Часть первая Сказка о Красной Шапочке
Княжество Эйвер славилось на всё королевство своим сосновым лесом. Вот уже несколько столетий крепкие и высокие сосны являлись основным материалом, как и для королевского флота, так и для купеческих кораблей, бороздивших воды северных морей. Также Эйвер помимо своих природных богатств было известно тем, что в его глубине, затерявшись за широкими спинами могучих природных великанов в малахитовых доспехах, почти у самой границы, можно было отыскать аббатство* Святого Михаила. Высеченное из пейно серого камня здание монастыря внушало трепет каждому в первую очередь благодаря древним массивным стенам, которые пережили несколько десятков поколений послушников и не собирались в ближайшее время никому выдавать свои секреты, накопленные за долгие годы в изоляции. Дни здесь проходили в труде и молитвах, служители возделывали поля, пасли скот, переписывали книги. Привычный распорядок нарушался редко, когда в ворота монастыря стучали одинокие путники или странствующие торговцы, аббатство всегда встречало их открытыми дверями. Это было место, где каждый мог получить приют и духовное очищение. За последним и ехали все паломники, однако не каждый был способен отыскать в лесу нужное место. Ещё один день подошёл к концу, давно закончилась вечерняя месса, служители разбрелись по кельям, только в узких окнах скриптория* и хозяйственном корпусе едва заметно трепетало пламя, играя бликами на стеклах. Седовласый привратник перебирал ключи, насаженные один за другим на большое кольцо, узловатыми, словно обтянутыми желтым пергаментом пальцами правой руки, другой же он нёс фонарь, освещая себе дорогу. Привратник был стар, поэтому даже в светлых летних сумерках его глаза видели не так ясно, как днём, и он зажигал свой фонарь, едва начинало темнеть. — Доброй ночи, брат Айден, — не спеша пересекая клуатр*, пожелал старик метущему двор мужчине. — И вам тоже доброй ночи, брат Свен, — отозвался монах, отрываясь от своего занятия. Он коротко взглянул на тёмные, серые облака, будто с расшитыми бледной жёлтой канителью брюхами, и неодобрительно поцокал. — Буря грядёт. Старый привратник перекрестился. — Да спаси нас, Господь милостивый, от гнева своего. — Да спаси нас, Господь, — вторил мужчина. Едва они закончил крестное знамение, как в ворота один раз глухо ударили. Свен засеменил к выходу. Тяжёлые створки со скрипом отворились, старик, щурясь, поднёс фонарь ближе к неожиданному гостю и едва не выронил его. Прямо перед воротами аббатства в грязи, на коленях, прислонившись лбом, сидел мальчик. Его волосы блестели, выжигая в том месте на дереве, где он опирался головой, чёрное кровяное пятно. — Брат Айден, скорее сюда! Айден охнул, едва увидев ребёнка, и поднёс ладонь к чужому лицу. — Он жив, — резюмировал монах. — Скорее, брат Свен, сообщите лекарям, а я перенесу мальчонку в лечебницу. Привратник кивнул и поспешил прочь. Айден осторожно коснулся мальчика, тот дёрнулся как от удара, задышал чаще, развернул голову к мужчине, демонстрируя стянутую засохшей кровью правую половину лица, и попытался открыть глаза. Склеенные ресницы дрогнули, но так и не поднялись. — Не бойся, — заговорил мужчина и вновь предпринял попытку взять на руки раненого. — Мы не причиним тебе вреда, ты попал в аббатство Святого Михаила, обитель Господа. Мальчишка изогнулся дугой, словно его хлестнули, начал хныкать, по его лицу потекли слёзы, он отвернулся от Айдена, вновь упираясь лбом в ворота. — Потерпи