История Саманты: Назад в СССР

      Время в армии шло как ни странно, но быстро. Я даже не успел было оглянуться как знойное, казавшееся бесконечным лето плавно перешло в первый осенний месяц сентябрь. Первые числа выдались на редкость жаркими, что на самом деле было немного странновато для Челябинской области, но кто мы такие, чтобы возмущаться таким незначительным переменам. Постепенно рутина поглощала нас. Ежедневные занятия на учебных местах сменялись отправкой на хозработы или наряды, что само по себе казалось весьма нудным времяпрепровождением. Занятия проходили в классах где находилось оборудование или же на развернутых полевых, мобильных станциях, которые казалось видали всё за срок своей долгой военной службы. Мы изучали устройство радиостанций и приемников, различные варианты прокладки и налаживания связи, элементы питания и всё что было нужно для качественной работы связиста, что на самом деле для меня в какой-то момент даже стало… интересным. Странное ощущение. На занятиях, любовь к общему делу, нам прививал все тот же старший лейтенант Миронов, не считая за исключение еще двух, уже пожилых, но всё таких же мастеров своего дела, связистов прапоров. Среди солдат бродила молва, что мол оба прапорщика чуть ли не всю войну прошли связистами, а после остались вбивать военную науку в головы сменяющего их молодого поколения. Знали бы вы «деды», какое вас поколение сменяет...       И если занятия по наладке связи были еще хоть как-то интересны, то хозработы, строевая подготовка или постоянные наряды выбивали из нас всякое желание дальше служить. Хотя ни хозработы ни наряды меня не пугали. Занятия по строевой подготовке проходили нудно. Многочасовое хождение по плацу утомляло. Шагистика. Но это был один из необходимых элементов подготовки солдат. Другое дело, что эти занятия зачастую использовали как один из видов наказания. Глаза ефрейтора Воробьева сияли от счастья каждый раз, когда ему выпадала возможность «задрочить» наш призыв на плацу. Причем порой доходило до откровенных издевательств. Больше всех доставалось молчаливому Лёне. Тяжело было смотреть на его «воспитание» со стороны старших. Особенно когда случилась очередная строевая под присмотром Воробьева. На Лёнькины ноги без слез взглянуть было страшно. Казалось, что они были стерты до самых костей, в некоторых местах образовывались кровавые пузыри. -Ты как портянки вязал, бестолочь? – звонкой затрещиной по затылку пронеслись слова нависшего над вжавшимся в себя Лёнькой Воробьёва. -Я.. я… -«Я…», «Я…» тьфу бля. Смотреть противно! У тебя есть десять минут, чтобы влезть в сапоги, долететь до санчасти, обработать копыта и вернуться в строй! Понял? Леонид лишь что-то обреченно проныл. Выдать чёткого ответа у него не получилось. -Я спрашиваю, ты меня понял? Инопланетянин? – снова шлепок ладонью по щеке бедолаги. -Т… т…так точно, товарищ ефрейтор. -И почему ты всё ещё здесь?       Ноги Лёньке конечно не особо но все же починили, а вот ответственность за то, что солдата не научили как следует повязывать портянки никто из старослужащих на себя конечно не взял. Что не было большой новостью. Поведение Воробьева все больше вымораживало. В самом что ни на есть прямом смысле этого дурацкого слова. Однако, идти с ним на конфликты мало кто решался, поскольку за спиной старослужащего всегда были коллаборационисты в лице «черпаков», потихоньку уже готовящихся к распределению по дальнейшим частям. Но пока что они считались главной ударной силой Воробьева, которая не раз уже четко давала понять некоторым лицам, что они в чем-то «не правы». В основном методом рукоприкладства, которого за прошедшие три месяца в армии я увидел, наверное, больше чем за всю свою жизнь. И что самое интересное, «рамсы» были не только в армейской иерархии «духи-деды». Чаще всего выяснять отношения между собой собирались представители различных диаспор, сбившихся в приличные такие банды. В учебке оказалось, прибыло на службу много людей различных национальностей со всего Советского Союза. Азербайджанцы, узбеки, киргизы, казахи, туркмены были