Закон и правосудие

В 1895 году серия не самых захватывающих дел привела к поразительнейшему результату. Можно с уверенностью сказать, что даже мой дорогой друг, Шерлок Холмс — самый выдающийся человек своего времени и единственный в мире консультирующий детектив — не мог предсказать подобный исход. Холмс и я за свою жизнь раскрыли бесчетное количество дел и распутали множество тайн, и большинством из них я поделился со своими верными читателями. Но сейчас, сидя перед дневником и записывая этот эпизод своей жизни, я чувствую сожаление, потому что они никогда не увидят ни строчки. Дело, о котором я пишу, не было засекречено Британским правительством, ровно как и клиент не просил нас сохранить историю в тайне. Оно не увидит свет только ради нашей с Холмсом безопасности, чтобы позволить нам провести преклонные года в мире. Я уверен, что Холмс назовет меня сентиментальным идиотом, когда прочитает это вступление, но сейчас он слишком занят со своими пчелами, так что я свободен перенести эту историю на бумагу и вновь пережить те события, что изменили привычное русло нашей жизни. Все началось с исключительно скучного дела. Мой друг бы не обратил на него внимания, если бы Лестрейд не попросил об одолжении и не принудил Холмса расследовать его. Со дня свадьбы молодая супружеская пара подверглась ряду преследований различной степени агрессивности, и полиция не сумела обнаружить преступника. К стыду лондонских инспекторов Холмс смог передать им правонарушителя спустя несколько часов после того, как в первый раз увидел файл. Дело не закончилось ни погоней по всему Лондону, ни смертельно опасной ситуацией, в которые мы с Холмсом иногда оказывались вовлечены. Окончание дела было настолько же скучным, как и само расследование, которое состояло всего лишь из нескольких наспех написанных телеграмм и блестящих комбинаций моего друга. Единственное стоящее внимания событие, приведшее к интересным открытиям, имело место быть позже, когда преступник был арестован, но я забегаю вперед. Мы с Холмсом наблюдали за тем, как мужчину, мистера Кингстона, усаживали в повозку, а Лестрейд пожимал руку жертве преследования, мистеру Смиту, пока его жена плакала у него на плече. Мой друг Холмс отвернулся от столь эмоциональной сцены, и принялся сканировать взглядом ряд одинаковых на вид домов, возможно, с помощью дедукции вычисляя их обитателей. Я знал, что он изнывал от желания вернуться обратно на Бейкер Стрит и завершить эксперимент, который он оставил, чтобы помочь Лестрейду. Но, по крайней мере, это не могущее удовлетворить его дело значит, что Холмс не впадет в одно из своих депрессивных настроений, как обычно бывает после наслаждения поиском блестящего криминального ума в течение нескольких дней. — Так значит, мистер Кингстон преследовал семью Смита, убил их собаку, писал кровью предупреждения на стенах и разрушил их сад потому, что не смог выиграть сердце миссис Смит? Я осознавал, что констатирую очевидное, и Холмс уже объяснил все инспекторам, но ничего не мог с собой поделать. С одной стороны, я хотел обратить внимание Холмса на себя, прежде чем он снова сфокусируется на своем эксперименте и перестанет замечать мое присутствие, с другой стороны… что-то в объяснении было не так. Я не мог сказать точно что, но поведение мистера и миссис Смит казалось мне странным. Она не бросила ни единого взгляда на мистера Кингстона и никак иначе не показала, что знала его. Если он, в самом деле, был ее бывшим ухажером, я ожидал от нее хоть каких-нибудь эмоций, но женщина только начала плакать, когда все закончилось. И мистер Смит… он тоже никак не отреагировал на мистера Кингстона. Я был свидетелем ситуаций, когда муж впадал в ярость от ревности при встрече с бывшим ухажером своей жены даже при отсутствии всякого преследования со стороны последнего, но Смит просто игнорировал Кингстона, и потом… — Похоже, что так, мой дорогой Ватсон. Довольно скучная история, в Лондоне подобное происходит сотни раз в год, и мне почти жаль, что все не закончилось хорошим убийством. Тогда бы мы потратили время с пользой. Я перестал поправлять моего друга с тех пор, как привык к его экстравагантным взглядам, тем более что я сам был разочарован всей этой историей. Я даже не был достаточно заинтересован, чтобы написать о ней, хотя все еще гадал, не упустил ли что-нибудь. Мотивы совершенных