Break apart my insides, tear down my reason

Новый учебный год в Далтоне Курт начинает с печальной улыбки. Он ощущает себя слишком взрослым и усталым для своих лет и сомневается, что сможет изобразить искреннюю радость перед толпой учеников академии в стильной красно-синей форме. Однако все меняет Джефф – его светловолосый сосед по комнате, который буквально с самого знакомства начинает светиться от счастья за них обоих, а после и вовсе объявляет их с Куртом общую спальню свободным от хандры пространством. Лето Курт проводит в Лайме, бродя по улицам, которые напоминают ему о Берте и приносят кучу мыслей о счастливых временах. Все это время Кэрол избегает разговоров о смерти его отца, но ходит за Куртом по пятам с крайне озабоченным видом и пытается поднять его дух домашней едой. Курт заставляет себя улыбаться ей, потому что Кэрол остается единственной в его жизни фигурой, наиболее приближенной к родительской. Финн же его сторонится, и Курт безумно благодарен ему за это и за то, что тот держится подальше от тем, которые он не горит желанием обсуждать. С Себастьяном Курт совсем не общается, изо всех сил подавляя в себе зудящее желание позвонить ему. Вообще-то, он сам продолжает считать, что короткие разговоры по телефону никому не навредят, но, раз уж Себастьян так решительно выгнал его из своей жизни, Курт приложит все усилия, чтобы убрать его из своей, хоть смущающие воспоминания – о больших ласковых руках, зеленых глазах… и цветастом шарфе, слишком дорогом, чтобы быть подарком от кого-то из друзей – и наталкивают чересчур настойчиво на мысли о чужой жизни и чужой семье, слишком отличных от его собственных. Так что, к тому времени, как Курт наряжается в форменный пиджак и переступает порог Далтона с несколькими чемоданами в руках и маячащей за спиной Кэрол, ему удается погрузиться в состояние абсолютного внутреннего оцепенения. Когда Кэрол крепко обнимает его на прощание и взволнованно просит навещать их – «Хотя бы раз в пару недель, милый!», – Курт практически ломается. Он цепляется за нее в ответ в бесконечной благодарности за то, что она заботится о нем гораздо больше, чем его кровные родственники. Финн хлопает Курта по спине, и они с Кэрол уходят, оставляя его один на один с новой жизнью.

***

Джефф – это сокрушительная природная стихия, настолько мощная, что Курт начинает искренне улыбаться уже через несколько минут знакомства с ним. И тот, кажется, гордится этим, что смешит Курта еще больше – все в Джеффе нереально заразительно. – Ты поешь? – взволнованно переспрашивает он, когда Курт нерешительно спрашивает о хоровом клубе Далтона. – Тогда ты должен присоединиться к Соловьям! Только по приглашению, старые традиции, бла-бла-бла, ты ведь в курсе? Но тебе повезло, потому что твой потрясающий сосед по комнате уже там состоит. Джефф улыбается – еще шире, чем прежде, – и Курт отвечает тем же. Они идут по длинным коридорам академии, точнее, Джефф практически тащит его за собой, стиснув руку в своей. Его пальцы длинные, а ладонь сухая, теплая и мягкая, хоть и держит крепко. Курт почти уверен, что его намерение быть в этой школе тише воды, ниже травы не выгорит. Какая-то часть него восстает против этой мысли, потому что хочет, чтобы Курт оставался несчастным, переживая смерть отца, неудачи в Сиэтле, преследуемый мыслями о Себастьяне. Однако другая рада, что нашелся человек, который может вытянуть его из депрессии. – Это Ник, – говорит Джефф, падая на стул в огромной обеденной зале и тыкая пальцем в человека напротив. – Он отличный парень, можешь его любить. – Ого, спасибо, Джефф, – отвечает Ник. – Ты так великодушен! Тот улыбается ему, щуря глаза. Он все еще держит Курта за руку, словно боится, что тот сбежит в любую минуту. По правде говоря, Курт подумывал об этом, пока они шли по коридорам. Ник переводит на него взгляд и после недолгого изучения улыбается. – Не беспокойся из-за Джеффа, – говорит он. – Даже если будешь его высмеивать, он не станет убивать тебя, пока ты спишь. Джефф показательно давится воздухом и с притворной обидой прикладывает свободную ладонь к груди. – Как ты можешь! Я прелесть, и ты меня обожаешь. По правде говоря, – важно сообщает он Курту, – Ник тайно влюблен в меня. – Ну, разумеется, – ехидно, но ласково отзывается тот. У Курта остается всего несколько секунд, чтобы осознать природу и степень этой ласковости, прежде чем за их столик подсаживается четвертая персона. – Блейн! – восклицает Джефф и уверенно добавляет: – Блейн тебе понравится, Курт. Все любят Блейна. – На самом деле, это раздражает, – хмыкает Ник. Однако Джефф лишь отмахивается от него. – Вот и неправда. Блейн, он ведь как наш любимый щеночек, мы все его обожаем, – и с этими словами он начинает гладить Блейна по голове со своей неизменной счастливой улыбкой. – Сделаю вид, что ничего не слышал, – первым делом произносит тот, отталкивая от себя чужую руку. Блейн говорит ровно и уверенно, и Курту это немедленно приходится по вкусу, особенно когда тот протягивает ему ладонь и представляется: – Я Блейн. Курт наконец-то освобождается из хватки Джеффа и отвечает на рукопожатие. Оно крепкое и короткое, достаточно приятное, чтобы тут же захотелось его повторить. – Курт. – О-о, неужели я вижу зарождающиеся чувства, – тянет Джефф. – Как мило. – Прекрати его пугать, – одергивает Блейн, – а то решит, что мы тут все такие же, как ты, и сбежит от нас. – Что? Ну нет. Курт нас уже обожает. Все отлично, – уверяет Джефф и уточняет у Курта: – Все ведь отлично? – Да, все отлично, – отвечает тот и впервые за долгое время не кривит душой.

***

Курту не требуется много времени, чтобы полюбить Далтон. Ну, может быть, требование носить однообразную форму немного душит его, но он начинает украшать ее брошами и шарфиками, чтобы выражать свою индивидуальность, потому что его мятежный характер еще не подавлен до конца. В коридорах академии всегда тихо и спокойно, и все относятся друг к другу с уважением. Первые несколько недель Курт инстинктивно вздрагивает, когда сталкивается с участниками команды по лакроссу, пока в один прекрасный момент Блейн не кладет руку ему на плечо и с полнейшим пониманием обещает: – Здесь никто тебя не обидит, Курт. И правда, никто не обижает, и Курт наконец-то расслабляется. Он присоединяется к Соловьям после официального приглашения Джеффа и прослушивания, названного «незаурядным» советом хора, и оказывается в кругу людей, которые приветственно кивают ему в школьных коридорах и зовут на вечерние киномарафоны. Курту не достаются соло – он быстро выясняет, что их всегда исполняет бескрайне обаятельный от природы Блейн, – однако его более чем устраивает фоновая роль. В свое время, когда Новые Направления были не более чем кучкой неудачников, Курт до хрипоты бы оспаривал право быть главной звездой, сейчас же роль солиста и фронтмена требует от него слишком много усилий, к которым он не готов. Курт понимает, что выстроенные им стены до сих пор крепки. Старые шрамы и боль беспокоят по-прежнему, мысли о Берте и Себастьяне и обо всем, что их касается, постоянно крутятся в голове, и иногда Курту требуется пространство, возможность уйти в себя. Лучше всего его настроение чувствует Ник, именно он догадывается, когда Джеффа для Курта становится слишком много и когда ему нужна тишина. А вот Блейн крайне невнимателен к его настроениям, почти так же, как и Джефф. Он немного рассеян и всегда полон жизни, человека с таким большим и добрым сердцем, как у него, Курт еще никогда не встречал. Он тратит много времени на изучение Блейна: его карих глаз, линии губ, смуглой кожи и красивых черт лица. Иногда Курт мимолетно задумывается о том, способно ли его сердце полюбить этого человека.

***

За пару недель до Рождества он звонит Себастьяну. Идея кажется Курту довольно пугающей, когда только формируется в голове, но со временем, после осознания перспективы провести праздничные выходные с Финном и Кэрол, отказаться от нее становится невозможно. Монотонные гудки все длятся и длятся, но никто не снимает трубку. Курт оставляет сообщение: – Я знаю, что ты откажешься, но это ведь Рождество, Себастьян, нельзя праздновать Рождество в одиночестве. Приезжай в Огайо, посмотришь на эту депрессивную дыру. Или позволь мне приехать. Пожалуйста. Ответа Курт не получает.

