Стон

— Мне надо в душ. Я грязный. Садерс лежал на Шерлоке, прижавшись щекой к залитому семенем животу. Безжизненный голос отдавался в теле глухой вибрацией, и это вызвало новый прилив возбуждения. Вздыхая от удовольствия, он потерся о мокрую кожу, прислушиваясь к волнам, медленно и сладко растекающимся в паху. — Что ты называешь грязью? Свою сперму? Кровь? Или… всё остальное? — Я хочу в душ. Но Садерс будто не слышал. — Какая же это грязь, мой мальчик? Это всего лишь часть тебя. Возможно, не самая лучшая. К тому же, было приятно убедиться, что ты не Ангел... Тебе стыдно? — Противно. — А вот мне — нет. Нет, мой мальчик. Я бы вылизал тебя дочиста, уничтожив твой стыд, но боюсь не сдержаться… Очень больно? — Меня сейчас стошнит. — Ты кончил, Шерлок. Из тебя вылилось столько желания! Моей щеке очень мокро, знаешь? Ты истомил свое прекрасное тело, глупыш. — Кончил не я. Кончило мое «прекрасное тело». — Твой не знающий себе равных разум я трахать не собирался… Шерлок, не делай трагедии из того, что тебя так любят. И так хотят. — Садерс сел, потянувшись и вкусно хрустнув суставами. — Хорошо. Какое освобождение, — блаженно выдохнул он. Врал. Врал безбожно. Никакого освобождения он не чувствовал — только отчаяние и тоску. Собственное тело пугало его до дрожи. Чужое, пронизанное страхом, зависимое. Но разве он мог показать Шерлоку свою слабость? — Будь по-твоему. Душ так душ. С каким бы удовольствием я искупал тебя сам. Отмыл от нечистот… Не напрягайся, не буду. Личное пространство, хоть и не очень большое, я тебе гарантирую. Сейчас моему восхитительному мальчику надо подумать, проанализировать всё, что с ним приключилось, ведь так? — Его попытка скрыть за насмешкой разочарование была жалкой и неестественной. — Ты ведь не можешь без этого, да? Что ж, иди, думай. Только не слишком терзайся. Всё происходящее — обычные игры судьбы, и ничего от тебя не зависит. Спать я буду здесь, рядом с тобой. Оберегать и согревать нашу бедную попу. Превозмогая боль и даже не пытаясь скрыть отвращения при виде перепачканной, смятой постели, Шерлок поднялся и медленно направился в сторону душа. — Я не собираюсь обо всем этом думать, — тихо сказал он, закрывая за собой дверь. — Ранозаживляющая мазь в аптечке, — крикнул Садерс вслед и едва слышно добавил: — Очень хорошая. На себе испытал… Он окинул взглядом кровать. «Чертово поле боя! Кровь, пот, дерьмо… Боже мой, какая тоска. Как хочется ласки и нежности. Нашу бедную попу… Идиот!» Он никогда не чувствовал себя настолько несчастным и одиноким. Даже когда умерла Лорена. Даже когда хоронил Бонне. *** К возвращению Шерлока постель хрустела свежим бельем, источающим легкий лавандовый аромат. «Надеюсь, он это сделал сам, не пользуясь услугами Ди…» — Как видишь, Ди позаботился о нашем супружеском ложе, — улыбнулся Садерс. — Бедняга, он чуть не плакал. Надо будет его утешить... Нет, не хочу. Больше я его не хочу! Черт с ним, переживет. Разрешишь воспользоваться твоим душем? Мазь в аптечке нашел? *** В ванной он оставался недолго, будто боялся расстаться с Шерлоком даже на пять минут. Покрытая каплями кожа упруго поблескивала, каждое движение было отточенно плавным, взгляд — настороженным и горящим. Хищник. Беспощадный и дикий, способный на что угодно. Он лег, не касаясь Шерлока, не пытаясь обнять и поцеловать, и, несмотря ни на что, Шерлок был ему благодарен. Хотя бы за это. Нежностей он бы точно сейчас не вынес. Быть убитым наверное легче. Он закрыл глаза и попытался представить гостиную на Бейкер-стрит, лицо миссис Хадсон, лицо Майкрофта, фонарь за окном, улицу… Нет. Только серая муть. Ну и ладно. Наплевать на вольготно растянувшееся, сильное тело, только что сломавшее его, будто прутик, лишившее силы и желания сопротивляться. Наплевать на боль, стыд и унижение. Наплевать на собственную жизнь. На жизни тех, ради кого он позволил отыметь себя, как последнюю шлюху. Он не хотел больше думать. Только спать. Спать долго, целую вечность, даже если рядом расположится сам дьявол. Шерлок уснул мгновенно, хоть и настроился на бессонную ночь. Ему снился прекрасный сон. Настолько прекрасный, что из-под сомкнутых ресниц скатилась крошечная слезинка. Он почти ничего не видел, кроме смутных образов и неясных теней, но чувствовал так много и полно, что от счастья