преступлений Холмс в большинстве случаев определял правильно, но это было бы не первым случаем, если б он что-то упустил из вида. Я бросил взгляд на его четкий профиль, на то, как сузились его глаза, когда он смотрел на молодую пару, прежде чем сделать жест Лестрейду, показывая, что нам пора уезжать. Я не мог читать все выражения его лица, но я пообещал себе, что еще раз расспрошу Холмса о Кингстоне и Смите по прибытии домой. Быть может, Холмс откроет мне некоторые любопытные детали того, что знает, когда мы окажемся окружены знакомыми стенами Бейкер-стрит. ООО Огонь камина разгонял прохладу квартиры. Я даже не замечал, как холодно было снаружи, пока не сбросил свои пальто и шляпу. Середина марта — не лучшее время, чтобы стоять на улицах Лондона без возможности согреться небольшой погоней за преступником по городу. Было только четыре пополудни, и мы не собирались ужинать еще по крайней мере пару часов, так что я решил вернуться к газете и продолжить прерванное чтение. Я едва подошел к середине местных новостей, когда Холмс вышел из своей спальни. Он снял сюртук и был в одной нижней рубашке и штанах. Я был уверен, что он продолжит незаконченный эксперимент и приготовился к часам тишины, прерываемой лишь ужасными запахами. Мой друг не любил, когда его беспокоили во время работы с его драгоценными химикатами, а я считал, что он заслужил немного покоя после того, как был вынужден потратить несколько часов на столь тривиальное дело. Представьте мое изумление, когда Холмс, вместо того, чтобы направиться к рабочему месту, сел в свое любимое кресло и раскурил трубку. По запаху дыма я мог сказать, что он выбрал самый крепкий табак из имеющегося, и немного нахмурился. Холмс чувствовал нужду в курении только, когда особенно скучал или прокручивал в голове какую-то проблему. Последнее чаще всего было связано с очень утомительным делом, и лишь в этом случае он прибегал к крепчайшему сорту табака. Я глянул на Холмса поверх газеты. Мой друг хмуро смотрел на огонь в камине, и его четкий профиль подсвечивался мягким светом, пока он терялся в раздумьях. Я хотел было спросить, что его беспокоит, но быстро передумал. Холмс поделится со мной, когда придет время, и никакое давление на него не принесло бы положительного результата. Прошло не больше пяти минут — я как раз закончил читать очередную страницу в газете — когда голос моего друга заставил меня вздрогнуть. — Вы были правы, Ватсон. Я должно быть выглядел озадаченным, так как он наградил меня одной из своих понимающих улыбок и продолжил. — Ваши наблюдения насчет Смита и Кингстона, приведшие вас к заключению, что мои объяснения мотивов последнего не совсем точны, были верными. Я свернул газету и отложил ее в сторону. Разговор с Холмсом был намного интереснее всего, что могли написать репортеры. — Значит ли это, что Кингстон невиновен? Смех вырвался у моего друга, когда он глубоко затянулся трубкой, и Холмс потряс головой, его светлые голубые глаза сверкали весельем. — Мой милый Ватсон, я думал, что вы знаете меня достаточно хорошо, чтобы знать, что я не позволил бы полиции арестовать невиновного человека только для того, чтобы меня опровергли. В его словах не было настоящего тепла, и я не смог совладать с усмешкой, расползшейся по лицу. — Мы оба знаем, что вы бы позволили этому случиться, служи оно какой-нибудь конкретной цели, но так как в нашем случае я подобной не вижу, буду верить, что Кингстон, в самом деле, отвечает за преследование Смитов. Хотя я все еще недоумеваю, что могло бы послужить причиной его поведению, если не безответная любовь. — О, видите ли, Ватсон, мотивом была именно безответная любовь. Я помотал головой, но не потому, что был не согласен с Холмсом, а потому, что я не мог взять в толк, о чем он говорит. Холмс только что заявил, что Кингстон был преступником и что он не открыл всей правды полиции о его мотивах, так что же получается? — Давайте не будем торопиться, Ватсон. Я совершенно уверен, что знаю, почему вы склонны думать, что во всем этом деле что-то не так, но будьте так добры и тщательно обдумайте все. Обычно я ненавидел, когда Холмс говорил, что он уже проследил весь мой мыслительный процесс — особенно если он был не прав — но на этот раз было даже забавно. Возможно, это потому, что ранее Холмс признал, что мои подозрения были верны, и я, казалось, был единственным, кто