немного, мне нужно отнести тебя в лечебницу, чтобы мы могли помочь тебе залечить твои раны. Айден решительно поднял гостя. Мальчик пронзительно закричал, пачкая рясу смесью слюны и крови из треснувших губ. — Рука, — внезапно просипел, поднял искажённое болью лицо и через силу повторил, — моя рука… Перепугавшийся мужчина рванул за ворота монастыря, стараясь как можно бережно сжимать ребёнка. В лечебнице стараниями Свена находился лекарь и его подмастерья. Последние торопливо зажигали свечи. Извивающегося и рыдающего гостя Айден положил на деревянный стол прямо перед ними. В свете огня можно было чётко разглядеть и оценить всю серьёзность положения. Стёртые босые ноги мальчика шелушились белыми чешуйками омертвевшей кожи, обнажая ярко розовую, новую, с красными прожилками и смешиваясь с сочными комьями земли. Желто-оранжевые волдыри покрывали ступни, наполовину отломанные почерневшие ногти на руках и ногах открывали вид на загноившиеся маленькие порезы. Из одежды на мальчике были штаны, оборванные до колен, да рубаха без левого рукава и с многочисленными мелкими царапинами на плечах. Обезображенная левая рука от пальцев до локтя пугала контрастом белых тонких костей и черной плотной корки сгоревшего мяса. Выше локтя и до плеча — ярко красная отёкшая плоть, на которой пузырилась кожа, наполненная кровянистой жидкостью. Поверх всего этого виднелся ярко жёлтый налёт гноя. Лицо, обрамлённое чёрными всклоченными подпаленными волосами, шея были в грязевых разводах, покрыты тонкими полосочками шрамов. Мальчик метался по столу, разрываясь от рыданий, часто и с присвистом дышал. Боль, которую он испытывал, находясь в полу бреду, лишала его зрения и слуха, разбивало сознание в мелкую крошку. Он не знал, что главный лекарь, осмотрев его, заключил: — Будем отрезать руку, тут по-другому не помочь. Мальчик не знал, что ему вливали тонкой струёй терпкую жидкость в рот, пока один монах-подмастерье держал его голову. Казалось, что это был раскалённый металл или же лава. Он продолжал кричать даже тогда, когда сорвал голос, когда мышцы горла сократились иным образом в первый раз и он почувствовал, а не услышал, как из глотки вырвался хрип вместо крика, не знал, что ему в рот вставляют кляп, чтобы заглушить рыдания и чтобы он себе язык не прокусил. Он уже. У него по подбородку стекала кровь, наслаиваясь, идя по проторенным ранее, а сейчас засохшим дорожкам — как пишут лессировкой художники. Мальчик позабыл, что такое боль, потому что она наполнила его до краёв, став обычным состоянием на одну маленькую вечность. Он забыл, как быть, кажется, себя потерял, но продолжал рыдать, вырываться даже тогда, когда не оставалось сил вдохнуть, а от соли разъедало лицо. И его рыдания скорее напоминали вой умирающего животного или приступ безумия. Ему было ужасно холодно и пусто внутри. В гудящей, будто улей, голове мальчика не было ни одной мысли, и он не знал, что чувствовал и мог ли вообще что-то чувствовать. Не то в нём было слишком много всего, так, что одна противоположность нейтрализовала другую, сводя все в ноль, не то в нём и правда было абсолютное ничего. И в один момент это вышло за пределы, расплескавшись. Засосала, будто болото, черная пуста, и не стало ни слез, ни криков, ни боли, ни холода. — Наконец двалуш* подействовал, — утёр пот со лба лекарь и распорядился. — Подготовьте секиру. В помещении стало жарко. Стоявший перед иконой на коленях Айден, закрыв глаза, старался не обращать внимание на хлюпающие звуки и