тюрками, прекрасно понимали друг друга, язык у них схож, да к тому же они мусульмане. Не трудно было догадаться, что если они и не держались все вместе, то немногочисленные группы банд, так или иначе, имели поддержку друг у друга. В основном, как правило, против русских, украинцев, белорусов и так далее. В моей голове, среди нескладывающихся и без того тонны различных мыслей закралась мысль о моей Саманте. Могла ли она, девочка остудившая «пыл холодной войны» между двумя сверхдержавами, как-нибудь остудить пыл между военнослужащими одной из армий этих сверхдержав? Ответ, скорее всего «нет». Война диаспор в части имела особый характер. Нередко мы становились свидетелями картины, когда какая-нибудь очередная банда щемила в углу столовой одного молодого солдатика, все больше зверея от его страха. Тот же не знал, куда ему просто деться, и своими круглыми, как фарфоровые блюдца глазами, бегал взглядом по всей столовой ища хоть у кого-нибудь защиты. Но банды – это были банды. Их уважение заслужить трудно. И в лучшем случае просто запугают. В худшем же… Не хочется об этом даже и говорить. Тем не менее, в тот раз неизвестного молодого солдатика удалось спасти силами вовремя зашедшего в столовую дежурного по полку, который в мгновение ока, блеснув майорскими звездами, разогнал обнаглевших тюрков пригрозив отправкой прямиком в «дизель». С диаспорами еще предстояло намучиться и нашей, сколоченной скорее молотком, чем узами крепкого боевого братства, компании. Что-то как будто подсказывало мне это. Пока что главной для нас проблемой это была «дедовщина».       Дедовщина, казалось, у нас была везде. Нет, не казалось, а именно была везде. При любом удобном случае. По словам сержанта Малютина, в одном из наших откровенных разговоров, которых естественно никогда не было, учебка, хоть и была образцовой, но четкая армейская иерархия вносила свои коррективы. А сам сержант, на фоне всего творящегося вокруг, для нас вообще был чем-то загадочным. Этот человек был совершенно не от мира сего. Вернее не от мира этой воинской части. Его дедовщина и дедовщина того же Воробьева крайне отличались. Всегда спокойный, хладнокровный сержант пользовался авторитетом не только у всех дедушек и дембелей, но и у большинства представителей уже упомянутых мной диаспор. Сержант даже отшучивался, что у него с ними что-то вроде «пакта о ненападении», но, как и предыдущий, этот тоже может разрушиться в любой, неподходящий момент. Я не сильно вдумывался в эти слова, тем более у нас были проблемы посерьезнее. Даже несмотря на некоторую лояльность со стороны сержанта, он все равно, спуску молодым не давал. Чего уж говорить о ефрейторе Воробьеве. В 3-й учебной роте связи был еще один «дед» узбекской национальности рядовой Аймаров. Он был чем-то похож на злого кочевника из мультфильмов про татаро-монгольское иго. Небольшого роста, кривоногий, с огромным круглым лицом и неровными зубами — довольно забавный. Он постоянно кричал, отдавал глупые команды, но фишкой его были быстро повторяющие выражения: «Бистрей — живей, бистрей — живей, бистрей — живей!!!» Руководство людьми ему напоминало, наверное, выпас овец, и он — «великий» и «неповторимый» пастух Аймаров — был настолько важен, что напоминал раздувшегося павлина. Этот же похоже ничему другому, кроме как унижать молодых солдат в армии совершенно не научился. И вместе с ефрейтором Воробьевым они представляли самую страшную угрозу для всего нашего призыва, в отсутствие сержанта Малютина. Заветной мечтой его были сержантские лычки. Быть сержантом для него значило стать важным баем, хозяином огромного стада баранов. Надевая парадку (в увольнение или в наряд по КПП), он с вожделением примерял погоны младшего сержанта, предвкушая, как девчонки от этого будут падать штабелями. Он просто светился от счастья, долго вертелся около зеркала, напевая какие-то веселые узбекские мотивы. Мечтать, как говориться, не вредно. Но больше чем сержантские лычки на погонах, Аймаров мечтал поиздеваться над нами. Главный заводила и подстрекатель Воробьева. Так неофициально между