Око бури
15 месяцев спустя Рафаэль медленно покачивался на волнах восторга, радости и умиротворения, будто снова стал младенцем, лежащим в материнских руках. Свет окружал, пронзал горячими тонкими лучами, смешивая собственное тепло с его, Рафаэлевым. Даже звезды, до которых сейчас легко можно было дотянуться, не кололи рук, а лишь щекотали их, игриво подмигивая сквозь неплотно сжатые ладони. Он плыл — а, может быть, летел — по реке серых глаз, из озорства периодически тыкая в них пальцем. Глаза лопались с кисло-сладким звуком, оставляя на коже брызги сожаления. Раф знал, что может все: движением руки заставить реку стать небом, самому превратиться в облако, или в соленую скалу, или, скажем, в гремучника*. Впиться зубами в чью-то руку так, что его не смогут уже отодрать. «Нет, — оборвал себя Раф, — нет. Я знаю, чего я хочу. Я… Кто я?». Мимо проплывали какие-то осколки, и Рафаэль догадывался, что это осколки его самого, но их было не поймать, не собрать обратно. Рафу срочно, жизненно необходимо было, чтоб кто-то вернул их на место за него, потому что его-то самого уже не было — ни рук, ни тела, ничего… Кто-то. Пусть хоть кто-то… — Раф! Рафи! Внезапно охвативший его приступ паники с хлюпаньем оторвался от кожи (его кожи?), оставив после себя ощущение легкого покалывания. Стало дико смешно. Тень, соткавшаяся из окружающих звезд, обхватила его руками, заискрилась, гулко зазвенела в ушах. Рафу нравился этот звон. — …звонит! Продолжай говорить… Нет, пойди сюда, поближе. Я хочу… — …тебя… Рафаэль обхватил тень руками и притянул к себе покрепче, пытаясь слиться с ней в один звездно-лучистый клубок. В паху нарастало возбуждение, становясь все более настойчивым. — …мудак! Раф захохотал, изливая в небо вокруг себя переполняющую его энергию. Страсть. Да. Это — то, что он должен сейчас сделать. Отдать дань своей природе. Это было словно откровение, словно ему открылось великое предназначение. Исполнить сакральный долг. Тень становилась все более объемной, обретая не только формы, но и очертания. Серо-черные, довольно унылые. Не важно. — Кайл… — проурчал Раф своей добыче в ухо, подминая его под себя. — Как ты вовремя… Тощее, угловатое тело под ним перестало трепыхаться, то ли сдавшись, то ли тоже войдя во вкус. Пофиг. Обостренная чувствительность приносила совершенно крышесносные ощущения, хотелось одновременно кричать, рычать и хохотать. Звезды кружились все быстрее, создавая сверкающее торнадо, в центре которого — оком бури — находился Рафаэль. А потом воронка вокруг него схлопнулась, просыпалась на голову, плечи, спину, небесной крошкой впиваясь под кожу. Это было хорошо. Это было почти как раньше…***
Раф переводил дыхание, уткнувшись носом в чужой загривок, невольно вдыхая острый, чуть сладковатый запах грязной кожи. — Кайл. Ты бы помылся. — Себя понюхай, урод! Воды с позавчерашнего дня нет, забыл? — Не важно. Рафаэль скатился с дружка и уставился в не менее грязный потолок. Тело было напряжено и вместе с тем охвачено ватной усталостью. Звезды уже почти исчезли. Отпускать их было немного жаль, но реальность и без этого оставалась не менее восхитительной. Еще один день. Уже скоро. — Я пытался сказать, — ядовито прошипела куча хлама, на которой Раф только что кончил, — что тебе звонили. Из лаборатории. — А. Я не понял. — Мудак, — злобно отозвалась куча и зашевелилась. — И так ломает всего… А тут еще ты навалился. — Ну прости. Я не хотел, — лениво соврал Раф. Сейчас его гораздо больше заботили принесенные Кайлом на хвосте новости. Готово, значит. Хоть на этот-то раз повезет? Должно: уж больно долго они возились, обычно-то хватало суток, а тут — несколько дней. Может, даже и больше, чем Раф помнит. Мало ли, мог и провалиться. — Раф… — жалобно заныл кое-как приподнявшийся Кайл. — У тебя есть? Пожалуйста, скажи, что есть… — Нет у меня ни хера, отвали, — отмахнулся Раф, усилием воли прогоняя сонливость и резко поднимаясь на ноги. — Сколько сейчас времени? Кайл ничего не ответил, но Раф и сам уже нашел взглядом часы, одиноко торчащие на стене — дешевые, древние, как дерьмо мамонта, и, наверное, поэтому пока еще не проданные. Половина девятого. Интересно, утра или вечера? Думать было страшно лень, но Раф не позволял себе залипнуть. Очнись, придурок! Когда звонили? Вроде бы недавно, не мог же он трахать Кайла два часа кряду… Или мог? Раф укусил себя за губу и наконец, сообразив, бросил взгляд за окошко: солнце золотило правую, восточную, сторону соседнего дома. Дом, доверчиво подрагивая, изгибался солнцу навстречу. Бррр, нет, с «кислотой»(1) определенно пора завязывать. Да и все же… может быть, и со… всем остальным. Может, уже можно? Жар от вспыхнувшей внутри надежды пролился на коже потом, заставил сердце раза в два ускорить свой бег — так, что аж в глазах помутнело. Черт, а вдруг он все же двинулся рассудком, и теперь уже не сможет вернуться назад? Совершенно неожиданный и оттого еще более мощный приступ паники волной окатил Рафа, проник под одежду, под кожу, разъедая холодом внутренности, завозился в черепной коробке… Он снова мотнул тяжелой, как наковальня, башкой. Щурясь, заново взглянул на часы. Без пятнадцати девять. Это что ж, он уже четверть часа в окно таращится? Пиздец. Медленно, осторожно выдохнув, Раф с усилием вернул в голову мысли, заставив себя собраться. Так, утро. Замечательно. Нужно идти в лабораторию. Если он попадет туда, скажем, к девяти часам, если все пройдет, как надо, он вернется домой, вмажется «разгонной»(2), и тогда у него появится еще около семи-восьми часов. За это время можно многое успеть. — Раф… Я знаю, что у тебя есть. Ты же никогда не ставишься (3) без запасной! Ну дай! Ну я ж сдохну! — Съебись, сказал. Это не «говно»(4) было, — Раф даже не повернул головы, торопливо натягивая куртку — май, жарко, но уже скоро начнет знобить, он хорошо это усвоил. — Ладно, — сжалился он, все-таки взглянув в слезящиеся, обведенные красным, глаза Кайла, — если все пройдет, как надо — подогрею (5). Все, я пошел. Кайл еще что-то бормотал ему в спину — то ли благодарности, то ли проклятия, но Раф его уже не слушал.