страстно молился за чужую жизнь. Ужасный запах разъедал сознание: пахло чадящим пламенем свеч и гнилью загноившихся ран, кисло пахли мази и травяные кашицы, от грубой холщовой ткани несло затхлостью и пылью. — Брат Айден, мы закончили. На плечо мужчины легла сухая жилистая ладонь. Айден поднялся с колен. — Брат Густав, — склонил голову в приветствии. — Как там мальчик? Он выжил? — Пока что да. Мы сделали всё, что было в наших силах, единственное, что сейчас нам остаётся, так это молится Господу. — Спаси Всевышний душу этого невинного ребёнка, — мужчина перекрестил мальчика. — Бедное дитя, что же с ним произошло? Главный лекарь проводил взглядом фигуру, которую подмастерья бережно переносили с операционного стола на кровать. Промолвил: — Ему покровительствует сильный ангел-хранитель, да и сам он крепок духом. Думаю, он скоро придёт в сознание. — Вы правы, брат Густав. Господь не посылает испытаний, которые мы бы не могли вынести. Спасибо за вашу помощь, я буду молится за вас и ваше здравие. А сейчас мне нужно сообщить аббату о произошедшем. — Да-да, конечно, идите. Я присмотрю. Вскоре в лечебнице остался только Густав и его пациент. Тот метался во сне, тяжело дышал, на отмытом от крови лбу проступила испарина. Монах смочил в прохладной воде кусок ткани и начал обтирать пот в свете единственной оставленной свечи.***
— Хэймиш, Хедвиг, вы где, проказники? Дородная низкорослая нянька торопливо оглядывала каждый уголок детской. — Ох уж эти близнецы, — проворчала женщина, наклоняясь, чтобы собрать рассыпанных по полу оловянных солдатиков в коробку, взятую со стола. — Если они снова пробрались в покои к госпоже… Распрямившись, она оправила складки на переднике, обошла детскую ещё раз и, убедившись до конца, что Хэймиша и Хедвига в комнате нет, вышла и направилась по длинным коридорам. Подойдя к одной из комнат, она услышала приглушённое детское щебетание, вздохнула, постучала и вошла, поклонившись. — Доброе утро, госпожа Валка. — Здравствуйте, Габриэль. Молодая женщина, к которой обращалась вошедшая, лежала на широкой кровати с балдахином, сложив тонкие руки на животе, тем самым выражая в этом простом жесте всё достоинство, каким только обладала женщина, будучи в положении. Она была не совсем здорова, а лицо её казалось белее простыней из-за соседства с тёмными, почти чёрными, волосами. Однако, несмотря на свою слабость, зеленые глаза её сверкали задорным огоньком. Кроме неё в комнате не было никого. — Как вы себя чувствуете, госпожа? Может, стоит позвать лекаря? — Не стоит, я чувствую себя прекрасно. Малыш скоро появится на свет, — женщина огладила свой живот, а голос на последней фразе слегка дрогнул, показывая настоящую степень беспокойства. — Что-то случилась, Габриэль? Вы хотите пожаловаться на близнецов? — Нет, госпожа, я просто искала Хедвига и Хэймиша и подумала, что они могут быть в ваших покоях. Господин Элвин ожидает их, чтобы начать урок. Валка прикрыла глаза и приподняла одеяло. — Вы слышали Габриэль, пришло время учится, вылезайте. Недовольно сопя, из-под одеяла сначала показалась одна рыжая макушка, а затем вторая. — Ну, мама, — заканючил один из близнецов, — можно мы не будем? — Учитель Элвин всегда больно бьёт нас по рукам и кричит, если мы допускаем хоть одну ошибку, — насупившись, пожаловался второй. — Ему просто нравится нас мучить! — Он это делает, чтобы вы лучше запомнили. Поверь мне, Хедвиг, учитель Элвин не хочет вам зла. — Но мама! — Это не обсуждается, Хэймиш. Вы должны