собой прозвали мы узбекского рядового «подстрелкалой», в очередной раз, выполняя его команды на плацу. Случилось испытать «счастье» и мне, когда в очередной суточный наряд по роте я умудрился оказаться вторым дневальным в составе расчета. Дежурным по роте заступил ефрейтор Воробьев, первым дневальным рядовой Аймаров. Здесь и возник мой первый в армии полноценный конфликт заключающийся в попытке Аймарова заставить меня вымывать и вычищать до блеска не только мою зону ответственности, но и взять на себя остальную часть роты. Главной конфликтной точкой стала уборка туалета. Все же мы знаем что туалет и умывальник, уборка которых считалась позорной, и убирали там всё лишь «чмори», находящиеся в самом низу солдатской иерархии. Даже факт того, что человек не должен жить в грязи и антисанитарии, не убеждал старослужащих в низости и унижении от подобной работы, что естественно, в наглой форме и заявил мне рядовой Аймаров. -Почэму умывальнэк воняэт? Убрат! Бистрей — живей, бистрей — живей! – от его противного голоса хотелось просто заткнуть себе чем-нибудь уши. Но проблема была совершенно не в этом. Его маленькие черные глаза продолжали нахально сверлить меня, в ожидании когда я покорно возьмусь за швабру и наведу чистоту. -Нет! Так не пойдет. – не веря самому себе, смог выдавить я из себя. – Умывальник закреплен за дневальным первой сме… - договорить я не успел, так как небольшой, но пухлый кулак тут же резко приземлился в моё солнечное сплетение, заставляя меня жадно хватать воздух ртом. -Я тэбе что сказал, щэнок? Почэму умывальнэк воняэт? Убрат! -А если не стану? – откашливаясь снова проворчал я и тут же получаю следующий удар коленом под дых. -Что у вас тут, Гурам? – в дверях, вращая на цепочку связку ключей, появлися дежурный по роте. -Молодой. Нэ понимаэт еще, нэсмышленыш. – разведя руки в стороны улыбнулся своими кривыми зубами Аймаров. На что Воробьев только посмеялся. -Давайте пошустрее. Скоро шакал заявится, а у вас конь не валялся. – Воробьев удалился, а Аймаров снова повернулся ко мне. -Слышал салабон? Врэмя мало осталось. Давай три умывальнэк. Бистрей — живей толька.       Что же. Тактику ведения войны против этих двоих мне пока что только предстояло разработать. Но для этого нужно попытаться выжить, для начала. Не имея других альтернатив, суточный наряд пришлось провести на началах добровольного раба старослужащих, ибо выбор у меня был невелик.       Неуставные отношения процветали. Они были здесь так же естественны, как воздух или солнце. Особенно в период отсутствия офицеров. Конфликты возникали постоянно, часто на пустом месте. Вместе тем росла и необходимость уметь постоять не только за себя, но и за того парня. С каждым днём мне все больше и больше становилось жалко Лёньку. Парень он был тихий, какой-то беззащитный, у меня постепенно возникла симпатия к нему, желание его оберегать. Я старался ему чем-то помочь. Он был небольшого роста, не любил и не умел драться. И уж очень сильно он мне кого-то напоминал. Кого-то из этого мира, никак не из моего прошлого.       В один из совершенно обычных дней на Леньку «наехал» один из черепов Аймарова и Воробьёва Толик. Он также хотел заставить Леонида работать за себя, но тот отказывался. Черпак схватил Тихонова за ремень и потащил в туалет. Его сопровождали еще несколько земляков, позднее туда подбежал и Аймаров который казалось, что никогда не был чем-то занят, и не упускал ни единой возможности поглумиться. Не знаю, что именно двигало мной в тот самый момент и кто именно дергал меня за ниточки привязанные к моим ногам, но я пошел за Лёней, поддержать его. Протиснувшись, увидел, как коренастный череп ударил его по щеке ладонью, приговаривая: — Ты что, Тихонов охуел, чмыр? Ты должен работать, козёл, щас гавно жрать будешь! На Лёню было страшно смотреть. Я решительно протиснулся к ним, сказав — оставь его, Толян. Толян оторопело посмотрел на меня, постепенно его лицо стало наливаться злостью. Он отбросил Лёньку и все свое внимание переключил на меня: — Сыч, ты совсем охуел? Ты чё, борзой? — сказав это, он