Стон

Предупреждение! Довольно грязно и малоприятно. Затворив двери спальни и привалившись к стене, Садерc жадно облизывал палец, только что тронувший губы Шерлока. От пережитого его качало. Ничего подобного испытывать ему не доводилось, какими бы откровенными и смелыми ни были его сексуальные игры. Мастурбация, даже самая жесткая, в расчет не бралась — детское развлечение, тусклое удовольствие, забывающееся через минуту. Сегодня каждое прикосновение к своему телу вызывало вселенский оргазм. Лежащий рядом мужчина был источником такого мощного воспламенения, что уродливо разверзнутый рот помимо воли выкрикивал униженные мольбы. Садерс не понимал собственных слов — страсть затмила сознание. Он знал, что давно лишился рассудка, но то, что происходило с ним при одной только мысли о Шерлоке, было за пределом безумия. До тайной комнаты он дотащился на грани голодного обморока. Это был голод жаждущего вампира, только Садерс жаждал не крови. Если бы дело было в этой ничтожной малости, он пил бы и пил солоноватую влагу, припадая губами к разорванным глоткам и не испытывая ни ужаса, ни стыда. Казалось, даже сердце его налито истомой — хочет, хочет, хочет. Оно такое же твердое и горячее, и так же готово к совокуплению, как и не знающая насыщения плоть. Никогда и никого он так отчаянно не хотел. Садерс Рэмитус вообще никого не хотел. Получив очередную порцию пресного, невкусного секса, он равнодушно поднимался и уходил. Это было нормально. Он забывал голоса и лица, а имён не знал никогда. Любовники звались всегда одинаково — Ди… Теперь наступила расплата. Тело Шерлока стало проклятьем. Любовь к Шерлоку стала настоящей бедой. Сад метался по замкнутому пространству убежища, о котором никто не знал, переступить порог которого смог бы только обреченный на смерть, и выл, как подстреленный волк. Одиночество разъедало душу, и грудь ломило от боли. Среди голых, безликих стен оно ощущалось ещё острее. Эта комната была единственной тайной, которой Садерс стыдился. Всё остальное не стоило даже капли сомнения: насилие, оргии, даже убийства никогда его не смущали. Каяться в этих жалких грешках он бы не побежал ни за что. Но то, что скрывалось здесь… Вспоминались нежная, любящая Лорена и добродушный толстяк Бонне; возвращался из прошлого Рэм, полный надежд и стремлений; сияли глаза влюблённого Киро, и море плескалось светлой волной. Если бы они узнали об этом… Нет, нет, господи, нет! Его Трон. Его боль и грязь. Его самое сладкое помешательство. До недавних пор… Не в каждом из его дворцов была такая тайная комната. Но здесь, дома, обойтись без неё Садерс не мог. В этой комнате он снимал накал, отдавался, позволяя себя унизить. Троны изготовил старый маэстро. Великий мастер. Гений. Жаль было его убивать. Жаль. Садерса утешало лишь то, что убили его не больно, возможно, даже приятно. Где он витал, в каких прекрасных далях, когда душа его расставалась с телом, одному только богу известно, но нашли его улыбающимся и странно счастливым. Никто не должен узнать о Тронах Садерса Рэмитуса. Ни одна живая душа. А мертвая не проболтается. Троны были великолепны и пышны, не каждому императору по стати такое величие. Но дело вовсе не в этом. Посередине обитого шелком сидения возвышался чудовищный фаллос, поражающий искусной аналогией и размерами, на который Садерс, раздевшись догола и постанывая от нетерпения, насаживался с утробными стонами, получая оргазмы, лишающие сознания. Вцепившись в золоченые подлокотники, он трахался с этим кошмарным монстром, вскрикивая от боли и наслаждения, каждый раз находясь в опасной близости быть разорванным насмерть. Ноги тряслись, пылала напряжённая поясница, пот заливал лицо и струился по голому телу, но он продолжал извиваться, бешено вращая бедрами, и плакал от почти предсмертного удовольствия. Его имели — грязно, больно, безжалостно. Его могли убить — укрощенного и смиренно поскуливающего. Кончал он всегда обильно и долго, а потом, еле живой, сползал на покрытый дорогими коврами пол, задыхаясь от колотящегося в горле сердца и дрожа от долгожданной радости освобождения. Когда проходила дрожь, и головокружительный восторг отступал, он поднимался и, пошатываясь на слабых ногах, тщательно отмывал свой дьявольский Трон от спермы, дерьма и крови, а потом, давясь тошнотой, сосал огромную головку «любовника», заливаясь злыми слезами. После этого Садерс болел — его накрывала черная глухая тоска. И омерзение к своему осквернённому телу. И жгучий, невыносимый стыд. Он подолгу не покидал постели, прислушиваясь к боли в изломанном, кровоточащем теле, почти не ел, пил, не пьянея, и ненавидел себя люто. Каждый раз желание застрелиться преследовало его до тех пор, пока не отступала боль, и не блекли воспоминания о кошмарном совокуплении. Почему он так и не сделал этого, Садерс не понимал никогда. Теперь ему всё стало ясно. Как видно, бог решил, что он недостаточно наказан сладострастной отвратительной пыткой, которую сам для себя избрал, и которая однажды обязательно его прикончит, сделав посмешищем всего мира. Бог послал ему настоящую казнь — Шерлока. Любовь и Нелюбовь. Как же гадок был Трон сегодня! Каким смрадом несло от него! Тонкое тело Шерлока, его глаза и по-детски припухшие губы были так неуместны рядом с этим порождением дикости, так невинны и так чисты, что Садерсу захотелось немедленно спалить дотла эту комнату, не вызывающую ничего, кроме отвращения. Он устало опустился на пол, и, потершись щекой о ворс дорогого ковра, крепко зажмурился, во всех подробностях вспоминая изгибы скрытого тканью тела. Сияющую неземным светом и не тронутую чужими руками кожу. Шелк волос, рассыпанных по подушке… Шерлок… «Когда моя любовь к нему станет невыносимой, я убью его именно здесь… И подожгу этот дом. И взорву этот мир». *** Он вошел в столовую и радужно улыбнулся. — Уже ждешь меня? Стол накрыт на двоих. Свечи, вино… Все, как задумано. Он никогда не садился за стол ни с одним из своих любовников, даже с тем, к кому хотя бы изредка был привязан. И спал он всегда один, выгоняя партнера из спальни сразу же, как только наступало удовлетворение. Жующие рты и похрапывающие носы всегда казались ему верхом уродства. Но Шерлок… Увидеть, как прикасаются к краю бокала губы, как зубы жадно вгрызаются в сочное, хорошо отбитое мясо, а ночью услышать рядом сонные вдохи и выдохи… Он знал, что превратился в чудовище. Очень давно и уже навсегда. Сейчас этого чудовища он очень боялся, зная, каким неуправляемым и кровожадным оно может быть. Сейчас ему обыкновенно и просто хотелось счастья. Человеческого. Земного. Он смотрел на Шерлока, замирая от предвкушения. Застывшая у окна фигура в одно мгновенье объяснила ему, для чего однажды бог сотворил этот нелепый и непонятный мир. Для любви, какой бы она ни была. — Голоден? — Да. Старается выдержать всё. Знает, что никогда отсюда не выйдет, знает. Но гордость не позволяет бояться. Губы плотно сжаты. Губы откроются, когда застонешь, прижатый к кровати, и я выпью каждый твой стон… — Выпьем, мой мальчик! За нашу встречу. Я ждал тебя всю свою жизнь.