***

Спустя три дня после Рождества он валяется на диване без дела, а возле него сидит Финн, которому с трудом удается уместить свои длинные ноги на незанятом пространстве. Рядом, с бокалом чего-то в руке, крутится и Рейчел, которая завуалированно упрекает Курта в том, что он больше не проводит с ними время. Он слабо отбивается, невнятно бормоча что-то о жизни в Далтоне. Курт слишком устал морально, чтобы объяснять, что больше не чувствует себя в Новых Направлениях как дома. Их дороги разошлись, год разлуки разорвал его связь со старыми друзьями, в хоре появились новые участники, и Курт больше им не подходит. По крайней мере, в такой печальной, тихой, угрюмой и полной тайн версии самого себя. Его искренне удивляют новости о том, что Мерседес объединилась с Сантаной и начала встречаться с каким-то светловолосым новичком; что Финн и Рейчел стали одной из тех до жути раздражающих парочек, которые не могут решить, вместе они или врозь; что Квинн за лето совсем спятила; что Пак целый год волочился за Лорен Зайзис. Курт слишком многое пропустил, и то, что в хоровом клубе остались его друзья, перестало что-то значить, как только он сам перестал быть его частью. Он как раз аккуратно пытается сменить тему разговора, когда в гостиную входит Кэрол с газировкой и снеками на всех. Финн сразу тянется к ним, словно оголодавший, и Курт не может сдержать ласковую улыбку, вызванную его поведением. – А это пришло на твое имя, дорогой, – произносит Кэрол и протягивает ему небольшой пакет. – От твоего отца. Курт вздрагивает, будто от удара. Он не знает, что вызывает такую реакцию: то ли само наличие посылки от отца, то ли слова Кэрол, которая назвала Себастьяна его «отцом». Курт принимает плоский пакетик в дрожащие руки и, оглядевшись – Финн удовлетворенно поедает закуски, Рейчел смотрит в ответ с нескрываемым любопытством, Кэрол, кажется, волнуется, – уходит в крошечную спальню, которую ему выделили на случай кратковременных приездов на выходные и каникулы. Оставшись в одиночестве, Курт прижимает посылку в груди и стискивает пальцы на коричневой оберточной бумаге. Делает глубокий вдох. На втором разрывает упаковку и обнаруживает внутри книгу. Это старое издание «Грозового перевала», потрепанное, но потрясающее. Оно пахнет шкафом для книг и кожей, Курт влюбляется в него мгновенно. В книге он находит короткую записку: «Спасибо за приглашение, но у меня есть семейные обязанности, а у тебя есть место, где ты можешь приятно провести каникулы. Счастливого Рождества, лапочка. С любовью, С.С.». Курт читает эти строки, а потом перечитывает их еще раз. От его внимания не укрывается, что Себастьян построил фразу так, чтобы использовать слово «место», а не «дом», а затем его взгляд раз за разом, снова и снова цепляется за фразу «С любовью». Курт внезапно задумывается: действительно ли это любовь – то, что между ними; любовь в одном из ее проявлений? И его выводит из себя, что он не может разобраться в своих собственных чувствах по этому поводу. Курт знает лишь одно: Себастьян ему нужен, нужен больше всего на свете, особенно сейчас, в Рождество, учитывая, что их семья состоит только из них двоих. Хочется плакать, но Курт запрещает себе лить слезы. Он садится на пол и обнимает подтянутые к груди колени, крепко держа книгу в руке. Ему не нравится, что Себастьян определяет условия их общения и задает ему тон, решает, что и когда будет уместно, а что – нет. И в то же время Курт безумно рад, что какие-то отношения между ними все еще есть, и он едва справляется с этим противоречием в собственных чувствах. Конечно, он оставляет книгу у себя. И записку тоже, пряча ее в небольшую коробку. Курта не покидает предчувствие, что она не последняя.

***

После рождественских каникул Курт возвращается в Далтон и вдруг обнаруживает, что в академии дышится гораздо свободнее. Джефф обнимает его так, словно они были в разлуке несколько лет, а Ник с теплотой хлопает по спине. Курт осознает, что любит их обоих и что бесконечно благодарен Джеффу за его яркую индивидуальность, а Нику – за его сдержанность и спокойствие. Встреча с Блейном и вовсе подобна удару молнии. Курт внезапно начинает понимать, что скучал по нему. Скучал больше, чем, как он думал, будет, и эта мысль вызывает у него искреннюю улыбку. Блейн очаровательный и добрый, он красивый, он гей, и он нравится Курту. Это словно победа, хоть и не совсем понятно – над чем. А его путь в Далтоне, тем временем, продолжается. Учебная нагрузка велика, репетиции с Соловьями отнимают все свободное время. По выходным Курт пьет кофе с Блейном, обсуждает с Джеффом его тайную влюбленность в Ника, ездит в кино и вообще наслаждается самой обычной подростковой жизнью. В начале февраля в академию переводится новый ученик. Высокий, темноволосый, красивый Хантер тоже вступает в хоровой клуб и намертво прилипает к Курту. В тот день, когда они знакомятся, он уведомляет его, что даже отдаленно не би-любопытен, знакомит Курта со своим котом и рассказывает, каково быть сыном военнослужащего. Хантер мало говорит и почти ни с кем не контактирует, но всегда выделяет хотя бы пару минут в день, чтобы поболтать с Куртом. Тот не очень понимает, в чем причина такой благосклонности, однако Хантер ему нравится, и он ценит, что с ним можно комфортно разделить тишину. – Почему наш Капитан Загадка так тебя любит, Курт? – громко интересуется Джефф. Курт в ответ лишь пожимает плечами. Он давно сдался и не пытается выяснить ответ на этот вопрос. А вот Блейн начинает ненавидеть новичка практически с самой первой встречи. Курт, опять же, не знает почему, ведь это не в его характере, однако предполагает, что дело в харизме Хантера, потому что по жизни тот, может, и ведет себя серьезно и отстраненно, но его выступления полны сексуальной энергии и заводящей дерзости. Курт не очень уверен в своих догадках и успокаивает Блейна, как может: – В нашем хоре по-прежнему одна суперзвезда, ты же знаешь? Блейн улыбается ему настолько ослепительно и солнечно, что Курту становится теплее просто от того, что он стоит рядом.

