Холодный ветер своими сильными порывами буквально мог сбить меня с ног сделай я хоть одну попытку встать против него. Но защищающие нас укрепленные деревянными сваями траншеи пропускали лишь частичные дуновения, отчего легче нам конечно не становилось. Увязнув по самые щиколотки в рыхлой, влажной, казалось почти полностью промокшей земле, сидящие рядом со мной по обе стороны бойцы 13-ой роты 226-го Землянского полка кто, чем пытались зализать свои немногочисленные, вновь полученные, раны после очередной артиллерийской бомбежки. Старики и молодые сидели плечом к плечу переговариваясь и обсуждая последний обстрел словно это было что-то обыденное, к примеру завтрашняя постановка пьесы Николая Гоголя «Вий» в центральном, академическом театре Петрограда. Кто-то с ироничной шуткой на устах перевязывал пораненную осколком руку, кто-то же не сдерживая эмоций горько скорбел по часом ранее убитому, разрывом снаряда, другу. Другие же в надежде занять или же просто успокоить себя с крайне должной заботой начищали скользящие затворы своих трёхлинеек. И вся эта картина казалась мне таким обыденным действом, хотя какой-то маленькой долей себя я осознавал что это все не наяву. Не наяву ведь, правда? Со стороны немецких позиций в очередной раз послышались громкие, незнакомые для простого русского уха, немецкие окрики и возгласы.
-Оть, зашевелилис, черти поганы! – затягиваясь едким папиросным дымом пробормотал один из сидящих рядом со мной в траншее бойцов. –Ща еще чаво да придумають, к цыганке не ходи.
Попытки получше рассмотреть державшего монолог солдата у меня успехом не увенчались, но отчего-то его охрипший голос показался мне до боли знакомым. В остальном же это был обычный солдат императорской армии, в совсем неновой, зеленой гимнастерке, штанах да измазанных грязью солдатских сапогах. Лишь зеленая фуражка на его голове казалось, была ему не совсем по размеру, хотя, наверное, даже за такую приличную фуражку сейчас можно было бы сказать спасибо. Мобилизованных нынче одевали не в самое лучшее обмундирование объясняя это, мол, тем что время такое. Хорошая отговорка конечно. Впрочем, мы сами, да и собственно я лично ничем другим от этого, уже потрепанного войной солдата, не отличались. Все мы сейчас были в одной лодке, как говорят командиры «у бога за пазухой». Не, этим нас не проведешь. Меня то уж точно.
-СТАНОВИСЬ! – послышалась совсем близко команда и вдоль всей нашей траншеи вихрем к гуще солдат приблизился подпоручик Котлинский. Вид у него был не самый спокойный, хотя конечно этого он старался не показывать. Дважды повторять не пришлось, и вся та горстка солдат 13-ой роты в миг собралась в одном из командирских узлов-сообщений рядом с импровизированной кухней.
-Вот что братцы. – голос подпоручика звучал немного растерянно. – Похоже, помирать нам скоро придется.
Со стороны сидящих рядом послышались нервные смешки.
-Это уж как водится!
-Травить нас будут. Газом.
-Это каким таким газком, Ваше благородие? Если таким каким нас Ермолаевич травит каждую ночь, то мы таки переживем! – снова раздавшийся смех звонко прокатился по всей траншее, в ответ на который, солдат названый Ермолаевичем лишь только отмахнулся.
-Да в том то и дело, братцы, что я не знаю что это за газ. Но знаю что штука страшная, и спасения от нее нет.
Веселье сменилось повисшим в воздухе молчанием, и лишь негромкое завывание ветра нарушало образовавшуюся тишину.
-Так это, чтож делать то, Ваше благородь?
-Найдите мокрые повязки. – ответ подпоручика был достаточно грустным для уха простых солдат, но уж лучше чем ничего. –Готовьтесь братцы.
Не успел Котлинский закончить как со стороны немцев снова послышались громкие возгласы, в купе с которыми на позицию с криком прибежал выставленный в дозор караульный.
-Ваше благородь! Ваше благородь!
-Чего там, Павленко?
-Там эти, гансы зашевелились, началось похоже.
Секунду на размышление понадобилось подпоручику чтобы отдать команду: «Приготовиться к бою!»