заметил неладное. Я переполнился гордостью, когда принялся объяснять, что я смог понять о людях, вовлеченных в это дело. — Миссис Смит никак не отреагировала на Кингстона, хотя должна была показать, что узнала его, если он искал ее расположение, и сам Кингстон даже не посмотрел на нее. Я бы ожидал, что он заявит о своей бессмертной любви или поклянется убить ее мужа, если он превратит ее брак в ад. — О, очень хорошо, Ватсон. Я вижу, вы наконец овладели основами наблюдения после десяти лет знакомства со мной, но это, по крайней мере, больше того, чем может гордиться половина Ярда. Я наполнился радостью от искреннего комплимента. Холмс редко хвалил кого-нибудь, и это много для меня значило. — А теперь, мой дорогой друг, — Холмс наполнил трубку второй раз, пока продолжал нашу беседу. — Какие выводы вы можете сделать исходя из своих наблюдений? Я нахмурил брови. Я не мог ответить на этот вопрос, так как только заметил странное поведение некоторых людей, и я бы доверил другу просветить меня. Безусловно, Холмс был бы разочарован, если б я признал свой провал, так что я заставил себя придумать достаточно логичное объяснение. — Она не хотела создавать у Кингстона впечатления, что все еще заинтересована в нем, а он не желал еще сильнее усугубить ситуацию, привлекая к себе внимание полиции. Холмс покачал головой и вздохнул, хотя выглядел развеселенным моей попыткой сделать выводы. — Вижу, что вы не слишком много думали, мой друг, но я дам вам еще один шанс проявить себя. Что вы можете сказать о мистере Смите? Я наморщил брови и попытался воскресить в памяти непримечательного молодого человека, которого встретил пару часов назад. Я помнил свои мысли о его слишком жидких волосах для мужчины, которому было лишь порядка трех десятков лет, я тогда подумал, что это могло быть результатом стрессов, которым он подвергался в течение года. Его слишком длинный нос и нервный взгляд ярко запечатлелись в моем сознании, но я едва ли мог вспомнить о нем что-то еще. Я достал сигарету из портсигара — Холмс подарил мне его, когда я подстрелил особо жестокого убийцу — закурил и глубоко затянулся, оттягивая время. Когда я все же не смог найти удовлетворительного объяснения, то просто покачал головой. Я ожидал, что он разочаруется, как это обычно бывало, когда я не мог проследить за ходом его мыслей, но Холмс просто кивнул, будто я только что доказал какую-то его теорию. — Вы мало можете вспомнить о Смите, потому что он специально старался быть незаметным. Он не хотел, чтобы кто-нибудь из нас обратил на него внимание, и почти в этом преуспел. А теперь, — Холмс откинулся на спинку кресла, опустил свою трубку и вперил в меня острый взгляд. — Как можно логично объяснить поведение всех троих? Я покачал головой и закурил еще одну сигарету. Возможно, я смог бы найти хоть какое-нибудь объяснение, но чувствовал, что мой друг страстно желал поделиться со мной своими выводами, а я скорее наслаждался, слушая умозаключения Холмса. Так что я курил и ждал, пока мой друг решит, что он испытывал мое терпение достаточно долго. — Миссис Смит не реагировала на Кингстона, потому что не знала его, — должно быть, я ахнул, так как Холмс заговорщически улыбнулся и продолжил. — Кингстон и миссис Смит никогда не встречались, сегодня они впервые увидели друг друга чуть больше, чем на пару минут. — Как… — начал я, и Холмс жестом указал на телеграммы на столе. — Близкие друзья миссис Смит подтвердили, что никогда прежде не слышали о Кингстоне и что он, конечно, не был одним из ее ухажеров. Кроме того, он не был приглашен на свадьбу и никогда не имел с ней никаких дел. Я пытался постигнуть новые факты, но чем больше Холмс открывал мне, тем бессмысленнее казалось дело. — Но зачем же он преследовал Смитов, если они не были знакомы? — О, мой дорогой Ватсон, вам действительно стоит внимательнее следить за моими словами. Кингстон мог не знать миссис Смит, ведь он был знаком со Смитом с первого года обучения в университете. Они посещали одни курсы и даже делили квартиру в последний год. Ходили слухи, что они планировали вместе уехать в путешествие по Греции и в ближайшие годы зарабатывать на жизнь в Париже. Холмс терпеливо встретил мой взгляд, будто давая мне последний шанс выстроить разрозненные факты в единую цепочку самостоятельно. После того, как мой друг вывалил на меня свои размышления, я