хорошо учится, чтобы в будущем могли управлять королевством, — Валка потрепала детей по волосам. — Или вы хотите расстроить своего отца? — Нет-нет! — Хором начали увещать близнецы. — Не хотим! — Тогда да- Договорить женщина не смогла. Внезапно она скривилась и сжала в кулак изумрудное одеяло. — Госпожа, — раненой птицей воскликнула Габриэль и кинулась к кровати. — Госпожа Валка, что случилось?! — Малыш… Сейчас… — О Господь милостивый! Я сейчас же позову повитуху! Нянька мигом вылетела за дверь и окликнула ближайшего часового. Поднялся переполох. — Мама, — дрожащим голосом заговорил Хэймиш, — мам ты умираешь? — Нет, милый, — Валка через силу улыбнулась. — Со мной все хорошо. — Но ты бледная, мама. Белая, как мел, — шептал Хедвиг, сжимая ладонь матери. В покои ворвались несколько людей и выгнали близнецов в коридор. Напуганные мальчики прижимались друг к другу и дрожали. — Мама умирает, — не поверил заверениям Валки Хэймиш. — Мы должны сказать отцу! Быстрее, побежали. Не дожидаясь ответа, он схватил брата за руку и потащил за собой. Они пару раз врезались в дозорных, встреченных в коридорах по пути, и чуть не упали, когда на полной скорости влетели в отцовский кабинет. Крупный статный мужчина оторвался от документов на столе и удивлённо посмотрел на детей. — Хэймиш, Хедвиг, что случилось? — Мама… Мама… Она… — Залепетал Хэймиш, и, не выдержав, разревелся. — Валка? Что с ней? Отец поднялся из-за стола, подошёл к сыновьям, присел перед ними. — Мама умирает, — всё так же шёпотом, ещё не веря в реальность происходящего, ответил Хедвиг, пока его близнец рядом тёр глаза кулаками и захлёбывался рыданиями. — Что?! С чего вы взяли? Мужчина взглядом подал сигнал своему секретарю, стоявшему у дверей. Тот кивнул и быстро выскользнул из помещения. — Вс-всё было хор-хорошо, — заикаясь, начал Хэймиш. — Мы иг-играли с мамой, пото-ом пришла Габ-Габриэль и отправила нас уч-учится. И вдруг мама… Ей было очень больно, она стала вся бе-белая. — А дальше нас выгнали из комнаты, и, папа-а-а, — протянул плаксиво Хедвиг. — Сделай так, чтобы мама не умерла, ты же король. — Ну-ну, тише. С мамой всё будет хорошо. — Обещаешь? — Обещаю. Близнецы утёрли слёзы и прижались к отцу. Так они простояли какое-то время, пока в кабинет не вошёл секретарь и доложил: — Ваше Величество, королева рожает. Король резко выпрямился и пристально посмотрел на секретаря. — Это чистая правда, сир. — Так значит… Мама не умирает? — Конечно, нет. — Тогда, что с ней? — спросил Хедвиг. — И почему нас выгнали из комнаты, если мама не больна? — Потому что вы бы помещали появиться на свет новой жизни. — Но вы как мы могли бы помещать? — Хэймиш надулся. — Мы уже видели, как растут цветы и как рожает наша кошка. — Это совсем другое, — добродушно посмеивался в густую бороду король. — Сейчас нам остаётся только ждать. Близнецы тяжело выдохнули, переглянулись. Хедвиг осторожно спросил: — Отец, а можем мы остаться с тобой, в твоём кабинете? — Нет. У вас сейчас занятие с Эливном. — Да, отец, — печальным хором отозвались братья. Мужчина проводил взглядом плетущихся к выходу детей и улыбнулся. Ему предстояло разобраться со многими делами, от которых был оторван внезапным известием и закончить которые удалось ближе к закату. В сумерках покой его кабинета вновь был нарушен. Близнецы, всё-таки уговорившие отца разрешить им быть рядом, тихонько сидели в уголке и читали книгу сказок по слогам, водя пальчиками по пергаменту и иногда хихикая. Вдруг в дверь постучали. Перед