Однако вопреки всем нашим ожиданиям, немцы, казалось, атаку затягивали, заставляя нас гадать, чего же они там задумали. По траншее снова полились солдатские байки со страшилками содержащими в себе помесь серьёзного подтекста с долей черного юмора, и предположения о грядущей атаке. Больше всего солдаты перешептывались именно о диковинных газах, якобы которые, по словам Котлинского, обещали применить немцы. Некоторые смеялись не сразу замечая, насколько тяжелым с каждой секундой становился воздух. А над нейтральной территорией была тишина. Но эта тишина дышала самой смертью. Её дыхание постепенно приближалось и казалось, что его можно потрогать. Со всех сторон стали доносится сначала одиночные, а затем и коллективные откашливания, и глухие вдохи сидящих в траншеях солдат. К этому моменту удушье начало подбираться и ко мне. Удушье плавно переходящее в частые откашливания.
-ГАЗ! ОДЕТЬ ПОВЯЗКИ!!! – послышался со стороны голос Котлинского, но к этому моменту некоторые солдаты уже начинали отхаркиваться красным. Капли свежей крови в мгновение превратили белые влажные ткани на лицах в окровавленную тряпку. Некоторым кровь уже запачкала их выцветшую, на палящем солнце, зеленую форму. Тяжесть, боль, удушье – вот что я чувствовал. Кислорода с каждым вдохом становилось все меньше и меньше, а кашель все сильнее и сильнее.
-Господь мой, смилуйся! Смилуйся уповаю на тебя, господи! Принимаю все испытания твоя… - слова молитвы, перебиваемые кашлем, прямо рядом со мной резали слух, а сознание постепенно начинало отключаться.
-Э! Ты это не спи! Братец! Только не спи! – мой помутневший взор с трудом разглядел подкравшегося ко мне Ермолаевича смочившего мое лицо струей холодной воды из собственной фляги. Помогло слабо, но ко мне хотя бы вернулось сознание. – Вот так родненький. Терпи!
Было видно что Ермолаевич, сам обмотанный такой же окровавленной тканью, еле еле сдерживал рвотные позывы. А со всех сторон доносились задыхающиеся стоны и рвотные позывы окопавшихся солдат.
-НЕ СДАВАТЬСЯ!!! – со стороны голос Котлинского звучал ослабленным, но все же воодушевляющим.
-Ваше благородие! Немцы!!!
-Георий, что там? – ослабленным голосом спросил я у откашливающегося рядом Ермолаевича.
-Говорют… немцы в атаку пошли. Видать подумали, что мы уже тут того…. А это за зря они. Сейчас мы им покажем!
-РОТА! СЛУШАЙ МОЮ КОМАНДУ!!! – в ту же секунду по траншеям снова пробежал голос Котлинского. –Примкнуть штыки!
Немногочисленная горстка ослабленных, тех кто еще мог хотя бы встать на ноги солдат, с трудом шевелясь и сплевывая кровавые сгустки, пристегивали к своим мосинкам четырехгранные металлические пики, готовясь нести смерть своим отравителям. Мне же снова понадобилась помощь Георгия.
-Ты главное не боись, Степан! – вручая мне оснащенное оружие пробормотал Ермолаевич. Мы еще с тобой с «георгиями» на груди уйдем отседа. Вот увидишь.
-Рота! За мной! – ощетинившись пистолетом тихим голосом отдал приказ Котлинский взбираясь по траншейной лестнице наверх. Следуя за своими товарищами, я мало что ощущал кроме ужасной тяжести и химического дурмана. Я не помнил, как смог преодолеть траншейный подъем. Моя память наотрез отказалась сохранить ту картину, которую увидели мои слезящиеся глаза, когда я кое-как смог протереть их рукавом гимнастерки. Перепаханное снарядами зеленое поле перед нами было… отравлено. Дышать все также было невозможно. Где-то на земле, внутри мокрой воронки от снаряда, в предсмертных судорогах еще дрожали не успевшие улететь подальше птицы. Все было отравлено. А впереди стояли они. Ровный строй серых солдат, чьи лица скрывались под, выглядящими малонадежными, газовыми масками. В руках каждый из них сжимал идеально начищенную винтовку, а стальные, остроконечные шлемы с выгравированной на них цифрой «18», надежно защищали их головы от падающих с небес камней и осколков. Их было много. И казалось – они непобедимы. Но строй стоял. Неподвижно. Они видели наши жалкие остатки 13-й роты, но все же создавалось ощущение, что каждый из них просто напросто боится шелохнуться, опасаясь, что наши призраки русских тут же испепелят их на месте. Суеверия немцам не чужды. И это был наш шанс.