обнаружил, что это не было так невозможно, как я прежде думал. — Кингстон не хотел наказывать миссис Смит за брак, он желал, в первую очередь, покарать Смита за то, что тот женился на ней, — я потряс головой в изумлении, когда все кусочки паззла встали на место. — Кингстон и Смит были особого рода друзьями, когда посещали университет, и Кингстон так и не свыкся с тем, что Смит больше не желал иметь с ним отношений. Безответная любовь, очевидно. Холмс кивнул в подтверждение, слабая улыбка играла в уголках его губ. Я был поражен, что этот вариант не пришел мне в голову раньше. Если оглянуться назад, это было единственное логичное объяснение, но я знал, что, если бы не побуждение моего друга, я бы не раскрыл секрет. И это вовсе не потому, что я прежде не слышал о мужчинах, которые предпочитали компанию других мужчин — в конце концов, я служил в армии — я лишь никогда не предполагал, что связь между любовниками мужского пола может привести к такой ревности. В моем сознании самые пылкие чувства, как любовь или ревность, предназначались для отношений между мужчиной и женщиной. В этом можно было обвинить армию, ведь солдаты обращались друг к другу, только если и дальше игнорировать примитивные потребности тел не было никакой возможности. — Удивительно, — голос Холмса вернул меня обратно к нашей беседе, и я почувствовал, что его внимательные глаза смотрят на меня со все возрастающим интересом. — Что именно, Холмс? — Вы, мой дорогой Ватсон. Я предполагал, что такой джентльмен, как вы, потребуете от меня рассказать о своих выводах полиции, чтобы эти два человека понесли соответствующее наказание*, — прибавил он со слабой улыбкой. — Я надеялся, что вы докажите мне, что я не прав на этот раз. — Не понимаю, почему я должен требовать что-то подобное, хотя мне все же интересно, почему вы не рассказали полиции о настоящих мотивах Кингстона. Голубые глаза моего друга все еще внимательно следили за мной, словно он искал на моем лице какие-то признаки — Бог знает какие — как тысячу раз до этого на лицах преступников и свидетелей. Я не мог понять, почему он просто не ответит мне прямо, до тех пор, пока он не предоставил мне свое объяснение. — С моей точки зрения, нет никакой разницы, Ватсон. Кингстон виновен в преследовании семьи, и будет наказан за это. Если бы я раскрыл их связь со Смитом, приговор был бы более жестоким, хотя само преступление осталось бы прежним. Более того, Смит тоже бы подвергся судебному разбирательству и, если хоть слово об этом просочилось, он больше не смог бы заработать ни фунта в Лондоне. И все потому, что британские законы считают преступлением то, что не может никому навредить. После своей маленькой речи мой друг отвернулся к каминному пламени и забил трубку в третий раз, стараясь казаться абсолютно спокойным, но его небрежная поза не смогла меня одурачить. После стольких лет работы и совместного проживания я знал его достаточно хорошо, чтобы понять по зажатым плечам и напряженным мышцам рук, что Холмс был в состоянии полной боевой готовности. Это можно было понять, ведь арестовывали и за меньшее, нежели простую солидарность с теми, кого большинство британского населения считали содомитами. Даже Лестрейд был бы вынужден начать расследование, ощути я порыв поведать ему о нашей беседе. Но эта мысль и не приходила мне в голову. Я бы не предал доверие Холмса, даже если бы я не был с ним согласен, но так как я не нашел никакой вины в его небольшой речи, не было и необходимости предаваться вероломным мыслям. В конце концов, если с обоюдного согласия двое мужчин притягиваются друг к другу, страдают только юные особы, сраженные любовью к ним, которые, впрочем, легко найдут, за кого выйти замуж. По большей части я был удовлетворен законом, но я не мог согласить с ним с этой точки зрения. — Я с вами согласен, — все, что я сказал моему другу. Я с удивлением заметил, как напряженные линии исчезли с лица Холмса и все его тело расслабилось. — Это хорошо, Ватсон, очень хорошо. Мы провели остаток вечера за курением и ужином, Холмс вернулся к своему эксперименту в то время, как я освежал свои медицинские знания чтением научных статей. Я полагал, что дело Влюбленного Тирана — как я назвал его в своей голове — было закончено, и мы более не вернемся к обсуждению подобных дилемм снова… Так сильно я не ошибался ни разу за всю свою жизнь.