Дорвавшиеся

Соло заявляется в палату этим же днем после обеда. Габи, насколько знает Илья, отбыла с Уэверли в отель, чтобы привести себя в порядок. Американец, к слову, не выглядит счастливым, скорее несколько пристыженным. — Тебе не обязательно было приезжать, Ковбой, — в связи с отсутствием даже минимума нормального общения, Илья готов попытаться начать разговор с тем человеком, с которым обычно общение не складывается. — Предпочитаю вести с тобой диалог, пока твое состояние считается удовлетворительным, — Илья только удивленно приподнимает бровь, но делает вид, что не понимает, чего конкретно его напарник добивается. Еще утром казавшаяся такой невероятно манящей и великолепной, идея о полном вытеснении советских стереотипов из головы уже не выглядела столь привлекательно. По крайней мере Курякин явно выбрал не того человека для столь опасных экспериментов. Неловкое молчание продлилось минуту, все это время Соло нагло использовал манеру Теллер впиваться в Илью взглядом, в надежде просверлить в стальном торсе дырочку и проникнуть глубже. Русский уступать не собирался, всем своим видом выражая крайнюю незаинтересованность, хотя в тайне надеялся, что в порыве обиды подлый американец не настучит на него начальству. — Ладно, тогда зайдем издалека, — кажется, это самое «издалека» очень сильно нравилось Наполеону, так как мужчина выпрямился, несколько горделиво задрав вверх подбородок, словно хотел спародировать позу небезызвестного тезки императора. — Я нашел все твои жучки… абсолютно все. Ты так заботливо их прятал в каждом номере каждого отеля. Я находил их все. Или ты думал, что звук такой чистый из-за хорошего сигнала? — Илья растерянно моргнул, отводя взгляд в сторону окна. Разумеется, Соло тоже за ним следил и тоже оставлял в его номере жучки. После случая с Винчигуэрра у них было негласное правило всегда держать при себе один в обуви на всякий случай. Но русский ведь использовал прослушку в номере не только в служебных целях. И от этого становилось так мерзко и стыдно. — Он мигает красным, когда на его частоту настроен аппарат, пусть лампочка и находится внутри корпуса, но я вообще не понимаю, зачем она нужна? Так что, Большевик, я знаю, что ты подслушивал. И не раз, и не два… Извращенец советский. Курякин глубоко вдохнул, стараясь не слишком громко скрипеть зубами от злости на самого себя. Сплошные проколы последних двух дней легко подрывали уверенность в себе, заставляя надеяться на то, что сейчас под его койкой разверзнется геенна огненная, и отправится Илья на вечные муки за недостойное советского человека поведение. — А я-то все думал, как к тебе, глыбе такой ледяной, подступиться, — вальяжно, словно мартовский кот, американец плавно подходит к кровати, где его напарник разрывается между гневом и стыдом, стараясь не слишком сильно показывать свою глубокую обеспокоенность сложившейся ситуацией. — Хватит из себя девственницу-пионерку строить, Курякин, — ярость снова окатила с головой. Русский резко повернул голову в сторону обидчика, который теперь оказался совсем близко, даже оперся коленом на кровать, чтобы было удобнее тянуться в случае попытки бегства. — У нас все же будет диалог? Или ты и дальше будешь все списывать на помешательство и лекарства? Не маленький уже, так что давай без этих игр. Илья еще некоторое время колебался, методично покусывая губы с внутренней стороны. Мир, с которым он свыкся совсем недавно, снова начинал рушиться, оставляя место неизведанному. Курякину совершенно не хотелось никаких перемен. И пусть в рамках заданий он был готов доверять напарнику безоговорочно, но вот в плане своих личных чувств и мыслей русский не привык ни с кем делиться этим самым сокровенным. — Ха, оказывается не так уж и сложно не доводить до рукоприкладства, да? — Соло осторожно коснулся пальцами чужого подбородка, не давая возможности отвести взгляд. Он видел возможность заполучить невероятно интересного любовника, поэтому не собирался отказывать себе, мысленно подготавливаясь к разного рода ограничениям. — И не будет больше никаких девушек на одну ночь, — Курякин смотрел на напарника словно загипнотизированный. Ночью он был уверен в себе и собран, потому что до самого последнего момента был убежден в нереальности происходящего. Сейчас же все было реальным как никогда, а в таком случае, все, что касалось личной жизни и желаний, русский строго пресекал на корню. — А ты, оказывается, умеешь быть покладистым. Правда сейчас это совершенно лишнее, Большевик, — все эти явные провокаций со стороны американца оседали в сознании Ильи вязкой смолой, заставляя давно огрубевшие чувства пробуждаться с новой силой. Курякин думает о том, что ему не мешало бы побриться и нормально принять душ, а еще лучше полежать в ванне. Мысли определенно нуждались в некотором периоде времени, чтобы совершить перезагрузку. — Предположим, что все пойдет по запланированному тобой сценарию, Ковбой. С чего я должен тебе верить? — от безысходности приходилось изучать привлекательную ямочку на подбородке собеседника. Илья много раз видел, с каким восторгом женщины залипали именно на эту часть лица американца, хотя было и много чего еще, определенно заслуживающего внимания. Сейчас у русского была уникальная возможность изучить ямочку с пристрастием во всех деталях, чтобы вконец разобраться, что же за магия такая окутывает эти плавные гладковыбритые линии. — Хм, в корень зрите, товарищ, определенно. Ты ведь любишь фотографию? Могу тебе попозировать в неглиже, будет куча компромата, хотя его могут случайно увидеть посторонние. Я вообще не сильно обременен такими рамками, как мораль и стыд, если ты до сих пор не заметил, так что любой каприз, если со временем ты позволишь мне иногда быть сверху. — Не