-РОТА!!! – голос Котлинского в одно мгновение стал твердым и грозным. Откуда то за спиной донесся тройной, слабый, протяжный свист сигнализирующий начало контратаки –К БОЮ!
То что происходило дальше походило на оживший наяву кошмар. Из последних сил русские солдаты вскинули винтовки и мощным залпом свалили несколько стоявших в первом ряду немцев. Наша точность оставляла желать лучшего, но даже этого хватило, чтобы нанести мощный удар не на шутку деморализованному противнику. Еще один залп и свинцовые пули прошили еще десяток серых, немецких кителей, быстро возвращая последних в реальность. Со всех сторон послышались крики на обоих языках, снова загрохотали выстрелы. В пылу сражения я смог разглядеть заплывшими глазами, что часть немецкого войска дрогнула и в панике просто начало отступление бегством обратно к своим траншеям, оставляя своих более смелых товарищей на милость «русских мертвецов». А «русские мертвецы» милости к отравителям не знали. Шатаясь и падая, солдаты, с трудом держа в руках винтовки, медленно зашагали вперед в штыковую, продолжая вселять в войска Гинденбурга ужас. Я не помню как сам очутился в пылу сражения, но в какой-то момент, продолжая стрелять и убивать, обе армии оказались вперемешку друг с другом. Завязалась рукопашная. Сознание постепенно подводило. Руки слабели. Но даже сквозь мглу отравления я увидел маячащий рядом серый китель. Удар! Штык винтовки с глухим чваканьем открыл в пояснице врага приличную рану, выпуская литры алой крови. Мутный китель вскрикнул, навзничь завалившись на отравленную землю. Разобрать что-либо было страшно тяжело и волей случая я успел развернуться и почти в упор застрелить бежавшего на меня немца с занесенным над головой ножом. Это был настоящий ад. Сражение продолжалось. В ход шли любые средства несения увечий и смерти. От штатных винтовок, шашек, штыков и ножей, до заточенных саперных лопаток, самопальных дубинок и даже досок с гвоздями. Бой шел всюду. Руками, ногами, зубами солдаты обоих сторон вгрызались друг другу в глотки окропляя и без того отравленную землю кровью. Я не мог уловить, на чьей стороне была сегодня госпожа удача, но прокалывающий штыком немецкое горло находящийся рядом Георгий, и подрезающий, одним хлестким ударом шашки, сухожилия на ногах наступающего немца Котлинский давали мне надежду и силы биться дальше. Сознание медленно пыталось проясниться, но симптомы отравления хлором все еще были сильны. Сражаться было тяжело. Сил почти не оставалось. В стволе оставался последний патрон и моя мишень была совсем рядом, только что убившая своим штыком нашего солдата. Теперь его глазницы газовой маски смотрели на меня. Одновременно, вскинув винтовки, мы двинулись друг на друга. Выстрел.
Холод. Жуткий холод пробежал по всем моим венам и артериям. Повалившись навзничь на холодную, едко пахнувшую хлором землю, я не чувствовал больше ничего. Только смертельный холод окутывающий меня. Я? Умираю? Так просто?
-Ты не умрешь!
Милый приятный голос едва едва уловимый пронесся у меня над головой. Он словно в тумане.
-Откуда ты знаешь?
-Я спасу тебя!
Я знаю этот голос. Узнал бы его из тысячи. Но почему он тут? И почему так далеко? Хотя, скорее всего это просто сознание играет со мной. Предсмертные муки? Если это они, то это приятная смерть, в которую хочется верить.
-Почему ты здесь?
-Потому что люблю тебя.
Я никогда не считал себя верующим, и уж точно не в древнего бога Одина. Но это наваждение было сродни тем самым описанным в древних текстах скандинавской культуры, историй о прекрасных валькириях, забирающих души павших на поле боя в ту самую Вальхаллу. По всем параметрам сейчас подхожу.
-Все будет хорошо, Сэм. Я тебя не оставлю.
Мое сознание, угасало. Взгляд мутнел. Но все же этот образ был передо мной. Она склонилась над моим поверженным телом, пачкая свой белоснежный передник в моей красной крови настолько, что вышитый на груди красный крест совершенно потерялся из виду. Я не верил, что это правда, она.
-Саманта?