***

Они уступают победу в региональных Новым Направлениям. Тем же вечером, после коллективных утешений и стенаний о несправедливости, Курт, стоящий рядом с Хантером, вдруг видит, как Ник стирает грустное выражение с лица Джеффа поцелуем. А тот отвечает так, что едва не роняет его на пол со всем своим энтузиазмом. Ник смеется ему в губы, и он так счастлив, что Курт мечтательно вздыхает. – Не прошло и года, – отмечает Хантер. Курт довольно кивает, потому что вся его вера в истинную любовь уже давно базируется на этой парочке. Джефф тащит Ника к их с Куртом спальне, и тот снова вздыхает, теперь уже по другой причине. – Кажется, пока что дорога в комнату мне заказана. – Давай сходим выпить, – предлагает Хантер. – Только ты и я. А затем он не оставляет Курту ни единого шанса заспорить и, даже когда тот напоминает, что они несовершеннолетние и не могут по-настоящему выпить, бросает загадочное: «Знаю я одно местечко». Так они и оказываются в машине Хантера, деля на двоих бутылку противной на вкус водки. Курт не хочет знать, как тот ее достал. Почему-то ему кажется, что чем меньше он в курсе, тем лучше. Спустя некоторое время его голова начинает приятно гудеть. Он чувствует тепло во всем теле, а мысли опасно забредают туда, куда не следует, вытаскивая наружу глубоко запрятанные воспоминания о терпком вкусе, который Курт распробовал с губ Себастьяна, когда они впервые поцеловались. Он смотрит на Хантера в попытке сосредоточиться на его профиле, чтобы не думать о другом. Профиль красивый: у Хантера очень мужественная и длинная шея, полные губы… – Почему ты разговариваешь со мной? – интересуется Курт, вдоволь насмотревшись. Хантер обращает на него повеселевший взгляд – видимо, со стороны он выглядит не таким трезвым, как ему кажется. – В каком плане? Курт пожимает плечами. – Ты не разговариваешь ни с кем, кроме меня. Почему? Хантер после недолгого молчания отворачивается от него и смотрит вперед. – Ты другой, все эти брошки и шарфики… Ты выглядишь так, будто находишься не на своем месте, – объясняет он. – Я не хочу сказать, что другие ученики Далтона мне отвратительны, но я устал от гребаных привилегированных семеек и их обостренного чувства чести. Мне и моей достаточно. Курт вздрагивает, расслышав злые нотки в голосе Хантера. Внезапно ему хочется рассказать о своем собственном запутанном семейном древе, но он с усилием воли проглатывает уже готовые вырваться и вертящиеся на языке слова. Курту не хочется говорить о Себастьяне и семейных обязательствах. – Ну и я в принципе не очень люблю людей, – продолжает Хантер, пожимая плечами. Он бросает наполовину опустошенную бутылку водки куда-то назад и роняет руки на бедра. Красивые бедра, думает Курт, отводя взгляд. Как ни странно, он понимает Хантера. Курт и сам терял веру в человечество, и ему до сих пор трудно завязывать отношения с другими людьми и сближаться с ними. – И я сам тоже никому не нравлюсь, – после недолгой паузы заканчивает Хантер. – Знаешь, ты мог бы быть чуть более приветливым, – говорит Курт. – Хотя наши одноклассники до сих пор немного боятся тебя после того инцидента с сахарозаменителем. Хантер громко стонет, с притворным отчаянием опуская плечи. – У меня была ужасная неделя, – практически рычит он. – И я терпеть не могу сахарозаменитель! – Потому что по вкусу он напоминает карандашный грифель. – Чертовски верно. Курт смеется над тем, как Хантер демонстративно надувается, а его нижняя губа выступает вперед. – В любом случае, я знаю, когда игра не стоит свеч, – говорит тот, возвращаясь к адекватному состоянию. – Я никогда не понравлюсь Блейну, а все остальные просто последуют его примеру. – Блейн не относится к тебе плохо, – вяло протестует Курт. – Он всего лишь тебя не знает. Хантер фыркает. – Блейн так ревнует, что впадает в ярость всякий раз, когда я маячу рядом с тобой. – Курт молчит. Он не уверен, что правильно понял, и тогда ему терпеливо объясняют: – Ты ведь понимаешь, что Блейн ревнует только потому, что влюблен в тебя по уши, да? Курт продолжает молчать. Он ошарашен, и его затуманенный алкоголем мозг не может нормально воспринять новость о том, что Блейн его хочет. Это как-то… слишком ошеломляет. – Какой же ты глупый, – выдает Хантер. – Я начинаю понимать, почему ты никому не нравишься. К возвращению в спальный корпус академии голова проясняется, забитая наставлениями от Хантера: «Разберись с этим, Курт, наблюдать за вашими танцами утомительно». Джефф мирно спит в своей кровати, и Курт коротко ему улыбается. В эту ночь сон не приходит к нему, потому что разум лихорадит от противоречивых мыслей, направляющих его по слишком разным дорогам.

***

Спустя пару дней Ник с Джеффом открыто объявляют о своих отношениях. Причем, практически буквально: Джефф забирается на стол, за которым заседает совет – едва не отправляя Теда в больницу с сердечным приступом, – и клянется в вечной любви. Под всеобщий свист и аплодисменты Ник пытается стащить его на пол, а потом они целуются. Блейн вздыхает. Чуть позже, когда они с Куртом остаются одни, он вдруг выдает: – Я тоже хочу. Испытать… нечто подобное. Курт удивленно моргает, в голову закрадывается сомнение – не о нем ли Блейн говорит. – У тебя когда-нибудь были отношения? Блейн опускает взгляд и качает головой. – Нет. Мои романтические порывы не заходили дальше исполнения серенады для бедняги из GAP, который даже не замечал меня. Ну, ты наверняка слышал эту историю. – Сердце Курта успевает сделать всего один удар, прежде чем Блейн продолжает: – А у тебя? Курт замолкает, вспоминая свое сексуальное пробуждение, поцелуи с Тейлором, случившиеся только из-за того, что так было проще, чем осознавать свое желание к отцу, и все равно закончившиеся с тем в постели. Курт вспоминает о напряженности между собой и Себастьяном, об отношениях с ним, в которых они то отталкивали друг друга, то снова сближались. – Нет, – отвечает он в конце концов. – Никогда. От внимания Курта не укрывается, как глубоко вздыхает Блейн, словно готовясь к выполнению невероятно трудной задачи, прежде чем тот вдруг спрашивает: – Тебе нравится Хантер, Курт? – и, не дожидаясь ответа, продолжает: – Иногда мне кажется, что да, и в такие моменты я яростно ревную, потому что мне нравишься ты, Курт. – Блейн прерывается, чтобы вздохнуть еще раз. – Ты мне нравишься, – повторяет он. – Ты очаровательный, спокойный, иногда такой неуверенный в себе, но интереснее тебя я никого не встречал. Ты знаешь себе цену и… волнуешь меня, Курт, очень-очень сильно, так, что мне хочется проводить все свое время только с тобой. Курт заторможенно моргает, не зная, что и сказать. Он молча смотрит на Блейна – такого красивого и замечательного, сидящего на кожаном диванчике в как всегда распахнутом блейзере. Взгляд у него немного отчаянный. Курту хочется ответить ему взаимностью, и это удивительно даже для него самого. Потому что иногда ему кажется, что он слишком раздавлен для подобных желаний, слишком застрял в Себастьяне, чтобы захотеть влюбиться. – Ты мне тоже нравишься, – в конце концов говорит Курт, выбираясь из водоворота мыслей. Блейн улыбается в ответ – солнечно и широко. Курту нравится. Ему нравится, что чувство между ними простое, невинное и легкое, и оно не несет никаких осложнений, только капельку обычных подростковых неловкости и застенчивости. И когда Блейн тянется к нему, Курт встречает его на полпути. Поцелуй мягкий и очень сдержанный, это всего лишь короткое соприкосновение губ. Они чуть отстраняются друг от друга, и щеки Блейна смущенно розовеют, а от его улыбки в уголках глаз собираются прелестные мимические морщинки. Курт подается вперед, чтобы снова накрыть чужой рот своим, и удерживает Блейна, обнимая ладонями его лицо. Они целуются долго, несколько часов – то медленно и нежно, то страстно, прижимаясь друг к другу на все том же диване, пока губы не становятся припухшими и чувствительными. Если кто-то и обнаруживает их, Курт этого все равно не замечает, слишком увлеченный близостью, разделенной с Блейном на двоих.

***

Они не кричат о своих отношениях, как это сделали Джефф с Ником, а когда остальные наконец-то начинают замечать, Курт уже привыкает к тому, как ощущается рука Блейна в его руке, ко вкусу его губ и изгибу талии. Они не торопятся, болтают и болтают обо всем на свете, розовея от смущения и обмениваясь застенчивыми взглядами. Блейн признается, что все еще девственник, а Курт молчит, предоставляя тому возможность самому придумать ответ, какой больше понравится. Он не считает себя особо сексуальным и не собирается делиться своими мыслями о том, каково было чувствовать давление губ Себастьяна вокруг члена. На свой день рождения Курт приглашает Блейна, Хантера и Ника с Джеффом в Лайму, и они отмечают его вместе с Финном и Рейчел. Блейн очаровательно нервничает из-за встречи с Кэрол, весь день сдавливая пальцы Курта своими. Кэрол же быстро начинает обожать их всех, даже Хантера, который проводит вечер в попытках завоевать мир с помощью дуэта с Рейчел. Блейн дарит Курту бабочку, яркую и приятную на ощупь, и тот благодарит его поцелуем. В этот раз подарков очень много, больше, чем у Курта когда-либо было, но, когда он открывает их все, Кэрол протягивает ему еще один сверток. Разумеется, это от Себастьяна – брошь в виде снежинки выглядит дороже, чем все, что принадлежит Курту. К ней прилагается записка, такая же короткая, как и первая: «С Днем рождения, лапочка. Съешь за меня кусок торта и отпразднуй так, будто завтра никогда не наступит. С.С.». Курт касается броши почти благоговейно. Она потрясающая, действительно потрясающая, и его бесит, что у Себастьяна получается выбирать для него такие подходящие подарки. Курт едва сдерживает слезы, ощущая сплошное разочарование, что уже не кажется чем-то новым. Ему хочется ударить Себастьяна, а потом поцеловать, и то, что для этого его надо сначала увидеть в лицо, выводит из себя. Поздно вечером Хантер, Джефф и Ник отправляются обратно в Далтон, а Блейн остается. Он яростно краснеет, когда Кэрол отправляет его в комнату Курта, мотивируя это тем, что спать на диване глупо. Курт в очередной раз безмерно благодарен ей, этой удивительной женщине, почему-то решившей не выкидывать его из своей жизни. Этой ночью, под покровом темноты, Блейн спрашивает о загадочном подарке. Курт делится с ним укороченной версией истории: что папой он до сих пор считает Берта, что Себастьян ему не отец, но многое для него значит. Блейн кивает и пытается вытянуть больше информации, но Курт поцелуем заставляет его замолчать. Дальше этого поначалу не заходит, и все же они молоды, в спальне больше никого нет, а Курт уверен, что они любят друг друга… Проходит не так много времени, прежде чем он запускает ладони под рубашку Блейна, исследуя горячую мягкую кожу. – Я не хочу на тебя давить, – бормочет тот ему в губы после того, как их бедра на мгновение сталкиваются. Курт впервые чувствует окрепший член Блейна возле своего. – Ты не давишь, – уверяет он, накрывая ладонями его ягодицы и вжимаясь в чужой пах своим. В этот раз они всего лишь трутся друг о друга, не снимая одежды, хоть руки и льнут сами собой к влажной от испарины коже под ней в стремлении потрогать. Спешить некуда, их возня чуточку неуклюжая, но милая, и Блейн никак не может перестать хихикать Курту в рот, пока его дыхание не пресекается совсем. А тот позволяет чувствам захлестнуть себя с головой, потеряться в образе застенчивого юноши, впервые открывающего для себя тело другого человека. Кончая, он стискивает задницу Блейна до боли, цепляется за его плечи, удовлетворенно вздыхает и улыбается в поцелуй. А потом они оба вытираются и устраиваются в объятиях друг друга, и Курту, в этой уютной дымке, разделенной на двоих, вдруг хочется, чтобы это действительно был его первый сексуальный опыт. Впрочем, желание рассеивается уже через секунду – Курт не может жалеть о Себастьяне, запутанных отношениях с ним и своих чувствах к нему. Он ворочается, пока не вжимается в Блейна настолько тесно, насколько это возможно, и сосредотачивается на ощущении тепла его тела. Блейн сонно выдыхает ему на ухо, Курт проваливается в сон.

