То, что я должен сделать

Из тяжелого, прерывистого сна Рафа выкинула боль. Конечно. Как всегда боль. Кажется, только она и осталась – вокруг него, внутри него. Бугрилась под кожей толченым стеклянным крошевом, впиваясь острыми гранями в каждую клеточку тела. Скручивала жгутом мышцы – до звона, до разрыва. Выламывала суставы. Раф метался по дивану, пытаясь найти место, где не будет так плохо, и не находил. На пике боли его вырвало в подушку. Облегчение, на долю секунды охватившее тело, тут же уступило место новому, выворачивающему наизнанку, приступу судорог. Рафу казалось, что еще хуже, еще гаже и тяжелее быть не может. Некуда уже. Но хуже становилось – с каждым ударом сердца, с каждым вдохом. Раф упрямо стиснул зубами уголок перепачканной подушки. Он забыл, чего именно ждет, но почему-то был уверен, что вот-вот, совсем скоро, ему станет легче. Разум, не оставлявший его до конца даже в такие моменты, гаденько бубнил, что раньше-то или у него самого было, чем сняться, или ему приносили, а теперь... Он остался один. Раф распахнул глаза. Лео! Лео. Он придет, и он заберет боль, он... Он придет. Господи, да когда же?! Плохо стало уже почти невыносимо. Вот теперь точно придет. В киношках всегда именно в такие моменты приходят... Вот сейчас. Тишина – плоская, глухая – давила на уши. В голове ритмично ухало, будто кто-то заколачивал сваи. Раф понял, что захлебывается в водовороте плохого, проваливаясь куда-то вниз. Лео не шел.

***

Звон ключей и грохот чего-то тяжелого донеслись до сознания Рафа будто через толщу воды. Он никак не мог понять, важно ли это настолько, чтобы повернуть голову и посмотреть. – Лео… – Я здесь, Раф. – Лео. Раф слепо, как щенок, ткнулся башкой в направлении голоса. Теплое, нужное. Сейчас все пройдет. Сейчас. Прошло?.. – Лео! – Я здесь, Рафаэль, я здесь. – Лео, блядь, не трогай меня!!! Теплое и нужное кололось и резало осколками чего-то больного и холодного. Или горячего. Они впивались в кожу, ввинчивались в кости, пробирались по ним вдоль, дергая и выкручивая суставы. И не деться. Никуда не деться. Голова заболела еще сильнее, мучительно и беспощадно. Щас опять сблюет. Не в Лео бы только… Какого хера так плохо-то? Он же… вот… добрался же. И Лео пришел. Какого хера… Раф перекатил свинцовую голову с коленей Лео обратно на успевшую слегка остыть подушку и коротко, рвано задышал. – Стой, куда?! Ну грязно же, дай хоть переверну… – отчаяние и какая-то беспомощность в голосе всегда спокойного и уверенного друга Рафа не трогали ни на грамм. Похуй. Чего он? Должен же помочь… Почему он… – Лео, мне надо… А и похрен на планы. Дошел же? Дошел. Встретил. Ну не подыхать же теперь. Если вот совсем чуть-чуть, потом и выдохнуть можно будет. – Лео, где?.. Да чего он копается?! Надо же сейчас, срочно. Сил больше совсем нет. – Лео, ты не понимаешь… – И рад был бы не понимать… Голос Лео тоже был острый, как воздух, которым Раф пытался дышать. Голос ввинчивался в виски невидимым штопором и мешал воспринимать смысл сказанного. Знает. Понимает. Сделает. Это же Лео. Внезапно стеклянная сеть боли, опутывавшая Рафа, вдруг разорвалась, и он ощутил тепло ладони, прижимающейся к виску и щеке. Теплое. Родное. Лео. Нашел… Раф рванулся в этот разрыв всем телом, всем нутром. Приник лицом к шершавой теплой ткани. Наконец-то нормально вдохнул. Все. Все ведь! Неужели?.. Внутри что-то лопнуло, окатив Рафа искрящимся, переливающимся облегчением и эйфорией. Нужно было просто перетерпеть, и вот все закончилось. Смог. Он смог. Теперь все будет нормально. Он будет нормальным. Смог… Неожиданно переливающееся и теплое потухло, будто кто-то высыпал на него сверху мешок пыли. Медленно, с садистской неотвратимостью Рафа потащило обратно за битое стекло – в боль, в одиночество. Он еще продолжал чувствовать поглаживания чужих пальцев, но вместе с тем и му́ку, которую эти прикосновения приносили. Ничего не кончилось, ничего не закончится. Даже рядом с Лео. Рафу стало по-настоящему плохо.