щемило сердце. Его обволакивала чья-то нежность, чьи-то заботливые руки гладили плечи, проводили по линии бровей теплыми пальцами. Спи. Не бойся. Спи. Я с тобой. Голос совсем незнакомый, но почему-то до спазмов в горле родной. Открыв рано утром глаза, Шерлок свой сон не помнил. * Садерс тоже уснул неожиданно быстро, словно неведомая сила отключила его сознание, дав возможность забыть. И вспомнить. Ему снился Ромео. Взбалмошный и беспокойный, несущийся по берегу моря, хохочущий в полный голос, воняющий рыбой и невозможно счастливый. Тот самый мальчишка, которым когда-то он был. И загорелый Киро, безнадежно в него влюбленный, но тоже счастливый. Теплые волны жадно набрасывались на их босые ступни, смывая серо-желтый песок, и солнце палило нещадно. И Киро смотрел сияющими глазами. Самый прекрасный сон за последние двадцать лет. * Он проснулся, продолжая счастливо улыбаться. И встретился с холодными, полными ненависти глазами. — Шерлок… Не надо… Счастье улетучилось, растворилось в потоках этой всепоглощающей ненависти, и сердце испуганно сжалось. — Не надо, — повторил он растерянно. — Радужные сны? — От звука тихого голоса кожа, словно колючим утренним инеем, покрылась мурашками. — Придушить тебя подушкой было бы очень легко. — Почему же не придушил? — Не хочу быть таким, как ты. — Не беспокойся, Шерлок, не будешь. Уж я бы точно никому не позволил себя согнуть, — злобно выплюнул Садерс, не в силах забыть свой позорный испуг и влажно блеснувший внимательный взгляд. — А я позволил. Тебе. Ты согнул меня, больно и грязно. Доволен? Садерс перевернулся на спину, закинул за голову руки и закрыл глаза. Голос, взгляд, бледные губы… Невозможная тоска! — Пошел ты… Не порти момент. Я впервые проснулся рядом с любимым. Но момент был уже испорчен. *** Все происходящее — лишь игры судьбы? Черта с два! Слишком часто разум Шерлока наслаждался видами смерти. И пусть это всегда имело убедительные оправдания, пусть основой этого наслаждения было одно-единственное желание — разгадать, распутать, докопаться до сути, — по большому счету, искренне помочь Шерлок никогда и никому не хотел. Нет, не так… Возможно, он и хотел, но страсть и азарт затмевали даже самые лучшие побуждения. Разум всегда ликовал, получая очередную порцию интеллектуальной пищи, какой бы грязью она ни пахла, как бы ни ужасала сама причина очередного расследования. А счет был предъявлен теперь его телу. Справедливо? Шерлок не знал. Кроме того, тело сразу же его предало. За этот оргазм Шерлок себя ненавидел. Болезненно-яркий, великолепный, промчавшийся огненным вихрем по всему его телу. И чего ему стоило не отдаться силе невиданных ощущений, сдержать сумасшедший порыв устремиться навстречу, закричать, прижаться, обнять, знал только он. И его разум, который, в отличие от слабого тела, все-таки его не подвел. Было ли от этого легче? Конечно, нет. Садерс уже получил то, что хотел, и Шерлок знал, что скоро наступит тот день или та ночь, когда он сорвет с его искусанных губ долгожданный стон удовольствия. Этот кровожадный хищник был бесподобен в постели. Невероятен. Настолько невероятен, что даже не имеющий сексуального опыта Шерлок сразу же это понял. Шерлоку понравился секс. Даже такой... * Тело, не знавшее ласки, теперь этой ласки хотело, предавая спонтанной эрекцией, иногда возникающей при одном только звуке ненавистного голоса, потрясающими оргазмами и настойчивым желанием отдаваться снова и снова. Шерлок сходил с ума, теряя остатки уважения к себе. Жертвы в своём заточении он больше не видел — лишь похоть, завладевшую им всецело. Они жили теперь как любовники, доводя до отчаяния Габриэля, на которого Шерлок по возможности не смотрел, и которого Садерс не замечал, упиваясь близостью обожаемого мужчины. Садился рядом, прикасался к колену, гладил запястье и целовал. Шерлок на поцелуи не отвечал, но Садерс не обижался, словно это не имело значения, словно губы Шерлока были лишь утоляющим жажду источником — чисто, вкусно, свежо. В бесконечном телесном угаре это служило Шерлоку пусть слабым, но все-таки утешением. Душа, изболевшаяся, потерянная, безмерно страдающая, Садерсу была не нужна, а значит, по-прежнему принадлежала ему. Как же он ошибался! Его душой опьяненный любовью Садерс мечтал обладать больше всего на свете.