***

Теперь Курту восемнадцать, и он решает продать автомастерскую отца. Рэй, который все это время управлял ею, готов совершить покупку. Того, как он отзывается о Берте, оказывается достаточно, чтобы Курт согласился на сделку. Рэй обещает, что оставит название прежним, и отдает ему коробку с какой-то мелочевкой, когда-то принадлежавшей Берту и случайно завалявшейся в мастерской. Среди прочего там лежит фотография Курта, а еще его же старый промасленный рабочий комбинезон и точно такой же Берта. Курт осторожно касается грубой ткани и нюхает ее в надежде услышать остаточный родной запах. От комбинезона несет пыльным картоном, но Курт все равно с трудом сдерживает слезы.

***

Он поступает в Парсонс. Курт знает, что с деньгами проблем не будет, раз уж Себастьян всюду следует за ним тенью, и все же подает документы на полную стипендию. Его запрос удовлетворяется. С этого момента Курт с нетерпением ждет переезда в Нью-Йорк. Финн жалуется, что все вокруг него мечтают сбежать из Лаймы, а потом поясняет: оказывается, Рейчел собирается в НЙАДИ. Мерседес и Пак отправляются в Эл-Эй, Сантана в Луисвилл, а Финн до сих пор не знает, чего хочет от жизни. Курт крепко обнимает его, напоминает, что всему свое время, и зовет в гости. Блейн рад за него, но расстраивается, что придется прожить целый год вдали от Курта, пока тот покоряет другой город. Курт убеждает его, что их чувства достаточно сильны, чтобы протянуть эти месяцы, и что они оба будут слишком заняты – он новой жизнью, а Блейн выпускным классом, – чтобы скучать друг по другу. – Ну а ты что собираешься делать? – однажды спрашивает Хантера Курт. Они снова сидят в его машине под звездным небом и под звуки лирической музыки, играющей по радио. – Ты не рассказывал. Хантер пожимает плечами так, словно ему неловко обсуждать эту тему. – Все сводится к тому, последую я родительской воле или нет. Пока не решил. Кто знает, может, я приеду к тебе в Нью-Йорк.

***

После выпускной церемонии Джефф стискивает Курта руками, словно утопающий, пытающийся спастись. Он снова и снова напоминает звонить, писать, приезжать в гости и обещает делать то же самое. Ник неловко обнимает Курта – когда речь идет не о Джеффе, он теряется в проявлении эмоций. И все же объятие выходит крепким и наполненным искренним теплом, а потом Ник еще раз повторяет напутствия Джеффа. На Хантера уже сам Курт вешается так, будто завтра произойдет конец света. Тот еще не определился со своим будущим, и Курт знает, что не получит обещаний держать связь даже хотя бы иногда, именно поэтому он боится, что видит Хантера в последний раз. Тем более удивительно получить в ответ такое же крепкое отчаянное объятие. С Блейном Курт не прощается – у них впереди целое лето, в которое они смогут делать все что заблагорассудится.

***

Месяцы отдыха Курт тратит на знакомство Блейна с Лаймой. Он показывает ему автомастерскую отца, старую школу, любимую кофейню, и они часами торчат на крыльце дома Кэрол, греясь на солнышке и наслаждаясь домашним лимонадом. Курта одолевает ностальгия, и ему кажется, что это будет второй раз, когда он покинет Огайо со слезами на глазах. Он рассказывает и о Сиэтле. О городе, кучах книг в чужой квартире, вспоминает, как ненавидел свою школу там и как Себастьян высмеивал его внешний вид, а потом защищал от хулиганов. – Ты всегда так расстраиваешься, когда речь заходит о твоем отце, – как-то раз замечает Блейн. – Он не мой отец, – возражает Курт. – По крайней мере, не настоящий. На второй неделе каникул Блейн прижимается к нему особенно близко – так, что его губы почти касаются щеки Курта – и шепчет: – Мои родители уезжают на выходные, – интимно и застенчиво, – и я подумал, что ты можешь сегодня остаться у меня. – Да, это… да. Позже они ложатся на кровать и несколько долгих мгновений просто изучают друг друга взглядами. Курт нервничает, хоть и не понимает почему. И все же он улыбается, а когда уже не может терпеть дольше, тянется к Блейну и целует его – неспешно, чувственно. Они возятся, неторопливо раздеваясь, и сдавленно хихикают, потому что Блейн путается в спущенных до щиколоток штанах, а под рубашкой Курта оказывается еще один слой одежды. – Ты меня убиваешь, Курт, – скулит Блейн ему в губы, когда они добираются до последней белоснежной майки. А Курт снова хохочет и притягивает его ближе к себе. – Не спеши, жеребец. Они наконец-то обнажаются, и к этому моменту оба уже настолько на грани, что смех обрывается. Курт тяжело дышит Блейну в губы и с трудом умудряется срывать с них поцелуи между своими рваными вздохами. Вес тела, наваливающегося сверху, ощущается просто невероятно – невысокий, но внезапно сильный, Блейн с жаром вдавливает его в матрас. Курт проводит ногтями по чужой спине и второй, свободной рукой накрывает бедро, сдавливая его пальцами в уверенной ласке. Блейн перекидывает ногу, садится сверху, упираясь коленями в кровать, их с Куртом члены восхитительно соприкасаются по всей длине. Он наклоняется и шепчет, неосознанно начиная двигаться по кругу, потираясь: – Чего ты хочешь? – Блейн прикрывает глаза, но уже спустя секунду распахивает их вновь. – Мы можем не спешить. Но Курт качает головой, устраивая ладони на изгибах его бедер. Большие пальцы идеально ложатся на выпирающие тазовые косточки и, словно по своей воле приходя в движение, гладят их, невесомо ласкают. Сложно думать, когда Блейн нависает сверху. – Я хочу пойти до конца, – в конце концов признается Курт. Блейн давится воздухом. Уже через мгновение их губы сталкиваются в поцелуе. – Возьмешь меня? Я хочу. Его щеки розовеют от смущения, но Курт уже слишком далеко зашел, чтобы уделять этому слишком много внимания. Он сам не сможет застесняться сейчас, даже если Блейн ждет от него этого. Курт толкает его на кровать, перенимая инициативу. Он боится, что сделает что-то не так и сделает Блейну больно, и именно поэтому растягивает его пальцами до тех пор, пока тот не начинает скулить и умолять о большем. Устраиваясь у Блейна между ног, Курт делает паузу и просто рассматривает его – взмокшего от пота, красного от удовольствия и желания, стикавающего его плечи в поисках поддержки. Курт целует Блейна, вталкивая в рот язык и одновременно с этим заполняя его членом. Удерживать ритм и четкость фрикций оказывается не так-то просто, но секс не ракетостроение, и как только Блейн немного привыкает к новым ощущениям, они начинают осторожно двигаться вместе. От напряжения пресс Курта будто каменный, руки затекли в неудобном положении, и все же ему плевать. Какое это имеет значение, когда Блейн стискивает его ногами все крепче, закидывает их все выше и так отзывчиво отвечает на каждый толчок? Он кончает мгновенно, стоит только прикоснуться к его члену, и Курт практически незамедлительно следует за ним. Он падает сверху, тяжело дыша в чужую шею. Они в тишине смакуют посторгазменную негу и отлипают друг от друга, только когда по коже пробегают первые мурашки от прохладного воздуха. После оба снова валятся на кровать голышом, накрываясь одеялом, и Блейн немного смущенно улыбается. – Му будем заниматься этим постоянно, пока ты не уедешь, – заявляет он, расслабляюще оглаживая спину Курта снизу-вверх. – Постоянно. Тот смеется в ответ и стискивает его бедро. Курт смог заняться сексом, и это ему даже понравилось. Возможно, он все же не до конца поломан?