толкнул меня в грудь. Дальше было что-то не про меня. Я взорвался. Время как будто остановилось, никакого страха, осталась одна только ярость. Мне было безразлично, что противников четверо человек. Я работал как пулемёт, мои удары сыпались один за другим. Со всей силы я заехал ему кулаком в левый глаз. Толян рухнул как подкошенный на грязный пол туалета. Грязь, остатки хлорки облепили уже потрепанную форму лежащего черепа оставляя белые, едкие пятна на черных погонах с наполовину отлетевшими резиновыми буквами «СА». Никто из его окружения даже не дёрнулся. Все они стояли как вкопанные, окаменев от неожиданности и удивления. А сопровождающие до этого, словно своих подопечных, «деды» незаметно растворились где-то в казарме, чтобы данное поражение своих протеже не записали на их счёт. Окинув взглядом стоящих в недоумении я спокойно одернул свою немного помятую форму и вышел из туалета. Как ни странно, но драку признали честной. Проигравшая сторона подхватила и утащила куда-то своего «героя». А если бы все накинулись на меня? Я об этом тогда не думал. Наступило какое-то безразличие, полный пофигизм. И даже… удовлетворение от вкуса победы? Или крови на моих костяшках? Странное чувство для меня. Душа ликовала: «Победа — виват!!!» Враг повержен, справедливость восторжествовала. Наша небольшая команда в тот день не скупилась на поздравления. Даже обособленный Лёха из-за своей гитары кинул на меня одобрительный взгляд с ехидной улыбкой, а светловолосый Славка уже предложил тренировочный спарринг чисто из спортивного интереса. Может быть чуть позже. Что касается Лёньки, то с его стороны благодарности не прекращали сыпаться. Хотя они и были какими-то застенчивыми, молчаливыми. Но разделить со мной дольку неизвестно откуда у него взявшегося апельсина или плитки шоколада, для Леонида стало священным долгом. После этого «поединка» даже сержант Малютин одарил меня немного высокомерным, но похвальным взглядом. Иногда мне даже кажется, что сержант явно что-то знает, чего не знали все мы. Но прочитать его было невозможно.       Конечно мой победный поединок отложил кое-какие знания в головах сослуживцев обо мне, но на причинение «дедовщины» в отношении меня, равно как и всех остальных молодых, это не сказалось. Воробьев, Аймаров и Малютин продолжали «подрачивать» нас в воспитательных целях, придумывая постоянно все новые и новые издевательства. По другому я это назвать почему-то не мог. Мы в равной степени со всеми остальными прибывшими на службу испытали почти все имеющиеся армейские традиции на себе. Начиная от безобидных «трёх скрипов» и «пробивания лося» до знаменитой «сушки крокодила» или любой другой игры которую захотят деды. Бывало что для дембелей по ночам устраивались целые представления с элементами дополненной реальности. Игра в «Дембельский поезд» могла занять у нас всех буквально всю ночь до тех пор пока либо дембеля нас сами не отпускали, либо же не засыпали сладким, младенческим сном на раскачивающихся, в такт стука «колес поезда», кроватях. К сожалению, приходилось всё терпеть. Традиции мы чтим еще с самого «Совенка». Правда, здешние места врядли можно назвать «лагерем». Скорее концентрационным. Так прошли мои первые три месяца в Советской Армии, которая предстала предо мной, равно как и в свое время «Совенок». В меру прекрасной, в меру опасной. Единственным различием моей жизни в двух указанных ранее локациях стала необходимость здесь зарабатывать свой авторитет. Причем не всегда хорошими методами. И такая возможность мне тоже представилась.       