***
— Анне-Мари странно ведет себя в последнее время, — сказал Санс, обедая вместе с Дингсом, который с великим удовольствием намазывал на свой хлеб свежий паштет. Гастер отвлекся от своей трапезы и перевел огоньки глаз на скелетика, который грустно болтал ногами. — Она ревнует, — сказал доктор, пожимая плечами. — Для девочки, у которой появился еще один брат, это естественно. Просто ей тоже хочется внимания, и ей тяжело видеть то, что, вместо того, чтобы поиграть с ней, ты играешь с малышом. Или я кормлю его и глажу, а ее нет, потому что засыпаю в кресле. Надо бы и Анне-Мари уделять капельку внимания. Вдруг где-то в коридорах замка послышались жалобные вопли. Это кричал Папайрус. Дингс с Сансом в ужасе пулей вылетели из «квартирки» и увидели следующее. Маленький скелетик беспомощно лежал на ковре, а сверху восседала озверевшая девочка, кусая его и царапая. Санс схватил девчонку, дернув на себя, а Дингс держался за Папайруса, пытаясь оторвать от Анне-Мари несчастного малыша. — Отпусти его! — крикнул скелет на девочку, но та, будто специально, не отпускала жертву, продолжая больно карябать младшего братика. Тогда старшему скелету пришлось справляться с вредной девчонкой силой и шлепнул ее по спине. Анне-Мари запищала, начала махать ногами и выпустила Папайруса. Упав на пол, она яростно сверкнула глазами Сансу и убежала, исчезая где-то в глубине коридора. — Анне-Мари… — хотел побежать за ней скелет, но Дингс положил ладонь ему на плечо. — Пусть успокоится, — сказал он. — А то она и тебе черепушку нацарапает. Доктор повел его за руку в гостиную и посадил младшего сына на диван. Он плакал. Из глаз и носика текло, а из горла вырывался громкий плач. Тело тряслось. Дингс пытался всячески успокоить его, говоря, что все закончилось, и больше Анне-Мари так не будет, пока Санс бегал за зеленкой. На руках малыша были огромные царапины, как и на щеке. На второй скуле был огромный укус. На ножках и правой руке тоже были царапины, синяки, укусы. Анне-Мари убежала в сад и залезла в кусты, ругаясь там и остужая свой пыл. Она выслеживала каких-нибудь мелких обитателей, вроде фроггитов и плакселотов, плакала, стуча кулаками и ногами по земле, вопила вверх. Ближе к вечеру девочка окончательно пришла в себя и плела венок из лютиков, сидя на мягкой травке, тихо плакала в цветы, чтобы никто не видел ее слез, маленьких алмазиков, которые скатывались на лепестки. Сзади к ней кто-то подошел и мягко положил ладонь на плечо. Анне-Мари не торопилась оборачиваться. — Ти плачеф? — спросил детский голосок сзади. — Потиму? Те сделали бо-бо? Девочка молчала, держа венок в руках, дрожа от новых слез. — Меня никто не любит, — выдавила она без дрожи. Даже очень твердо сказала. Сзади вдруг раздался удивленный вздох, будто она кому-то разбила сердце. — Не вюбит? Как не вюбит? — возмущался малыш. — Я тя вюбвю! Санс вюбит! Папа вюбит! Кохоль и кохолефа тозе! Все! Анне-Мари повернула голову назад, поджав нижнюю губу. Там стоял маленький Папайрус, держа в маленькой ладошке миленькие синенькие цветочки, и ошарашенно глядел на девочку. Почти весь он был в пластырях, зеленке и бинтах. Как маленький воин. Рыцарь. Герой. — Тогда почему все возятся с тобой, а не со мной? Почему Дингс целует тебя, а меня нет? Почему Санс играет с тобой, а со мной не хочет? — плакала Анне-Мари, убирая с красных щек слезы. — Ни наю, — пожал плечами малыш, садясь напротив девочки, и вручил ей цветы. — Сделяй мне такую зе корону, как у тебя, позястя. Девочка шмыгнула носом и вытерла его, взяла цветы из рук скелетика и начала плести, плавно перебирая тонкими пальцами.***
— Моя сестренка… — тихо сказал Папайрус и резко поднялся со стула, стукнув ладонью по нему. — Надо пожелать ей доброго утра и поднять на ноги! — Тихо, Папс, — шикнул на него Санс. — Не буди ее! Высокий скелет закрыл ладонями челюсть и начал приседать, радостно улыбнувшись. — Сестренка! Ньех! У меня есть сестренка! Ньех-хе-хе! С ума сойти! — тихо говорил он, бесшумно скача на месте. — Да, круто, брат, — кивнул Санс, лениво поглядывая за спагетти в кастрюльке. — А ты снова нашел свою жену! — радовался скелет в красном шарфе. — Я стану, наконец, дядюшкой Папайрусом. — Не думай об этом, — посинел скелет, отводя огоньки в сторону, и нахмурился. — Нам бы привести ее в себя. Ей надо отвлечься от всего и расслабиться с нами. — Тогда после моих великих спагетти, — приложил ладонь к груди Папайрус, — мы пойдем развлекаться вместе!***