***

Прощаться с Блейном и горько, и сладко. Курт не хочет расставаться с ним, но и отрицать, что с нетерпением ожидает начала жизни в Нью-Йорке, тоже не собирается. Садясь на борт самолета, он бормочет себе под нос: – Я смог, пап, я смог.

***

Жить в Нью-Йорке хлопотно и одиноко, но Курт не может сказать, что это его задевает. Он снимает крохотную квартирку размером с коробку от обуви и безумно обожает ее, а то немногое свободное время, что у него появляется, тратит на прогулки по городу, ахая и охая при виде достопримечательностей, словно обычный турист. Курт вспоминает, как точно так же изучал Сиэтл, постепенно влюбляясь в него (и нет, он не думает о Себастьяне, не думает, совсем не думает). В колледже непросто – десятки конкурентов, начинающих дизайнеров, таких же, как и сам Курт, смотрят на него, как на подошву от обуви, только потому, что он приехал из Огайо. В его мизинце больше чувства стиля, чем во всех них вместе взятых, да и Курт уже настолько привык к задирам, что не беспокоится на этот счет. И все же он скучает по Далтону, убежищу, в котором нашел Джеффа, Ника, Хантера и Блейна. На второй неделе пребывания в городе Курт принимает входящий вызов от Рейчел. В какой-то степени он удивлен – они с ней не были близкими друзьями, а когда она ушла от Финна, Курт решил, что они с молчаливым единодушием приняли политику взаимного игнорирования. Он думал, Рейчел будет слишком занята покорением НЙАДИ, чтобы вспомнить о его существовании. Но вот Курт принимает вызов, и уже спустя мгновение она рыдает ему в трубку. – Просто я… я скучаю по Огайо, скучаю по Финну, а в этом дурацком колледже совсем как в МакКинли, и мне очень, очень нужна дружеская поддержка, Курт! В конце концов они встречаются в небольшом пафосном кофешопе недалеко от НЙАДИ. Рейчел прячет красные, усталые глаза, ее прическа в беспорядке. Сердце Курта сжимается от беспокойства – он видит в ней хорошо знакомое ему чувство одиночества. Он садится рядом с ней с чашечкой кофе и, когда она так ничего и не произносит, сжимает ее руку в знак поддержки. – Знаешь, я думала, это будет потрясающе, – спустя некоторое время все же говорит Рейчел. – Что люди, которым нравится петь так же, как мне, станут моими партнерами и друзьями, а не врагами. Курт фыркает. – А вместо этого они смотрят на тебя, как на назойливую букашку, и постоянно спрашивают: «Ой, ты что, из Огайо?». – Господи, да! – восклицает Рейчел. – И то, как они это говорят, похоже на пытку с десятого круга ада. Прощаясь позднее, Курт обнимает ее и обещает, что они оба возьмут Нью-Йорк штурмом. Решимость Рейчел и ее уверенность в себе вроде бы возвращаются после разговора с Куртом, и тот улыбается ей в спину. Он не думал, что его первым другом в Нью-Йорке станет человек из прошлого. Курт возвращается домой в приподнятом настроении. Его щеки раскраснелись от прохладного ветра, город, в котором он живет, огромный и яркий, у него запланирован созвон с Блейном по скайпу… Курт Хаммел счастлив. С отцом или без него, он просто счастлив.

***

Спустя два месяца после переезда в Нью-Йорк Блейн разбивает ему сердце. Всего четыре слова – «У меня был другой», – и мир Курта рушится прямо у него под ногами. Он уже знает, как могут ранить простые фразы – «Он не был тебе биологическим отцом», «Ты уедешь отсюда», – но не знает, как будет оправляться после этой. Она словно нож в его груди, который проворачивается раз за разом, и Курт способен только молчаливо глотать слезы. Он не слушает извинений Блейна и не смотрит на него больше после признания. Курт идет к Рейчел, не в силах остановить рыдания, она прижимает его к груди и шепчет всякие глупости на ухо. – Я не хочу больше жить, – говорит Курт. – Я не знаю, как можно жить после такого. – Ты слишком потрясающий, чтобы покинуть этот мир так рано, Курт Хаммел. Рейчел разрешает переночевать в своей кровати и всю ночь обнимает его. Курт не помнит, в какой момент из того, кто дергается от любого прикосновения, преобразовался в человека, отчаянно ищущего любого контакта, но винит в этом Себастьяна. В результате они проводят вместе большую часть выходных, и Курт то плачет, то просто смотрит в одну точку безо всякой эмоции. Боль от измены для него ощущается как-то по-новому, она замешана на злости и невероятном по силе желании бежать обратно к Блейну и простить ему все. Курт был так счастлив, ему так нравились простота и легкость в их отношениях, что ему хочется немедленно вернуть их. Но в глубине души он осознает, что не сможет забыть измену так запросто.

***

Через неделю они с Рейчел снова встречаются – теперь уже та приходит к Курту в гости. Вечер пятницы, и у них запланирован марафон фильмов с Барброй Стрейзанд – один из самых банальнейших и бесполезных с поеданием киллограммов мороженого и сдобного печенья. Курт таких раньше не устраивал, и Рейчел долго ужасается вслух по поводу того, что у него никогда не было подходящей «марафонской» подружки. В конце концов, она сама назначает себя на эту должность и дарит Курту поздравительные обнимашки по случаю. Тот до сих пор не может поверить, что его опорой в Нью-Йорке становится та самая Рейчел Берри, которую он сам на втором курсе науськивал наряжаться вызывающе в мелочной попытке отвадить от нее Финна. И только они устраиваются смотреть первый фильм, как в дверь звонят. Курт никого не ждет – он одет в старые спортивные штаны, и на голове у него воронье гнездо. Он не уверен, что готов кого-то видеть, но человек за порогом продолжает трезвонить, и Курт идет открывать. А как только дверь распахивается, на него тут же запрыгивает долговязый светловолосый некто. – Курт! – вопит ему Джефф прямо в ухо. – Хватит топиться в тоске, мы приехали тебя спасать! Курт слишком ошарашен, чтобы что-нибудь сделать, но Джеффа в ответ он обнимает, замечая за его плечом смиренно ждущего своей очереди Ника. – Прошу прощения за это все, – произносит тот, – но ты ведь знаешь, когда у Джеффа появляется идея-фикс, остановить его нереально. – Потрясающая идея! Я буду обнимать Курта до тех пор, пока улыбка не приклеится к его лицу навечно. Тебе ведь уже лучше, правда? – Джефф стискивает его еще сильнее, и, если уж совсем честно, Курту и правда становится лучше. Он смеется – пусть коротко и устало, но все же смеется, а потом интересуется: – Что вы тут делаете? – Ты ведь знаешь нас, мажоров, – отвечает Ник. – Такие, как мы, в среду сообщают мамочкам, что хотят потусить с друзьями в Нью-Йорке, а к выходным получают билеты на самолет. – Избалованные сопляки, – ласково дразнит Курт. Джефф до сих пор не отпустил его и вряд ли собирается в ближайшее время. Сейчас Курт так сильно любит их с Ником, что их появление практически компенсирует все остальное. – Что происходит, Курт? – спрашивает Рейчел, выходя к гостям. Курт всем своим телом чувствует, как Джефф приветственно машет ей в ответ. – Мы – официальный подбадривательный отряд. Хочешь поучаствовать в операции «Веселые выходные»? Рейчел громко и возбужденно визжит и кидается обнимать их обоих. – У тебя потрясающие друзья, Курт! И да, это действительно так.