дождешься, Ковбой. Вот уж что что, а этого тебе не видать, как… — возмущенная тирада уже не слишком правильного советского гражданина была прервана приближающимся с молниеносной скоростью стуком невысоких каблучков, что напугало двух взрослых агентов до полуобморочного состояния. Соло только и успел, что отпрянуть, облокачиваясь задницей на перегородку кровати, которая использовалась для того, чтобы неспокойные пациенты ночью не сваливались с постелей. Ну, или чтобы их было к чему привязать. — Соло, вот ты где. Так и знала, что медсестры про тебя шушукаются. Что ты здесь делаешь? И учтите оба, если вы собираетесь драться, то я точно оболью обоих из шланга и больше никогда не допущу вашего нахождения в одном помещении наедине, — ворвавшийся ураган «Теллер» не сулил совершенно ничего хорошего, однако, если агентам хотелось продолжить так грубо прерванный разговор, то им следовало успокоить свою леди. — Габи, с чего ты взяла, что мы повздорим в этот раз? Я просто зашел проверить, достаточно ли хорошо кормят нашего русского напарника, — как можно более примирительно начал распевать американец, очень надеясь на то, что немка не станет вдаваться в детали, которые придумывать на ходу с каждой такой перепалкой становилось все более затруднительно. А вот Илья не спешил вникать в страсти касательно его с напарником отношений и то, какое место теперь в этих отношениях предстояло занять немецкой девушке автомеханику. Ему сейчас в разы интереснее было смотреть на так неимоверно соблазнительно выпирающие через прутья половинки наполеоновской задницы. Горизонтальная планка делила сей результат долгих и упорных подходов приседаний аккурат на четыре части, а вертикальные прутики в свою очередь ненавязчиво обрамляли выпирающее достоинство по бокам, создавая невероятно манящую трехмерную модель, которую так и хотелось пощупать. — Да вы вечно высасываете ссоры из пальца и все заканчивается очередной потасовкой, а потом вы не разговариваете друг с другом целые сутки, если только того не требует задание. Да я словно на минном поле нахожусь рядом с вами, все жду, когда ж в меня прилетит какая-нибудь ваза и я избавлюсь от этих переживаний! Наполеон уже собирался выдать колкий ответ касательно полной беспочвенности всех опасений немки, а затем отправить ее обратно в отель, а лучше даже в местную аптеку или сразу к специалисту, чтобы ей выписали таблетки от ее так называемой тревожности на пустом месте. Но тут его ягодиц коснулись чьи-то ловкие и осторожные пальцы, аккуратно очерчивая округлости выпирающего достоинства. Илья старался не привлекать к себе лишнего внимания, одновременно с этим борясь с диким желанием смять эти непозволительно манящие, словно свежеиспеченные французские булочки, половинки, чтобы сполна ощутить всю их упругость и податливость. Раз ему уже разрешили и даже предложили, то следует пользоваться, пока американец не решил снова переметнуться в стан к дамским угодникам. — Знаешь, Габи, подобные рассуждения меня очень обижают. Я не стану ничего тебе на это отвечать. Будем надеяться, что ты сама вскоре осознаешь всю глубину своих заблуждений. А теперь, прошу, покинь помещение и дай взрослым договорить, а свои истерики оставь для кабинета Уэверли, — от подобного заявления Теллер застыла, не в силах выдать ничего более внятного, чем фырканье, а затем стрелой вылетела из палаты, словно ребенок, который бежит жаловаться родителям на старшего брата. Соло же столь же стремительно развернулся лицом к русскому. — Нравится? — Люблю, когда есть, за что ухватиться, — опережая собственную стыдливость, выпалил русский, стараясь не показывать уже растекающегося по скулам алого румянца смущения. Соло только удивленно вскинул брови, не ожидая такой откровенности буквально через десять минут после первого непростого диалога касательно совместного времяпрепровождения в постели. А затем мужчина зачем-то вновь развернулся к напарнику спиной, но на этот раз опираться на перекладину не стал, за что тут же получил несильный щипок, а после наглые пальцы совершенно беспардонно скользнули между ягодиц, явственно намекая на зону главного интереса русского. — Будешь меня так дразнить — придется второй раз нарушать режим больницы… — И кто после этого из нас извращенец? К тому же, здесь двери в палату не закрываются… — Зато ванная прекрасно закрывается. Я имел удовольствие ночью оценить ее убранство. Скромно, но вполне чисто, а твои повреждения не должны помешать тебе работать тазом. — Слишком много болтаешь, Ковбой, — несколько раздраженно фыркнул русский, проводя между ягодиц с гораздо большим нажимом, чем предыдущие разы. Он даже ощутил через два слоя ткани, как мышцы американца непроизвольно сокращаются. — Да неужели? — Соло прикрыл глаза от удовольствия, чуть прогибаясь в пояснице. — Повторишь потом это все языком? А я обещаю во все наши выходные готовить блюда из советской столовой: оливье там, винегрет, что вы там еще русские любите… — На моих щеках двухдневная щетина, а выйду отсюда я где-то дней через пять. Придется подождать. — Я не привык ждать, Большевик. Твоя левая рука уже ведь неплохо так функционирует? Разведешь их пошире, чтобы не сильно царапать, — то, с каким довольным бесстыдством Наполеон описывал все то, о чем Илья даже во сне своем не был готов признаться, подкупало сильнее баснословных гонораров и месячного отдыха у моря. А последней каплей стал извлеченный из внутреннего кармана пиджака американца тюбик со смазкой и пара пачек презервативов. — Ну все, Ковбой, доигрался, — Илья резко скинул ноги с кровати, несколько грубовато толкая своего коллегу в сторону ванной. Пожар разгорается стремительно, а щелчок двери напоминает собой грохот пушечного выстрела, окончательно срывая все тормоза.