Стон

«Я сумасшедший! Абсолютно, бесповоротно чокнутый!» Сегодня эта мысль внушала Садерсу ужас. В любой из других дней он отогнал бы её одним коротким движением головы. А впрочем, даже не потрудился бы отгонять. Сумасшедший? Да. Ну и что? Глядя на Шерлока и каждым нервом чувствуя его смятение, он впервые в жизни захотел стать обычным. Рядовым человечком с тихой, скромной любовью и примитивной страстью.Только бы счастливым. Только бы нужным. И любимым. Счастья ему хотелось больше всего на свете. Неужели всё до такой степени просто? Садерс недоумевал. Даже будучи молодым, отчаянным Рэмом, он стремился к неординарности. К исключительности, о чём бы ни заходила речь. Скучный обывательский уют не привлекал его никогда. Лишь матери и Бонне прощалась монотонная тишь — им было дозволено всё. Но Рэму Гримальди требовались вершины. К ним он и летел с небывалой скоростью, не зная ни одного столкновения, и уж тем более ни одного падения. Для чего это было нужно? Для того, чтобы сейчас, обладая возможностями, которые не знали границ, изнывать от простого до тошноты желания — увидеть на лице сидящего напротив мужчины не настороженность и ожидание нападения, а понимающую улыбку: «Знаю, знаю, что ты меня любишь. Я тоже тебя люблю…» Подойти расслабленно и свободно, не сжимаясь в тугой комок, коснуться темных забавных колечек и замереть от восторга и нежности, чувствуя, как льнёт к ладони теплый затылок. Ничего этого Шерлок ему не даст. Не даст даже покорности. И умолять бесполезно. Оставалось только одно: отнять, вырвать с кровью и насладиться малыми крохами. Дьявольское наваждение! Вот когда и где рухнул на землю стремящийся ввысь Рэм Гримальди. Затаившийся в нем необузданный Садерс притянул его к пропасти в миг, когда Рэму понадобились власть и безропотное преклонение, а в саму пропасть он полетел тогда, когда ему понадобилась любовь. * — Ты не голоден? — Я мало ем. — Шерлок пригубил бокал и сделал глоток, этим простым и невинным жестом вызвав у Садерса жаркий прилив к промежности. Разве предполагал он, что способен на такое желание? Что оно превратит натренированное красивое тело в растекающуюся субстанцию, годную лишь для того, чтобы хотеть, хотеть, хотеть. И бояться. Господи, да в любой другой ситуации он давно бы уже кончал в грубо растянутый анус, не думая ни о чем, кроме собственного насыщения. На Шерлока он боялся даже смотреть… Дьявольское наваждение! — Нравится тебе вино? — Нравится. — Но все остальное — нет. — Бифштекс недурен. Садерс вымученно рассмеялся. Сердце стучало так громко, что хотелось прижать ладони к груди, чтобы заглушить этот пугающий звук. — Хорошо держишься, Шерлок. Поговорим? Шерлок пожал плечами, но промолчал, продолжая пить. — Ты попал в необычное положение, верно? — Приходится это признать, — ответил Шерлок, обжигая Сада тоскливой ненавистью. «Как не хочется ему здесь находиться! Интересно, трахать того, кто тебя ненавидит — каково это?» — И ты понимаешь, что никогда не покинешь это… райское место. Шерлок осторожно поставил бокал. Ненависть исчезла из его взгляда, и на смену ей пришло любопытство. — Как вы себе это представляете? Я не безродный бродяга. У меня есть семья, которая непременно забьёт тревогу, не получив от меня вестей. Садерс расхохотался громко и искренне. —  И ты думаешь, это меня волнует? И уж тем более меня это не пугает. Пусть ищут, мой мальчик. А ты будешь здесь, со мной. Я так решил. Я так хочу. И это не обсуждается. Он вышел из-за стола и прошелся по комнате, не приближаясь к Шерлоку, но чувствуя его тепло даже на расстоянии. — Потом, когда ты… привыкнешь ко мне, мы уедем из этой дыры. Англия — не самое лучшее место