***

Выходные проходят как в тумане, в котором у Курта едва ли получается притормозить и подумать. Рейчел самовольно берет на себя роль лидера и таскает их по городу, не давая и слова вставить в знак протеста. Джефф преисполнен энтузиазма за них всех вместе взятых и фотографирует все, что только видит, а Ник постоянно улыбается – то благоговейно (восхищаясь окружающей обстановкой), то обожающе (при каждом взгляде на взбудораженного бойфренда). Курт, наверное, должен сейчас ненавидеть их за то, что так влюблены друг в друга, но, честно говоря, он не может сердиться на то, что происходит между ними. Ник с Джеффом ночуют на его диване-кровати, тесно прижимаясь друг к другу. Уставшие от беготни по городу, гости спят очень крепко. Курту же едва удается подремать. Его сон стал чрезмерно чутким еще в Сиэтле, и теперь, когда в голове роится столько мыслей, ускользает от хозяина слишком часто. А Курт, между прочим, был бы совсем не против выспаться. В последний вечер друзей в городе Ник находит его на балкончике, который ведет на наружную, пожарную лестницу дома. Уже поздно и холодно, поэтому он немедленно стаскивает с Курта половину одеяла и прижимается ближе – так, что их плечи тесно соприкасаются. – Ты тут замерзнешь до смерти, – сонно произносит Ник. Из его рта вылетают облачка пара, подтверждающие только что прозвучавшие слова. Курт пожимает плечами и укрывает Ника одеялом понадежнее. – Холод меня не пугает. Они ненадолго замолкают, а потом Ник обнимает Курта, и тот машинально кладет голову ему на плечо. Подобные проявления дружеской привязанности характерны скорее для Джеффа, но сейчас нет ничего лучше, чем сильное плечо Ника под щекой. Из глаз сами собой скатываются горькие слезы. – Блейн абсолютно подавлен, ты в курсе? – шепчет Ник ему в волосы. – Я не намекаю, что ты должен его простить или что, но он морально опустошен. Курт молчит, не зная, что сказать. Ему все еще слишком больно, чтобы обдумывать ситуацию трезво. Он знает, что Ник не займет чью-либо сторону в ней, оставаясь на нейтральной позиции. – Все наладится, Курт, – продолжает тот. – С Блейном или без него – обязательно наладится. А мы всегда будем рядом, – и после короткой паузы добавляет: – Вообще-то, я бы посмотрел на твои попытки отправить Джеффа домой. Курт смеется сквозь слезы. – Нет, спасибо, я не самоубийца, чтобы самостоятельно лезть в эту ловушку. Он чувствует, как Ник улыбается, и ему становится легче. Неважно, чью сторону они с Джеффом займут, Курт верит, что друзья всегда его поддержат. – Спасибо, Ник, – искренне произносит Курт. – Не стоит благодарности.

***

Время до Рождества, холодное и одинокое, тянется бесконечно. Курт уже привык к таким периодам в своей жизни, так что справляется с этим, как умеет. Он часто видится с Рейчел, даже если она не отходит от своего идеального «почти-бойфренда» по имени Броди, отношение к которому Курт еще не сформировал окончательно. Свободное время он посвящает наброскам и прогулкам по городу, во время которых зарисовывает все, что видит. Курт не художник, но он обожает Нью-Йорк, и работа над эскизами отвлекает его от гнетущих мыслей. Кэрол предлагает провести с ними на Рождество – «Приезжай, дорогой, устроим семейное воссоединение», – но Курту хочется посмотреть на Нью-Йорк в это время года, а еще он не хочет провести все праздники в мыслях о Блейне или Берте. Огайо – это как будто ловушка, поэтому Курт многословно благодарит Кэрол за приглашение и предлагает ей провести праздники с Финном, который теперь редко бывает дома, наедине. А сам устраивает себе шопинг, просто потому, что любит это дело и хочет запастись подарками, раз уж теперь есть кому их слать. Курт приобретает по безделушке для каждого: Кэрол, Финна, Рейчел, Джеффа и Ника. И с неудовольствием вспоминает Хантера, который совершенно исчез с радаров – настолько, что ему даже рождественской открытки не отправить. В последний свой пробег по магазинам Курт натыкается на красивую черную бабочку и незамедлительно вспоминает о Блейне. К этому мгновению они снова начинают понемногу общаться в попытке восстановить хотя бы дружбу, так что Курт покупает подарок и ему, хоть и делает это больше из ностальгических чувств. В этом же магазине он находит яркий цветастый галстук, который, подчиняясь мимолетному порыву, приобретает для Себастьяна. Курт вспоминает его скучные рабочие костюмы – либо серые, либо черные, – лишающие человека личности, и не может удержаться от желания добавить в гардероб Себастьяна хотя бы капельку цвета. В конце концов, если тот позволяет себе отправлять ему подарки, то и Курт может послать что-нибудь от себя. Именно после этого конкретного похода по магазинам Курт находит на телефоне голосовое сообщение. Он включает спикерфон и продолжает суетиться по своим каким-то мелким делам, думая, что это снова будет Кэрол, которая не оставила попыток уговорить его прилететь в Огайо. Но вместо женского голоса из динамика звучит мужской. «Привет, ребенок, это… это Себастьян. Слушай, я знаю, что надо было предупредить заранее, но в праздники я буду в Нью-Йорке. По работе, понимаешь? Вот хотел узнать… вдруг захочешь увидеться. Или не захочешь. Как скажешь. Приеду прямо в Рождество и… заселюсь в какой-нибудь отель. Черт. Дам знать в какой. Так что… увидимся?».

