Пути Господни...

Когда-то давно по Земле сказка ходила о душе, что с Богом сделку заключила: вымолить прощение для заблудших его детей, выбрать меж Адом для жизни людей. Не прост был тот выбор, он болью пылал: свет той души Иных привлекал. Тёмных созданий, что скрыты в ночи… в омут затянут – кричи, не кричи. Истинно светлой душа та была, только… по капле и ядом ночным наполнялась она. Нельзя точно выбрать, не пройдя сквозь огонь. Когда только Волк пойдёт за тобой… Итан, задыхаясь, подкинулся на постели. Ладони сами собой сжимались в кулаки, ногти впивались в ладонь, точно даже в бессознательном состоянии он был готов сдерживать рвущегося на волю зверя. Быстро взглянув на темноволосую фигурку рядом, Итан старательно задышал, как ему советовал Доктор: пусть сны Ванессы и захватывали его, топили, контроль не должен был ослабевать. Никогда. Ни за что. Уж лучше вновь оказаться там, в собственном вечном кошмаре, покрытым кровью безвинно убитых. Медленно, осторожно – с таким чутким сном впору было просыпаться от каждого скрипа – Итан опустился на подушку, насквозь промокшую от пота. По коже пробежали мурашки, но ничего менять он не собирался. Ни сейчас, ни потом. Тихое дыхание под боком, в тон ему – биение слабого, исстрадавшегося сердечка… нет лучшего успокоительного в целом мире: знать, что она жива, она рядом и боль отступила. Когда-то давно, когда свет души начал гаснуть, Lupus dei не мог до неё достучаться, не мог спасти от монстров преисподней, что стремились забрать её лишь себе. И тогда Волк тоже начал погружаться во тьму. И тогда его жизнь обернулась проклятьем, какого не видывал ещё свет. Вот только он не жалел: узы, которые когда-то давно лишили выбора, он накинул на себя сам. Поначалу чужие сны пугали, просто не могли не ужасать: чужое присутствие в разуме сводило человека с ума, вынуждало бороться, вот только зверь не желал, придушенно скулил и тянулся к чужому, чуждому ему контролю. Лишь тогда Итан действительно начал осознавать себя и того… другого, как разных сущностей, перестал ненавидеть то, что делал. Не простить себя, не избавиться от вины вовсе, но… жить с ней, любить с ней. До встречи с Ванессой Итан и мечтать о подобном не смел. А теперь – не представлял иной жизни. Без неё. Он сам не понимал, почему остался тогда, замешкался, позволил себя уговорить, оплести паутиной. Привязать нерушимо, лишив какой-либо возможности – даже желания – на побег. Зверь, точно покорная домашняя зверушка, сам протянул шею, позволяя защёлкнуть замок. Lupus dei не знал, не мог помнить прошлых ошибок, собственных побед и неудач. Но в каждой своей жизни он чётко представлял: нужно найти, нужно защитить. Со временем, став кровожадным зверем, он порой утрачивал человеческий облик, обрекая себя на вечные муки, бесконечные страдания. Но рядом с ней – обретал покой, вновь становясь тем Волком, защитником, что был когда-то… Итан не был хорошим человеком, да и становиться не собирался. Он не раздумывая мог лишить человека жизни, мог лгать, мог плести интриги, чего никогда толком не умел. Разочарования, презрение к себе никуда не делось по волшебному щелчку пальцев. Он вовсе не поменялся, как не поменялась и Ванесса, которой приходилось вечно бороться с собой и своими… демонами. Осторожно повернув голову на бок, Итан попытался устроиться так, чтобы было удобнее наблюдать. Скоро должен был заняться рассвет, а сон всё не шёл, так что можно было просто замереть ни о чём не думая. Просто гладить, ласкать взглядом тонкие черты лица, ощущать на коже лёгкую щекотку от волос… Проснувшись так, от кошмара, впервые, Итан перебудил весь дом. Тогда ещё не уехавший Малкольм резво вызвал Доктора и не позволил ему даже смотреть на Ванессу, пока тот не подтвердил его вменяемость и пониженную лохматость. Горечь оседала на языке, а голова в смирении опускалась. Он заслуживал и чего похуже. А на утро «мисс Айвз» как ни в чём ни бывало поведала, что это – более чем обычное дело. И осведомилась, как далеко «мистер Чандлер» намерен теперь от неё бежать. Мистер Чандлер отказался завтракать и полдня скрывался ото всех, дуясь непонятно на что. Ванесса хотела извиниться вечером, если её дорогой оборотень соблаговолил бы прийти. И он пришёл. После они много смеялись, ощущая странную лёгкость на душе – казалось, что одной на двоих. Итан помнил, как тяжело это было – перекраивать всего себя, разгребать собственные страхи, комплексы, уничтожать пороки. Как трудно было учиться не отходить ни на шаг, наступать на горло желанию топнуть ножкой, развернуться и бросить всё. Вот только он видел: не он один менялся, не ему одному было трудно.