То, что я должен сделать

«Самая страшная вещь на свете – дотронувшись, не удержать. Вот оно – еще совсем рядом, и кажется немыслимым, что к нему больше не прикоснуться. А схватил бы – крепко, до боли, до ломоты в пальцах и крови под ногтями – и никогда, никогда больше не позволил себе потерять. Но под пальцами вместо тепла – обжигающая пустота. Кажется, будто она впитывается в тебя через прикосновения-которых-уже-не-будет, ползет по коже, разъедает, как ржавчина, внутренности. А ты все стоишь, оглушенный, и не веришь, что оно случилось. Отпустить – больно. Не удержать – невыносимо. Я никогда не перестану думать о том, что сделал слишком мало. И возможно это будет моим спасением, потому что думать о том, что существуют вещи, которые не в моей власти, и даже вывернись я наизнанку, изменить что-то не смог бы, лично для меня – путь к сумасшествию. Происходящее сейчас… Является ли оно следствием моей ошибки? Или моей слабости? Или стечением обстоятельств, которое нужно просто принять? Как понять? Что сделать? Что мне делать, господи, что же мне делать?.. Я пишу и не могу остановиться. Кажется, если я хоть на миг вынырну из этого буквенного кокона, окружающая реальность просто раздавит меня как таракана. Не помню, когда я спал в последний раз. Это было еще до его возвращения, конечно. Но сколько с тех пор прошло времени? Я должен быть внимательнее. Купленных у того типа десяти граммов надолго, судя по всему, не хватит. Значит, нужно будет договариваться еще раз. А как, если я уже почти перестал понимать ход времени? Нужно лечь спать. Поставить будильник. Три будильника. Три и таймер на духовке. И поспать хотя бы час. Нужно не тебе, а ему, дурак! Но как спать, если он опять вертится и бьется головой так, что трясется стоящий рядом стол? Только дожидаться, пока кто-то из нас не отключится… Может быть, позвонить Дону? Нет, плохая идея. Дон не должен этого видеть. Никто не должен этого видеть. Не дай бог никому и никогда такое видеть. А мне вот повезло – уже второй раз. Смешно. Я счастливчик. Я… действительно счастливчик. Я не заслужил всего этого. Ни этого ужаса, ни этой любви» Лео с усилием оторвал взгляд от блокнота и уставился на лежащий рядом телефон. Всего один звонок. Три цифры. Несколько гудков. Можно даже ничего не говорить – служба спасения выезжает и на такие «молчаливые» вызовы. И тогда все закончится: больше никакой боли, никакой ответственности, никаких страхов. И никакого Рафа. – Я звоню 911! – Лео решительно лезет в карман за мобильником. – Нет. – Тебе необходима медицинская помощь, дурень! Ты хоть понимаешь, что с тобой происходит? – Нет. Да. Отстань, Лео. – Это ненадолго. Только пока тебе требуется медикаментозная поддержка… – Я не буду жить без тебя. Ни дня. Я решил. Все. – Раф, пожалуйста… Отправить его в больницу, несмотря на протесты? А если он действительно просто откажется жить? Этот может… Оставить ломаться дома, на свой страх и риск? А если… если он не справится? Если они оба не справятся? Раф, не делай этого со мной. Не снова. Раф… Пожалуйста?..

***

«Любви больше нет. Звериный взгляд будет преследовать меня в каждом сне. Поразительно, даже мольба в глазах этого человека полыхает неистовым огнем! Если бы с такой мольбой смотрели на меня, я бы, наверное, и умер бы, и убил, если потребовалось. Если бы он смотрел на меня. Но это уже не он. Тот разговор, отчаянный и короткий, как шелест сорванных порывом ветра листьев, был последним нашим с Рафаэлем разговором. Теперь, даже шепча и рыдая мое имя, он зовет не меня. Я лишь человек-с-моим-именем, который должен дать. «Дай! Лео, Лео, ты же любишь меня, я знаю! Дай! Мне нужно, мне так нужно! Лео, ты не понимаешь… Я умираю, сволочь ты бесчувственная! Дай…» Это не Раф. Гордец Раф презрительно дергает подбородком и цедит, что ему ничего не нужно. Я смеюсь и не верю, покупая ему теплый шарф. Сильный и уверенный Раф демонстративно поворачивается спиной, продолжая в одиночку вешать полку. Я сомневаюсь, верить ему или нет – вдруг моя помощь и в самом деле его обидит? – но потом решаюсь и подставляю плечо. Раф мимолетно улыбается. Искренний и порывистый Раф шепчет, что ему ничего не нужно, кроме меня самого. Я верю и целую в ответ. То, что с ненавистью смотрит на меня сейчас из угла (обои свисают клоками, будто там и вправду устроил лежку дикий зверь), – не Раф. И мы оба этого не заслужили» Карандаш, поставив точку, проткнул бумагу, оставив на листе рваную рану. – Раф, почему ты меня ненавидишь? Рафаэль несколько секунд продолжал молча пялиться, а потом отвернул лицо, утыкаясь носом в пол. Что-то, мимолетно промелькнувшее в его взгляде, заставило Лео в один шаг пересечь разделяющее их расстояние и бухнуться на пол, осторожно обхватив голову Рафа ладонями. – Все будет хорошо, слышишь? Верь мне, Раф, я знаю, что делаю. Все будет хорошо. Тебе нужно просто потерпеть. Дальше будет легче, обещаю. Слышишь, Раф? Ты понимаешь меня? Все будет хорошо… Лео бормотал и бормотал, подрагивающими пальцами массируя чужие виски, разглаживая никак не желающие исчезать морщины, пересекающие лоб. Сквозь собственное бормотание он не сразу услышал шепот Рафа, а скорее просто почувствовал шевеление губ. Напрягшись до звона, Лео попытался разобрать слова. – Я думал… почему-то… думал, что ты придешь… и все. – Я пришел. Я здесь, Раф! – Ты пришел… И ни черта.