глазами монарха предстала повивальная баба. — Поздравляю, Ваше Величество, ваша жена родила мальчика. — С ним всё в порядке? Он жив? Как себя чувствует моя жена? — Мальчик слабенький, но упрямый. Очень активно боролся, сразу видно, характер у него будет сильный, — тараторила повитуха. — Где сейчас моя жена и сын? — Госпожа и принц сейчас в своих покоях. Желаете посетить их? Король посмотрел на притихших близнецов. — Хотите посмотреть на брата? — Мы хотим! Хотим посмотреть на братика! — Только если вы будете вести себя тихо. — Мы будем. Будем! — Тогда пойдём. Королева с младенцем на руках выглядела измотанной и счастливой. Завидев своего мужа, она улыбнулась. — Стоик, посмотри на это сокровище, — тихо подозвала. Король поцеловал супругу в щеку. — Ты хорошо себя чувствуешь? Хочешь чего-нибудь? — Прямо сейчас, когда рядом со мной ты и наши дети, я абсолютно счастлива. Стоик посмотрел на новорожденного и расплылся в улыбке. — Такой славный малыш. — Мама, мама, — запищали близнецы, — можно нам тоже посмотреть? — Конечно. — Он такой… Маленький, — протянул Хэймиш. — И лысый. — И красный, — добавил Хедвиг. — Он самый красивый на свете, — Валка прижала ребёнка к сердцу. — Как мы его назовём? — Как насчёт Борка? — предложил Хедвиг. — Или Фредерик. О! О! Давайте назовём его Август. Учитель Элвин нам сегодня рассказывал, что был такой Римский император. — Нет, — сказал король. — Его зовут Иккинг. — Иккинг… Это имя ему подходит, — Валка поцеловала сына в лоб. Тот сладко причмокнул во сне. — Что? Иккинг? Вы серьёзно? — А, по-моему, хорошее имя. — Ну как хотите, — Хэймиш отвернулся к окну и взвизгнул. — Смотрите! Снег идёт! На фоне кроваво алого заката падал белоснежный снег.Часть вторая Прекрасный новый мир
Астрид выросла в далёкой деревеньке на севере Англии. Её дом располагался в долине так, что соседние было видно только забравшись повыше. Летом холмы вокруг покрывались зелёной сочной травой, а зимой с них было весело кататься на санках. Рядом с её домом располагался самый настоящий дикий лес, в котором она с кузеном Астером выискивала белок и лазила по деревьям. Вместе они устраивали соревновательные заплывы, играли в хоккей, учились читать следы и ориентироваться на местности, охотиться на кроликов и контролировать обращения. Астрид трепетно хранит воспоминания о детстве в глубине своей памяти и с тоской вспоминает уютный, пропахший мясом на углях дом каждое утро, когда, зевая, едет в метро на учёбу. Астрид ненавидит Лондон, суетливый и серый. Она каждый месяц получает открытки от дяди Фина из родных краёв и каждый месяц обещает приехать как-нибудь на выходных, но что-то никак не выдаётся случая. Хофферсон выходит на нужной станции, пружинисто поднимает по ступеням на поверхность и дергается в сторону от промелькнувшей на периферии зрения тени, попутно ударяя локтем туда, где, предположительно, у тени находится солнечное сплетение. Тень едва не падает и хрипит: — Чёрт тебя дери, Астрид! Я хотел тебя только напугать, а ты… — Сам виноват, Сморкала. — П-подожди меня! Парень корчится и кряхтит, пока пытается нагнать Хофферсон. — Выглядишь ужасно, — Астрид косится в сторону своего провожатого. — Ты опять связался с Торстонами? — Вот ещё, дались мне эти кровососы, — Сморкала фыркает. — И почему ты вообще их вспомнила? Тот случай был три года назад, а ты всё никак не устанешь мне его припоминать. Они переходят дорогу и входят на территорию университета. — И никогда не устану. Как же хорошо, что