Очередным прекрасным утром аккурат до завтрака, после утренней зарядки, из строя входящих обратно в казарму солдат, меня за шкирку потянула чья-то тяжелая рука и потащила в сторону умывальника. Возмутиться особо я не успел, да и не видел в этом никакого смысла предпочитая разбираться уже по ходу дела. Моим похитителем оказался никто иной как сержант Малютин, который легким движением руки впихнул меня в умывальник и тут же зашел следом. Что же, по классике жанра сейчас должны либо бить, либо спрашивать. А возможно и то и другое вместе. Но как ни странно, удара не последовало, и только сейчас я понял что стою посреди кафельной комнаты зажмурив глаза. -Сычев ты че? – услышал я голос стоящего передо мной сержанта. – Глаза разуй. Я с долей недоверия приоткрыл один глаз и приметил, что в умывальнике стоим только мы и больше никого. Хотя Малютин и не был знаменит разборками толпой, такой расклад меня немного удивил. Сержант стоял передо мной сунув руки в карманы своих песочных форменных штанов и терпеливо ждал пока меня отпустит. -Мы одни? – ничего умнее мне почему-то в голову не пришло. -А ты еще кого-то ожидал? -Нет, просто… товарищ сержант умывальник для меня уже сравним с боксерским рингом, так что… -Поэтому я тебя сюда и притащил. – Малютин все также стоял с руками в карманах. – Дело есть одно, Сычёв. Возможно ты сможешь помочь. -Я? – было весьма удивительно слышать что-то подобное от старослужащего. – И в чем заключается дело? -Ты неплохо показал себя против того черепа. И он всё-таки не дух сопливый какой-нибудь. - Направление его мыслей мне уже начинало не нравиться. Неужели Малютин держит под казармой клуб подпольных боев без правил? -Я видел что ты вступился за того молодого. Дело хорошее, силу тут уважают. В тебе, парень есть потенциал, хотя заметно что ты сам в себя пока что не особо веришь. - сержант словно читал меня как открытую книгу. -А у меня сейчас сложилась почти такая же ситуация, в которой мне тоже нужно заступиться за одного хорошего человека. Только у него проблема посерьезнее. -Предлагаете подраться за него? – скепсису в моём голосе позавидовал бы Станиславский. -Нет, братишка. Один ты там не вывезешь. Нам бросила вызов одна азеровская диаспора. Горячая кровь и всё такое. Мне нужны люди на стрелку. -И вы решили что если я справился с Толиком, то справлюсь с толпой азербайджанцев? – от Малютина не скрылся факт того как одна из моих бровей поползла вверх. -Это твой шанс проявить себя, и закрепить за собой полученный авторитет. Поверь мне, это самый быстрый способ завоевать здесь уважение внутри коллектива. А соответственно и жить станет проще. В моей голове мысли взрывались одни за другой сбивая друг друга. Интересно, это и есть то самое предложение из разряда тех, от которых невозможно отказаться? Или же я могу избежать участи в лучшем случае ходить с изуродованным лицом? Страшно представить, что может быть в худшем. Азеровская банда была одной из сильнейших сил в учебке, а о солдатах этой диаспоры даже ходили разные слухи, верить в которые не очень то и хотелось. А уж проверять тем более. Тем не менее Малютин стоял передо мной и терпеливо ждал ответа. -Отказ я так понимаю, не принимается? -Ну почему же? – тихо ответил он. – Отказаться тоже можно. Но зачем упускать такую возможность жить лучше? А тем более еще и от возможности наконец-то отвадить от себя и даже завоевать уважение того же ефрейтора Воробьева. Мне кажется он и так на вас без конца ездит, разве нет? ~Далось мне его уважение. Какая-то несправедливая плата за переломанные кости.~ -Подумай, Семён. – словно услышав мои мысли, резюмировал сержант. Хотя у меня на языке уже в тысячный раз прокрутилось маленькое слово «нет». Нельзя же им давать играться собой. -При всём уважении, товарищ сержант. Но я наверное… -Отступишь? -Сохраню себя в целости. Малютин лишь покивал головой оглядывая меня с головы до ног. -Просто из любопытства. А за что ты готов побиться? ~Какие интересные вопросы пошли. Не оставляешь попыток меня уговорить? ~ -Я не думал об этом. -Могу я предложить свой вариант? – брошенная фраза заставила меня немного нахмуриться. И чего же он мог мне такого предложить, за что я бы тут же пошёл сносить азерам лица? На мой молчаливый, едва заметный кивок, Малютин извлек из нагрудного кармана форменной куртки сложенный пополам конверт с двумя адресами на лицевой стороне аккуратно выведенных прописью и явно женской рукой. Внешний вид конверта и почтовые марки с орлами, не имеющие ни грамма советской символики, было ни с чем не спутать. Письмо было от неё. -Ну что, я смог заинтересовать тебя?