-Ты не умрешь, Сэм. Я тебя не отпускаю. Ее белоснежный плат тут же слетел с головы отпуская на волю, развивающиеся на холодном, отравленном ветру, синие волосы.
-Саманта…. Газ… уходи… - моя рука бессильно тянулась к этом размытому образу, но дотянутся, не получалось.
-Я здесь, я рядом!
-Саманта… - силы покидали меня. Взгляд затухал. Погружая меня в кромешную тьму.
***
***
РОТА! ПОДЪЕМ! – громкий басистый ор прямо в самое ухо заставил меня подлететь прямо на том самом стуле, на котором я сидел и довольно таки приличным ударом приложиться коленями об днище парты, за которой я имел наглость заснуть прямо во время военно-исторического информирования проводимым младшим сержантом Малютиным. Побудка оказалась достаточно жесткой. В частности для моих барабанных перепонок. А уж мой сонный крик на всю ленинскую комнату одного единственного слова "Саманта!!!" вызвал довольно бурную, с издевательским смехом, реакцию.
-Утро доброе, блять, Саманта! – надо мной, уперев руки в боки, стоял все тот же старый знакомый ефрейтор Воробьев продолжающий своим звонким, раздражающим голосом возвращать меня в мою настоящую, социалистическую реальность. Сержант же просто стоял напротив всего класса оперевшись на ораторскую тумбу локтями и безразлично наблюдая за воспитательным процессом со стороны своей младшей шестерки. А тем временем этот горластый черт продолжал вопить на всю ленинскую комнату.
-Ты шо, ебанутый? Не высыпаемся, что ли? СОЛДАТ?! – казалось, что этот психованный пытался докричаться не до меня, а до соседнего города. Причем без телефона, судя по всему.
-Все, Воробей, кончай. Вообще выйди отсюда! Сычев! – наконец-то Малютин решил таки вмешаться, оставив без внимания разочарованно шагнувшего за дверь ефрейтора.
Поднявшись со стула, со своей долей благодарности, что сержант таки заткнул этого бешенного, я непринужденным голосом ответил: «Я!»
-В чем проблема? Мы тут что-то такое жуть как скучное рассказываем, что товарищ рядовой аж десятый сон смог увидеть?
~ О, про десятый сон это ты очень близко к правде сказал.~
-Никак нет, товарищ младший сержант.
-Тогда в чем проблема, Сычев? Ночью насколько мне помниться все отдыхали, никого не будили. Почему вы на занятиях позволяете себе затопить ебало?
В ленинке повисла гробовая пауза. Все присутствующие явно ожидали от меня хотя бы какой-нибудь реакции. Но смысл?
-Сычев, я не молодею! – гулким смехом отозвалась колкость Малютина, но реакции от меня так и не последовало. Смысла в этом я не видел абсолютно. Похоже сержант тоже.
-Доложите товарищ рядовой, какая тема информирования была доведена до личного состава?
Тут как ни странно у меня был козырь в рукаве, ибо все ваше информирование я только что смотрел как интерактивный фильм с самим собой в главной роли. Оставалось только смело выпалить, пусть даже своими словами:
-«Победа русской армии в сражении за крепость Осовец в Первой Мировой войне.»
-Приятно слышать, что хотя бы тему вы запомнили. Что еще можете доложить по доведенному материалу?
В комнате послышались тихие смешки остального личного состава, на которые мне было абсолютно до консерватории. Впрочем, Малютин тут же быстро пресек и их, не отвлекаясь от моего допроса.
-Ну так что?
Обреченно вздохнув, я попытался хотя бы что-то нарыть в своем мозгу, лишь бы от меня отстали, но как говориться: «В мозгу не слышно ни шороха», поэтому я опустил взгляд в свою тетрадь, где было то, что должно называться план-конспектом, но это можно было назвать разве что форменным безобразием. И то это еще культурно. Однако кое-что я все же смог оттуда подчеркнуть.
-Битва за крепость Осовец произошла 6-го августа 1915 года. Между русскими и германскими войсками. Ну и соответственно завершилась нашей победой. Всем врагам раздали по рогам. Как-то так.
В комнате снова послышались смешки, кто-то даже опасливо присвистнул. Один только Малютин продолжал сверлить меня взглядом словно пытаясь прожечь во мне дыру. Но в то же время он был абсолютно спокоен и сдержан. Хорошо, что еще Воробьев вышел куда-то. Молчаливо покивав головой не сводя с меня глаз, сержант резюмировал:
-За знание материала оцениваю на хорошо. А за сон на занятии сегодня после отбоя назначаетесь в помощь наряду.