у меня есть те самые фотографии, на которых ты- — Эй-эй, Астрид, так нечестно! Ты же советник наследника стаи, ты должна поддерживать меня, а не собирать компромат! — Вот именно, что ты ещё только наследник. Вот станешь вожаком, тогда и поговорим. Хотя я очень сомневаюсь, что у тебя получится это. — Получится! Я же единственный наследник клана Йоргенсонов! — Да ладно тебе, успокойся, — Астрид легко смеётся. — Я же шучу. И как твой советник, позволь дать тебе совет: не ведись на провокации. Хофферсон улыбается, глядя на закипающего от гнева приятеля. Весь хороший настрой пропадает, стоит ей услышать: — Астрид Хофферсон! Девушка оборачивается и видит перед собой старосту её группы. — Тебя искал профессор Андерсон. — Я поняла, спасибо, Хезер, — сквозь зубы отвечает Астрид. — Эй, Хезер, не хочешь вместе выпить кофе? — Как-нибудь в другой раз, э-э… — Сморкала, — с ноткой обиды в голосе подсказывает парень. — Да, кончено, Сморчок. Пока. И староста уходит, хлестнув чёрной косой по плечу. — Вот и что ты к ней подкатываешь, — заворчала Астрид. — Неужели твоё чутье не велит держаться от неё подальше? Хезер Вереск не понравилась Астрид с первого взгляда. Высокомерная, дотошная, а если ей что-то от тебя понадобится — вцепится мертвой хваткой и не отпустит до тех пор, пока желаемое не выполнишь. А ещё животные инстинкты тихонько подвывали, стоило только Вереск приблизиться, и в голове возникала только одна мысль: «Бежать и как можно дальше!». Поэтому Астрид предпочитала держаться на расстоянии от старосты и контактировать с ней как можно реже. — Чутьё? Ты о чём? — Беззаботно спрашивает Йоргенсон. — А-а, наверно это ваши, Хофферсонов, заморочки. — Может быть. Ладно, мне пора, — девушка смотрит на наручные часы и разворачивается, намереваясь уйти. — Встретимся сегодня вечером на собрании клана. И не смей подходить ко мне раньше этого времени. — Кончено, милая, я пообедаю с тобой, — на весь холл кричит Сморкала. — Пожалуй, сегодня прекрасный день для четвертования.***
Если у него спросят, любит ли он уличные гонки, Дагур пошлёт в пешее эротическое путешествие, потому что с какой это стати он должен кому-то что-то объяснять? Потому что для него это всё равно что попросить высказаться о своих конечностях или прокомментировать работу его лёгких. Дагур и гонки — одно целое, признание в любви в этом случае не что иное как проявление нарциссизма, если только не селфцест. Да упаси то, что сверху, его от этой участи. Пустая трасса, ровный асфальт, рычащий мотор спортивной машины, беснующиеся болельщики позади и горячая красотка, стоящая между двумя автомобилями. Это все вызывает детский восторг у взрослого и солидного Дагура Вереска, который днём вкалывает в офисе по продаже мебели, а по вечерам гоняет по перекрытым ночным трассам Лондона. Конечно, заезды случаются редко, потому как стоят больших денег, да и лучше не светится перед полицией лишний раз. Но длительное ожидание с головой окупается, когда черта финиша остаётся позади, а зрители бегут навстречу, чтобы поздравить с очередной победой. Каждый выигрыш — это наркотик, чистейшие эндорфины под кожей. И если кто-нибудь спросит, любит ли Дагур уличные гонки, то он только улыбнётся кровожадно так, что у всех отпадёт желание задавать идиотские вопросы. Но не меньше чем гонки, Дагур любит свою сестру. И если предстоит выбрать, то выбор всегда будет в пользу надоедливой малявки. «Дагур, пожалуйста, вытащи меня отсюда» — в час ночи говорит телефон голосом Хезер.