***

Курт соглашается встретиться с Себастьяном за несколько часов до Рождества за чашечкой кофе. Вредная и мстительная часть него советует проигнорировать предложение и наконец-то положить конец чужим попыткам сохранить между ними непонятные – ни близкие, ни холодные – отношения, но в конце концов неуверенный голос в трубке и искреннее желание Курта увидеть Себастьяна пересиливают. Он ныряет в тепло кофейни и немедленно находит его взглядом. Тот сидит у окна, на столике перед ним стоят два стаканчика кофе. Курт на мгновение застывает, пользуясь тем, что Себастьян не смотрит пока в его сторону. Тот совсем не изменился, впрочем, Курт не знает, чего ждал. В конце-то концов, прошло чуть больше года с тех пор, как они виделись в последний раз, хоть для него это время и тянулось вечность. Курт делает несколько шагов к столику у окна, и Себастьян почти сразу замечает его. Он поднимает голову и улыбается уголками губ, пока тот присаживается напротив. – Привет, – произносит Курт. Застенчиво и тихо. – Привет, – роняет Себастьян. Честно говоря, Курт рассчитывал, что из них двоих именно тот не будет испытывать неловкости. А Себастьян просто придвигает к нему кофе и добавляет: – Держи. Курт делает крошечный глоток и снова поднимает на него взгляд, отмечая про себя следы усталости на лице и ссутуленные плечи. Себастьян сейчас выглядит старше своих лет, но он все такой же красивый, каким Курт его и запомнил. – Ну что, – начинает Себастьян с очевидным, практически физическим усилием, – значит, Нью-Йорк, и как тебе здесь? Курт коротко пожимает плечами, хватаясь за стакан с кофе так, словно это якорь. – Где угодно лучше, чем в Огайо, наверное. Но тут мне нравится. – И ты поступил в Парсонс, – констатирует Себастьян. – Да, – улыбается Курт, пытаясь расслабиться. Он уже давно убедил себя в том, что между ними никогда не будет нормальных благопристойных отношений, но… а вдруг получится? – Да, поступил. Стоит ему немного сбросить напряжение, и у Себастьяна это тоже получается. Тот откидывается на спинку стула, черты его лица смягчаются, как только он понимает, что нашел правильную тему для разговора. Себастьян кривит губы в ухмылке. Боже, как же Курт по нему скучал. – Так, значит, здесь правильно расценивают асимметричные воротнички? – интересуется Себастьян. Курт незамедлительно инстинктивно вскидывает руку, касаясь пресловутого воротничка. – Мы не станем спорить на тему моды, – категорично заявляет он и после небольшой паузы добавляет: – Тебе больше тридцати, а ты до сих пор одеваешься как студент из университетского братства. Себастьян смеется, веселье добирается даже до его глаз, и он сразу же молодеет, словно с его плеч падает целая гора. Курт не может сдержать ответной улыбки. Он окидывает Себастьяна долгим внимательным взглядом – просто потому, что может это себе позволить, – и фокусируется на его руках. Одна сжимает стакан с кофе, вторая лежит на столе. Крупные красивые кисти: Курт представляет, как ладони скользят по коже какого-нибудь незнакомого парня, а потом – как они прикасаются к нему. Себастьян делает глоток кофе – бицепс красиво напрягается, а Курт пытается это игнорировать, – и коротко прочищает горло, поднимая взгляд. – Я в курсе, что произошло с твоим бойфрендом. Сочувствую. Курт застывает, не зная, что сказать. История с Блейном – это последнее, что он хочет обсуждать с Себастьяном. Он резко мотает головой, и тут его внезапно озаряет. – Ты в курсе? Откуда? – вскидывается Курт. Откуда вообще Себастьяну знать, что у него кто-то был? Они целый год не разговаривали. – О, – выдыхает тот, округляя приоткрытые губы, – иногда я созваниваюсь с Кэрол. – Ты созваниваешься с Кэрол? – удивляется Курт и уже спустя мгновение зло повторяет: – Иногда ты созваниваешься с Кэрол? – …да? – Да! – восклицает Курт. – Ну, конечно! Гнев вспыхивает в секунду, мгновенно выжигает легкие изнутри, и вся расслабленность улетучивается, будто ее и не было. Курт не может поверить, что Себастьян целый год отказывал ему в любых способах коммуникации и вместо этого следил за ним с помощью Кэрол. Это неприятно, возмутительно и настолько похоже на Себастьяна, что Курт даже не удивляется. Он заторможенно вскидывает руки, словно пытаясь взлететь, разочарованно фыркает, вскакивает на ноги и буквально несется к выходу из кофейни. В спину догоняет едва слышное «Курт!» и громкий скрежет ножек стула по полу, но он игнорирует и то, и другое в пользу начинающейся истерики. – Курт, черт возьми! – кричит ему вслед Себастьян уже на улице. – Может, перестанешь драматизировать и поговоришь со мной? – Поговорить с тобой? – орет Курт в ответ. Он резко разворачивается, сталкиваясь лицом к лицу с расстроенным Себастьяном, и злится еще больше, потому что даже в этой ситуации ему хочется только одного – обнять его, проглотить свою собственную ярость и прочие негативные эмоции, сейчас захлестывающие с головой. – Это ты не желаешь со мной разговаривать! – швыряется обвинением Курт, подавляя свои противоречивые желания. – Я не могу с тобой разговаривать, – возражает Себастьян. – Я прилетел в Нью-Йорк, чтобы увидеть тебя, и вот двух минут не прошло, а ты уже на меня кричишь. Курт переводит дух. Никто и никогда так не приводил его в бешенство, как Себастьян. На мгновение проскакивает надежда, что он не унаследовал от него никаких дурацких качеств, особенно этого. – Ты сказал, что приехал по работе, – напоминает Курт. – Ну да, оправдание дерьмовое, – соглашается Себастьян. – Я прилетел ради тебя, – снова произносит он, опуская взгляд, словно это самое трудное признание в его жизни. – Разумеется, только ради тебя. Не хотел, чтобы ты встречал Рождество в одиночестве. Курт тут же сдувается и зябко обнимает себя. Из-за слов Себастьяна на него обрушивается целая лавина чувств, оставляя ощущение беззащитности. Курта внезапно оглушает желанием поплакать. Попытка сдержать слезы раздирает горло, и он стискивает плечи до боли, чтобы отвлечься. – Мог бы так сразу и сказать, – бормочет Курт. Он не уверен, что готов простить Себастьяна и забыть его попытки держаться на расстоянии, но знает, что все равно сделает это, глупо даже пытаться себя останавливать. Себастьян вздыхает. Он делает шаг к Курту, а следом за ним еще один, когда приходит к выводу, что тот не оттолкнет. Себастьян медленно, но уверенно накрывает его плечи ладонями, а Курт в ответ ломает последние миллиметры расстояния, обхватывая руками пояс. Почти сразу его притягивают ближе и обнимают в ответ. – Ты такой идиот, – шепчет Курт в чужую шею. – Феерический идиот. – Проведешь Рождество со мной? – спрашивает Себастьян. Курт бездумно сгибает пальцы и впивается ими в его спину, специально делая это болезненно. – Ну ты ведь уже здесь, – отвечает он. – Я купил тебе этот дурацкий подарок и все такое. Себастьян прикасается к его лбу губами, и этот поцелуй фантомно ощущается на коже еще несколько дней.

***

Как только они отлипают друг от друга, Курт ведет Себастьяна к себе. Он немного стесняется, потому что его квартирка крошечная и довольно-таки тесная, но, в то же время, Курт гордится ею, просто потому, что в ней все так, как он всегда хотел. В Сиэтле он прожил несколько месяцев в спальне, которую вообще не хотел декорировать, а в Далтоне приходилось делить комнату с Джеффом, из-за чего она выглядела так, словно ее хозяин страдал раздвоением личности. Эта же квартира полностью принадлежит только ему. Себастьяну явно неуютно, и Курту совсем чуть-чуть тоже. Они всегда со скрипом делили одну территорию, да и не виделись слишком давно. – Можем заказать что-нибудь из китайской кухни, – наконец-то предлагает Курт. Он поворачивается к Себастьяну как раз в тот момент, когда тот садится на его маленький диванчик и осматривается. Среди привычных Курту вещей он не выглядит чужаком настолько, насколько тот боялся. – Почему ты не полетел на Рождество домой, Курт? Уж Кэрол-то наверняка поставила бы на стол достойный ужин, а не еду на вынос, – говорит Себастьян, глядя на него из-под ресниц. Курт не отвечает и вместо этого садится рядом с ним. Он благоразумно оставляет дистанцию между собой и Себастьяном, но она совсем небольшая – Курт может ощущать исходящее от того тепло. Это пьянит, хочется придвинуться ближе, впитать это тепло в себя. – Я… испытываю противоречивые чувства к Огайо, – произносит он вслух. Себастьян фыркает. – Противоречивые чувства? Хочешь сказать, что при упоминании Огайо можно ощущать что-то еще, кроме скуки? Курт шлепает его по руке, но все-таки смеется. В конце концов, Себастьян прав. Как бы Курт ни был привязан к людям, которых ему подарил родной штат, к ушедшему отцу и воспоминаниям об отношениях с Блейном, вряд ли этого будет достаточно, чтобы туда вернуться. У всех его знакомых и друзей есть к кому отправиться на праздники, так что Курт решил, что лучше останется в Нью-Йорке, чем напросится в гости и будет чувствовать себя неловко. – Давай что-нибудь закажем, ребенок, – соглашается Себастьян, демонстративно потирая место удара. Курт поджимает губы и абсолютно серьезно требует: – Не называй меня ребенком. – Как скажешь, ребенок. Себастьяну прилетает еще раз, по тому же самому месту. – Бесишь. Они заказывают ужин и разделываются с ним за просмотром какого-то банального рождественского фильма, высмеянного Себастьяном от самого начала и до конца. Еще позже, когда на улицы опускаются сумерки и город одевается в яркие огни, они обмениваются подарками. Курт получает книгу «Разум и чувства» – еще одно раритетное издание, которое он с неудержимой улыбкой прижимает к груди. А Себастьян смеется над галстуком, но обещает его надеть. – Я знаю, что ты обычно выбираешь одежду в оттенках серого, – говорит Курт, – но от ярких цветов еще никто не умирал. О том, что пора спать, оба вспоминают очень поздно. Курт испытывает соблазн предложить Себастьяну остаться на ночь, но он не поддается, прикусывая язык и протягивая руку на прощание. Себастьян возвращается в Сиэтл только после Нового года, так что у них еще есть несколько дней, чтобы побыть вместе. В этот раз Курт наконец-то спит всю ночь – безмятежно и сладко.