-Есть помощь наряду – более издевательской интонации в моем голосе мне кажется изобразить было бы невозможно, но не сделать ее я не мог чисто физически. Хотя Малютину было абсолютно все равно на все мои интонации.
Это уже была не первая моя помощь наряду с момента окончания курса молодого бойца и распределения в учебную роту связи. Да, да. Ваш покорный слуга вопреки всему здравому смыслу был направлен на обучение специальности военного связиста. Не сказал бы, что это была какая-то плохая специальность, но лично меня больше интересовали критерии отбора. И почему меня, человека шарящего в технике на уровне смартфона и компьютера направили на обучение работе с более серьезной, к тому же военной техникой? Разве что если учесть тот факт, что остальные новобранцы были не лучше, а некоторые так вообще какую-либо технику впервые увидели только здесь. Надо сказать, что после войскового приемника со мной в учебку связи определили еще некоторых моих новых знакомых, чему я в некоторой степени оказался рад. Хотя бы, потому что не пришлось особо заводить новых знакомых. Так вместе со мной в 3-ю учебную роту попал тихий и застенчивый Лёня, которому как мне показалось, за все эти дни в армии было тяжелее всех. Это был слишком тихий и застенчивый для этого места человек, больше подходящий в студенты какого-нибудь филологического ВУЗа, чем в солдаты. Не даром чаще всего я видел его в компании книги, чем кого-либо из живых людей. Также в нашу роту угодил и тот небезызвестный казак Андрей Ульянов, что лично для меня подтверждало мою теорию о проводимой параллели между армией и «Совенком». Складывалось странное ощущение, что всех этих людей, я если и не видел раньше, то, как минимум очень хорошо знаю. Особенно замыкающего наш круг прибывших в роту связи спортсмена-комсомольца Славу, которого по моей логике взяли в связисты скорее из-за нехватки сильных рук в подразделении. Но это не точно. Ведь из всех нас к удивлению, на занятиях именно Слава показывал наилучшие успехи в боевой и политической подготовке. То окоп быстрее и глубже всех отроет, то автомат почистит так, что с завода такие не выходят. Вот на таких можно сказать не то, что армия, страна держится. Ах да, самым последним вновь прибывшим с нами по списку, но не по значению, оказался никто иной как уже старший лейтенант Миронов Олег Дмитриевич аккурат за нами получивший очередное воинское звание, и новую должность зам.командира учебной роты связи. Хотя по сути он же и являлся, считай командиром роты, поскольку штатный ротный почти всегда находился на КП в нескольких километрах от нас так сказать «для обеспечения связи с полком». Уж не знаю насколько это правда, но на Миронова в принципе просто скинули всех остальных, мол разбирайся сам старлей. Это теперь твоя головная боль. А он и не жаловался. Более того, у него всегда для нас находилась работа. Порой, правда настолько тупая и бессмысленная, что плакать хочется. Но золотое правило: «Чем бы солдат не занимался, лишь бы заебался» Миронов чтил не меньше нашей вожатой в её «лагерные годы». Остальные военнослужащие держались от нас скорее обособленно, и не сказал бы, что у нас в роте царил дух братства, равенства, свободы. Скорее уж наша боевая единица представляла из себя сбившиеся кучки солдат в маленького подобие уличных банд, только в пределах периметра. Чаще всего по национальному признаку, как ни странно. Но, тем не менее, наша маленькая банда после нашего прихода пополнилась еще одним прибившимся к нам высоким, рыжеволосым солдатом с простым именем Алексей. Главная особенность Алексея была одна. Он играл на гитаре. Все. Если вам нужно было найти Леху, отправляйтесь в ленинскую комнату на звуки бренчания струн. Не ошибетесь. А еще оказалось, что Алексей был тем из немногих, кто мог дать достойный отпор старослужащим. Не всем конечно, но ефрейтору Воробьеву Леха смог в очень доступной форме объяснить, что к нему лучше не лезть. А вот младший сержант Малютин Алексею оказался не по зубам. Итогом этого армейского треугольника стали выбитый зуб ефрейтора Воробьева, выбитые ребра Лехи, и абсолютно целый и невредимый, невозмутимый сержант Малютин. Больше этот конфликт никогда не поднимался.