для счастья. — Счастья? — Шерлок казался по-настоящему изумленным и этим вдруг сильно Садерса разозлил. Что позволяет себе этот щенок?! Кого он корчит из себя так бездарно?! Посажу на цепь, будет скулить и ползать у ног. И тут же остыл — не будет скулить. И не посажу… — Не пытайся меня оскорбить. Я очень обидчив, и пока не сделал тебе ничего плохого. Если не считать того, что мастурбировал, мешая тебе отдыхать. Он вновь уселся за стол, поднимая бокал в символическом жесте и выпивая вино до дна. — Что скажешь ты, если завтра я помечу твои губы не собственной спермой, а чьей-нибудь кровью? Если я набью трупами Лондон? По самое небо. Ваше серое, гнилое небо. Твоя непорочная задница стоит многочисленных жертв? — Это грязный шантаж. — Шерлок старался не терять хладнокровия, но губы дрогнули очень заметно, и побелели щеки. Садерс самодовольно хмыкнул и откинулся на спинку стула. — Да, мой мальчик, это грязный шантаж. А я — грязный шантажист. Почему ты здесь? Сидишь за этим столом, пьешь это вино и терпишь моё ненавистное общество? Потому что понял: остановить меня невозможно. Ты видел столько безумия, знаком с его мерзким смрадом. И с его пустыми глазами. Загляни в мои глаза… Там ничего нет, кроме похоти. И эту похоть вызвал во мне ты. Поделим ответственность пополам? Шерлок молчал, кусая губы. — Оставь губы в покое, — тепло улыбнулся Садерс, любуясь гневом своего прекрасного пленника, — мне их ещё целовать… Шерлок, ты заражен моралью, а это хуже, чем хронический сифилис. Мораль держит людей в ежовых рукавицах и делает их зависимыми. Не убий, не укради, не пожелай… Это так важно — для тебя? — Вряд ли я моралист, — возразил Шерлок. — Тогда почему приехал? Разве разодранная задница того студентика не стала причиной твоего появления здесь? Или ты так испугался за свою жизнь? — Он вышел из-за стола и на этот раз подошел к Шерлоку очень близко, нависая над ним и заглядывая в глаза. — Неужели испугался? Что ж, это нормально. Ты молод и полон жизни. Но не это главное, я же вижу. Ты приносишь себя в жертву — вот что привело тебя сюда, в этот дом, который так на тебя давит. А раз уж ты выбрал для себя эту роль — играй до конца. И не зли меня, ради бога, всем от этого будет только лучше. Он выпрямился и отошел, нервно поводя плечами, а потом склонился в учтивом поклоне. — Спокойной ночи, мой мальчик. Надеюсь, ты не заблудишься в этом маленьком доме. Всё необходимое ты найдешь в своей комнате. Он ушел, оставив после себя ощущение тягостного, странного сна, очень похожего на правду… * Ди извивался под ним, крепко обхватывая ногами, и, вонзая зубы в ребро ладони, всеми силами сдерживал раздирающий горло крик. Член багровел от бьющейся в венах крови, тело блестело от пота, глаза безумно блуждали, стараясь перехватить тяжелый мутный взгляд любовника, который с рыком долбил его исходящую соком простату. Сперма вырвалась, болезненно резанув мошонку, и Ди закричал, забился. Садерс кончал молча, ни на секунду не закрывая глаза. Ничтожный, покорный раб. Вечно ждущий подачки. Надоело трахать его! Вдохновенное, потрясающе молодое лицо казалось нелепой маской. Руки крепко сжимали влажную спину, жадно и остро впиваясь пальцами, удерживая, пытаясь продлить долгожданную близость. — Любовь моя… — Заткнись, сука. * Ночь казалась ему бесконечной. Деревья в саду шумели от внезапно налетевшего ветра. Чернота и жуть рвались сквозь стекла в теплые комнаты дома. Садерс рывком задернул плотные шторы и подбросил в камин пару сухих поленьев. Его неудержимо тянуло наверх, и он вновь и вновь поднимался по лестнице, припадая всем телом к дверям, за которыми стояла траурная тишина. Шерлок не спал.