— Пить охота, — протянула Эмма, качаясь на стуле. — А что, в чайнике нет? — спросил Берт, открывая крышку, и со звоном закрыл чайник. — Всю воду выхлебали! Ну все, теперь мы умрем! Зато с двумя красотками, уже не так обидно! — Вместо того, чтобы ныть, взял бы да сходил. Так еще из-под крана можно, — сказала Эмили, качая ладошкой. — Да ты юный гений! И как я раньше не догадался! — вскинул лапы вверх волчара и постучал по своему лбу. — Если любишь водицу с дермецовым цветом, милости прошу к нашему скромному фантанчику! Хоть набирай, кипяти, а вся гадость оттуда не выпарится! — Слушай, вместо того, чтобы ныть, занялся бы делом, — фыркнула Эмма, впервые соглашаясь с человеческой девчонкой. — А вы будете сидеть и ногти красить? — бурчал, конечно, наигранно Берт и страдальчески вздохнул. — Ну ладно. Добуду я для вас воду. Ламберт, ты со мной? Вместе больше принесем. Монстр согласно кивнул. Спускаясь по лестнице, Берт невольно покосился на дверь Мишель, чуть фыркнув. На улице был разгар дня. Яркие лучики солнца освещали серые переулки, но, несмотря на это, за ночь заметно стало прохладнее. Осмотревшись по сторонам в поисках каких-нибудь монстров или солдат, Берт облегченно выдохнул, не видя никого, кроме себя любимого и Ламберта. — Так, и где же нам достать воды? — думал волчара, приложив палец к морде. — Может поторговать дурью? — Да ты издеваешься? Думаешь, что за дурь дадут воды? — удивился Ламберт, скрещивая руки на груди. — Знаешь, я мелким торговал и получал неплохие бабки, — пожал плечами Берт. — Скверное это дело, Берт. Я таким не занимаюсь и не буду заниматься, — твердо сказал мужчина. — Знаешь, Ламберт, мы вроде и товарищи, но ох так я тебя ненавижу, дружище! — вскинул руки волчара, ухмыляясь. Поиски желанной зеркальной водицы затянулись. Берт уже мечтал набрать хотя бы вязкой и вонючей влаги, но Ламберт ему все портил, рассказывая о всяких микроорганизмах, обитающих в ней. Волчара опустился на бордюр. Может у Мишель была вода, а он так далеко пошел? Может она бы поделилась с драгоценной влагой? Ну да, конечно, поделилась бы… попросила бы Берта снова уделить ей секундочку мужского внимания. — М-да, денек — говно, — сказал волчара, подложив руки под голову. — Как и жизнь, — добавил Ламберт, садясь рядом с товарищем. — Это ты точно подметил! — улыбнулся Берт, кивнув мордой. — Ах-х-х-х… жизнь — говно. Серый и ничтожный мир. Как он жесток и несет кучу проблем попутным ветром, ударяясь в лица и сердца. Да если бы не светлые чувства, может, все было бы и лучше… или пусть не будет любви. Пусть она навсегда исчезнет и не возвращается. Не несет острую боль и горечь утраты. Берт боролся с этим дерьмовым, как он называл, чувством. Мрак его теперь освещала фонариком Мишель, стоящая где-то далеко-далеко, и она звала его. Волчара угрюмо отмахнулся от нее и скрестил руки на груди. Не нужно ему предательств! Не нужно сопливой любви! К чертям собачьим ее! Ламберт оторвал его от раздумий и указал куда-то в темный переулок, откуда появлялась чистая влага. Вода… Двое как ошпаренные побежали туда, уже радостно размахивая бутылками, но не тут-то было. Путь им преградила мелкота в банданах и с игрушечными пистолетами… наверное. — Мелюзга, а дайте нам водички глотнуть, — попросил волчара, поднимая пустые бутылки. — Немного. Дети переглянулись и снова подняли головы на незнакомых, но пугающих дядь. — Краник есть? — спросил малыш, подойдя ближе к ним. — А у тебя что, нет? — удивился Берт, скрестив лапы на груди. — Ты мне тут мозги не парь. — Может и есть… но просто не отдам, — сказал мальчик и сделал шаг назад. — За плату. — Сговорились вы, что ли? — плюнул в землю волчара. — Деньги? — Дядя, деньги сейчас не модно. Поесть бы чего, — протянул за спиной малыша мальчишка постарше. — Ага. Так теперь. Ну хорошо. Вы даете воду. Я — конфеты, — сказал Берт и начал усиленно ковыряться в кармане. — Гони! — радостно пискнули дети. — Сначала воду, — оскалился Берт, наклонившись к детям и протянув ладонь. — Ну… договорились, — кивнул малыш и положил ему в руку краник. Берт прошел вглубь переулка и подошел к трубе, поводив пальцем по влаге. — А пить ее можно? — протянул волчара. — Или отравимся, а-а-а? — Не отравитесь! Мы сами ее пьем! — крикнули мальчишки в свое оправдание. — Окей, — припал мордой к струе Берт, глотая воду большими глотками. Напившись, он шумно выдохнул и ухмыльнулся. — Жрать давай! — пискнул малыш, махая ладошкой. — Тишь! Набрать надо! — деловито сказал волчара. Наполнив свои бутылки, Берт подозвал Ламберта и набрал его бутылки, пока монстр сам пил освежающую влагу. — Ну спасибо вам, товарищи, выручили, — сказал волчара и подбросил краник в ладошке. — А не забрать ли мне это себе? На глазах вредных мальчишек появились слезы, и они совсем позабыли о конфетах. — Отдай! — жалобно протянули дети, шмыгая носами. — Пожалуйста, отдай! Берт подкинул им краник и ушлепал со своим товарищем в обнимку, радостно вскинув морду вверх. — А конфеты? — вдруг вспомнил кто-то из малышни. — Ах, конфеты! Ну я вам сейчас… — волчара развернулся и быстро пошел к ним, заворачивая рубашку. Дети испугались и с воплями убежали от него, а Берт громко рассмеялся и пошлепал дальше, таща годовой запас воды.