***
Что касается Саманты. Уже не первый раз она снова является мне во снах. Но этот, последний был пока что самым странным для меня. Почему она явилась ко мне в таком сне? Связано ли это как-то с теми снами которые "толковала" мне Сова? Или же это просто сон, направленный лишь на мое подсознательное желание быть с ней рядом? Вопросов снова больше, чем ответов. Но главный был, пожалуй адресован Саманте. И почему она является мне в подобных снах? Здесь в армии, я снова начал практиковать сокрытие всех своих чувств от всевидящей публики. Моей главной слабостью так и осталась моя синеволосая мечта, находящаяся… я даже без понятия, где она. И это еще больше вгоняло меня в уныние. Тот наш последний раз, когда мы видели друг друга перед военкоматом, слезы… все до сих пор стояло перед глазами. Особенно по ночам. Засыпал я с нашей фотографией в обнимку. Хоть какие-то воспоминания, а для меня даже связь с ней. Хотелось в это верить. Где ты сейчас, Сэм? Что с тобой? За это прошедшее время, мысли о той самой катастрофе не уходили из моей головы ни на час. Я не имел ни малейшего понятия, выполнила ли мою просьбу Славя. Отправила ли она Саманту домой? Все эти дни на мне совершенно лица не было, что не стало тайной для того же старшего лейтенанта Миронова, который уж слишком сильно беспокоиться о наших, морально-психологических качествах. Со мной снова была проведена беседа тет-а-тет, на которой старлей сжалился надо мной, хотя буду честен в глазах своих сослуживцев, ничего для себя я у него не выпрашивал. В один из воскресных дней Миронов выписал мне увольнительную в город с целью посещения отделения почты. В тот момент мое счастье, насколько это, возможно, было запредельным. У меня появилась возможность связаться с внешним миром. Связаться с ней. Получилось так, что первое увольнение со всего призыва было за мной. А отсюда и сразу же полетели в мой адрес бумажки со списком покупок в местном гарнизонном магазинчике, выбор в котором был достаточно скуден, но жены военных, судя по рассказам продавщицы, не жалуются. Еще бы они тебе жаловались. Ты на их мужей посмотри. На некоторых офицеров части смотреть было жалко. И чувствовалось мне, что дело тут не только в работе. Единственное кому было хорошо, это Миронову. Вот у кого жизнь – открытая книга. Не женат, все свое время проводит в части, уходя куда-либо за редким исключением. Но если уходя, то основательно. Так и случилось в день моего увольнения, когда старлей любезно сопроводил меня до отделения почты, вручил мне помятое извещение на получение присланной ему посылки, и строго наказал «оттарабанить» её в канцелярию, поставить там, и забыть. То как я добирался до части с приличного размера посылкой и пакетами вкусностей после рейда гарнизонного продуктового, было отдельной комедией, но это была плата за возможность написать письма. Два письма. Первое, самое важное ушло по нашему с Самантой последнему адресу в Мэне, хотя отчетливо понимал, что возможно Сэм уже стоит искать по адресу нашего колледжа в Нью-Йорке. Но так был шанс, что письмо получат Джейн и Артур, и если уж не перешлют его ей, то хотя бы ответят мне. Второе ушло на адрес Слави. В обоих письмах я просил девочек дать о себе знать хоть что-нибудь, хотя бы две маленьких строчки меня бы вполне устроили, правда на самом деле это откровенное было откровенное вранье. В письмах я вкратце описал свои недавние приключения, что я, где я, и почему меня не стоит искать, из-за опасности быть съеденным медведями коих в лесах вокруг нашей закрытой части я полагаю водится не мало. Хотя уверен Саманту бы это не остановило. Её письмо давалось к написанию гораздо тяжелее. И не потому что я не знал, что мне написать, нет. Просто столько всего хотелось ей рассказать, стараясь описать всё, всё что со мной происходило эти долгие полтора месяца без писем и какой либо связи с ней. Тем не менее двойной тетрадный листок в клетку был полностью исписан, насколько позволяло его и без того малочисленное место. Плотный конверт был заботливо запечатан и сдан в надежные руки почтовой операторши, совершенно не удивившейся адресу моего отправления. Видимо за годы ее работы, она и не такие направления видела. Чтож, тем лучше для меня. Теперь оставалось ждать. Только, долго, ждать…
