его, Леонардо, чувства друг не позволял себе игнорировать никогда. - Послушай. Я знаю, что мы уже об этом говорили. И я знаю, что ты думаешь по этому поводу, но… Кое-чего я не говорил тебе раньше. Я и себе-то этого не говорил… Раф молча, пронзительно сверлил его своими зверино-желтыми глазами: губы сжаты в тонкую полоску, на лице ходят желваки. - Раф, я… я устал. Я так больше не могу. Все эти полгода не было дня, когда я не прокручивал бы у себя в голове возможность твоего заражения. Ты спрашивал у меня тогда, что было бы со мной, если бы это все же произошло… У меня до сих пор нет ответа. Но то облегчение, которое я сегодня почувствовал… если поменять его полярность, то можно примерно представить, насколько мне будет больно, если ты все же заболеешь по моей вине, – Лео, не выдержав пристального взгляда друга, опустил глаза вниз, изучая рисунок дерева на кухонной панели. Тоска внутри ощерилась ледяными иглами, протыкая все, до чего им удавалось дотянуться. Замораживая, уничтожая. - Может быть, ты позволишь мне самому решать, а, Большой папочка? – сквозь зубы процедил Раф, даже не пытаясь скрыть раздражения. – При всем уважении, Лео, но мне все-таки виднее, как лучше будет для меня. И я не ребенок, чтобы меня постоянно оберегать! Да, они обсуждали это не раз. Лео догадывался, насколько уже достал друга своими загонами. Но ничего не мог с собой поделать. – Наверное, я бо́льший эгоист, чем ты, – он все-таки заставил себя поднять взгляд обратно. – Ты бесстрашен и самоотвержен. Я знаю, что тебе все равно. Что ты веришь в то, что тебе все равно. Но мне – нет, Раф. С тобой я счастлив и несчастен одновременно. Наши отношения делают мне больно. Если ты не согласен сделать этого ради себя, то… сделай ради меня. Пожалуйста. Упрямство, полыхавшее в глазах Рафа, стремительно сменялось смятением. Была в них еще какая-то неуловимая эмоция, которую Лео никак не мог идентифицировать – вина? Боль? Понимание? Возможно Раф, с присущей ему звериной чуткостью каким-то образом смог уловить то, что творилось сейчас в душе Лео? Примерить на себя, понять? И это стало неожиданностью для него самого? Раф слишком привык защищаться, не думая или позабыв о том, что и от него кому-то может потребоваться защита. Упрямая уверенность его пошатнулась. Что ж, вот теперь – пора поставить точку. Лео вскинул голову, сощурился и резко вдохнул, будто перед прыжком в воду: – Рафаэль, я не имею права тебе приказывать. Я могу лишь просить. Выполнить мою просьбу или нет – решать тебе. Раф слегка склонил голову набок и с легкой насмешкой посмотрел Лео в глаза, будто подначивая друга: «Ну чего же ты? Договаривай. Я хочу это услышать» И Лео договорил: - Раф, я прошу тебя уйти из моей жизни. Слова зазвенели в ушах, просыпались пустыми гильзами, застучали по полу. Не собрать, не запихнуть обратно. Рафаэль прикрыл глаза, медленно втянул загустевший вокруг них космически пустой и стылый воздух, с нечитаемым выражением лица осторожно обойдя закаменевшего Лео, кивнул меланхолично жующему листик Спайку и, не говоря ни слова, покинул комнату. Подхватив в прихожей сумку с документами, которую по старой привычке он всегда хранил у выхода, Раф, не оглядываясь, вышел вон, аккуратно притворив за собой дверь. Щелчок замка выстрелом пронесся по ставшей пустой квартире. Грудь Лео обожгло, и он неловко, будто действительно подстреленный, плюхнулся на только что оставленный Рафом табурет (теплый, все еще теплый). Обхватил сведенными пальцами все еще горячую Рафову кружку (надо ему добавить в другой раз имбиря), припал к ней губами, сцеловывая чужой аромат, чужое присутствие. Родное. Нет, теперь действительно чужое. Так было нужно. Леонардо много размышлял, крутил в голове запланированный разговор и так и эдак, не обращая внимания на то, что каждая сочиненная его воображением фраза бритвой полосует по сердцу. По всему выходило, что переубедить Рафаэля не удастся – слишком уж упрям и уверен в себе был этот человек. Оставалось только пойти с джокера: повесить на Рафа вину за его, Лео, духовные страдания. Низко, подло, жалко. Но он должен был это сделать. Он резко встал и сунул кружку в мойку – с глаз долой. Отвернулся к окну, слушая воцарившуюся в квартире тишину. Попытался почувствовать облегчение. И не смог. - Раф… – прошептал Леонардо в пустоту. – Раф, ты будешь счастлив. Через полгода. Или через год. Может, чуть больше. Но будешь. Я даю тебе слово.