***

Нью-Йорк с Себастьяном – это совершенно незнакомый Курту город. И, в первую очередь, дорогой, набитый разного рода фешенебельными ресторанами, о которых он грезил месяцами. Разумеется, сперва он возражает, утверждая, что Себастьян не должен тратить на него такие деньги, но тот настаивает, что наоборот – Курт единственный, на кого как раз должен. Слышать эти слова довольно-таки грустно, потому что они в очередной раз доказывают, насколько Себастьян одинок, раз вынужден держаться за Курта так же, как и тот за него. Курту хочется чувствовать себя свободным, наслаждаться временем, проведенным с Себастьяном. И он наслаждается, конечно, но непроходящее напряжение, что так и витает в воздухе, каждое мгновение заставляет его нервничать. Между ними происходит что-то странное: они хватают друг друга за руки, не подумав, чтобы уже через мгновение торопливо отдернуть пальцы, Себастьян касается спины Курта и иногда целует его в лоб. Каждый вечер они прощаются, и тот уходит так поспешно, будто боится, что с минуты на минуту сделает что-то не то. И Курт знает, знает каждой клеточкой своего тела, что Себастьяну не придется ночевать на диване в гостиной, если он все-таки останется. По Себастьяну это и бьет сильнее всего. Курт часто замечает, как виновато темнеет зелень его глаз. «Он меня хочет, – понимает Курт, – он мой отец, он уже был со мной и все еще хочет меня». Эти запретные мысли волнуют больше, чем пугают, хотя в идеале должно быть наоборот. В канун Нового года Себастьян предлагает: – Давай сходим на Таймс-сквер. Ты впервые отмечаешь праздники в Нью-Йорке, это обязательно. В результате они все-таки идут на площадь, и ближе к полуночи, когда толпа вокруг становится плотнее, окружая их со всех сторон, Себастьян прижимается к спине Курта, обхватывает его руками, притискивает ближе к себе. На улице холодно и многолюдно, но если закрыть глаза, практически получается представить, что они наедине и делят этот момент на двоих где-то далеко-далеко отсюда – там, где никто их не знает. Отсчет заканчивается, все вокруг ликуют и кричат, а Курт разворачивается в объятиях и целует Себастьяна. Мягкие податливые губы, сухие от холода, касаются чужих, и те отвечают, всего секунду, но отвечают. Они отстраняются друг от друга, и Курт видит глаза Себастьяна совсем близко. Зеленые и потрясающе красивые, они ни капли не похожи на его собственные. Себастьян вскидывает голову, черты его лица смягчаются, и он касается щеки Курта рукой в перчатке. Когда-то тот думал, что в Новый год будет целовать Блейна, а сейчас не может даже заставить себя подумать о нем. Себастьян первым делает шаг назад, но вместе с этим хватает Курта за руку, чтобы не потерять в толпе. Они возвращаются домой, и тот сообщает, что они будут смотреть «Клуб «Завтрак». – Ну почему? – стонет Себастьян практически беззаботно, молодея на глазах. – Это наша традиция, – объясняет Курт. – Наша традиция – смотреть фильм, который я не выношу? – удивленно уточняет Себастьян, все же устраиваясь на диване поудобнее. Курт пожимает плечами и падает рядом. – Он не виноват, что у тебя нет вкуса. Себастьян хмурится, а Курт в очередной раз удивляется, насколько уютно им может быть друг с другом. Если забыть о напряженности, в основе их отношений легкость, и из-за этого Курту постоянно хочется совершенно невозможного. Нельзя встречаться со своим отцом, даже если между вами есть искра. Они смотрят фильмы до восхода солнца. Вначале Курт выдерживает дистанцию между собой и Себастьяном, но к утру обнаруживает, что прижимается к его боку так тесно, будто пытается вплавиться в него. Когда Курт замечает на себе внимательный взгляд, он делает все возможное, чтобы никак не отреагировать. Он хочет сдаться, обрушить стены Себастьяна и просто прикоснуться к нему, но Курт знает, что если они сейчас позволят себе лишнее, то сделают это сознательно и совершенно добровольно, и потом нельзя будет прикрыться обстоятельствами или очередной ложью о взаимном одиночестве. То, что произошло в Сиэтле, можно оправдать миллионом причин; дай же себе волю здесь и сейчас и докажешь, что причиной этому было только одно – желание. Солнце поднимается выше, и Себастьян со вздохом встает с дивана, глядя на Курта сверху вниз. Тот тоже смотрит – скользит взглядом по запястьям, рукам, напряженным плечам и шее, прежде чем встретиться им с таким же изучающим ответным. – Мне пора, – сообщает Себастьян. – У меня самолет. Курт кивает, облизываясь. – Я могу проводить тебя в аэропорт. – Звучит практически вопросительно, ему это не нравится. Курт боится, что снова потеряет Себастьяна, и не уверен, что сможет с этим справиться теперь. – Просто попрощаемся, ребенок, – отказывается тот, опуская взгляд сначала на свои ладони, а затем в пол. – А потом что? Полное молчание, как и раньше? – Курту хочется злиться, но вопрос звучит тоскливо. Себастьян качает головой. – Нет, больше никакого молчания, обещаю. Я все еще хочу… по-прежнему хочу, чтобы ты жил своей жизнью отдельно от меня, но теперь я буду звонить, ладно? Курт кивает, хоть и слышит только «Я буду звонить», и это значит, что у него самого не будет выбора и возможности инициировать общение. Но сейчас он готов с этим согласиться, готов пойти на уступку, чтобы потом попросить большего. – Я все равно буду позванивать Кэрол, – предупреждает Себастьян, – потому что не доверяю твоему «все хорошо». Курт молча фыркает. Себастьян делает шаг вперед. – Иди сюда, давай. Курт вспоминает ту ночь, случившуюся больше года назад, когда Себастьян в сумраке гостиной точно так же звал его к себе. Как и тогда, у Курта не появляется даже мысли в голове, чтобы ослушаться. Он встает и делает шаг вперед, мягко выдыхая, стоит чужим ладоням лечь на щеки. Они горячие и ласковые, и эта осторожная ласка практически сразу заставляет Курта закрыть глаза. Он тихо охает от неожиданности, как только губы Себастьяна прижимаются к его правому веку, почти робко целуют его, задерживая прикосновение. Даже отстраняясь, Себастьян все еще так близко, что Курт ловит на своем лице его теплое дыхание и чувствует, как лоб перечеркивает кончик чужого носа. А затем губы невесомо ласкают левое веко – так же нежно и продолжительно, и когда прикосновение тает, Курт стискивает рубашку Себастьяна в кулаках и целует его сам. Снова давит, вечно он давит, но по-другому не получается. Губы соприкасаются сухо и коротко, так же невинно, как на Таймс-сквер, но не менее волнующе. Вскоре после этого Себастьян уходит, прошептав на прощание: – До встречи, лапочка.

***

После этого Курт весь день проводит в слезах.

***

Жизнь продолжает идти своим чередом, как уже уяснил для себя Курт ранее. Рейчел возвращается из Огайо с целым миллионом историй о своих отцах в багаже и печалью после встречи с Финном. Снова начинаются занятия в колледже, так что Курт энергично погружается в учебу – руки прямо так и чешутся приступить к работе. Он общается с Ником и Джеффом, иногда списывается с Блейном. Это уже не так больно, и, Курт надеется, это значит, что раны постепенно заживают. Себастьян звонит раз в неделю, Курту от этого легче дышится – теперь он хоть что-то знает о его жизни. Их разговоры натянуты и неестественны, полны неловкости и пауз, и все же после них становится чуточку теплее внутри, потому что, судя по тону, Себастьян вполне искренне хочет знать, что у него все хорошо. В Нью-Йорке время летит быстро, Курт и опомниться не успевает, а Рейчел уже собирается в Огайо на свадьбу мистера Шустера. После долгих упрашиваний Курт соглашается присоединиться. Свадьба заканчивается катастрофой, учитывая, что невеста сбегает практически из-под венца, но Курт внезапно очень рад повидаться с Кэрол и Финном. – Ты замечательно выглядишь, дорогой, – хвалит та, когда все они вместе ужинают у них дома. Если бы Курт не был так пережеван жизнью, это мог бы быть и его дом. Когда Кэрол осторожно интересуется, как Курт провел Рождество, тот понимает, что она в курсе визита Себастьяна, но никак это не комментирует. У него уже была истерика по поводу их общения, и Курт не может орать из-за этого еще и на Кэрол. Он выделяет немного времени, чтобы сделать сюрприз и навестить Ника с Джеффом. Последний так кидается на него, что они чуть ли не падают на пол, а потом без устали выбалтывает последние новости, хоть Курт и так в курсе всего – они ведь поддерживают связь постоянно. Когда Джефф так тарахтит, а Ник смотрит на него с весельем и восхищением одновременно, Курт особенно четко понимает, что их пара – константа этого мира, и что в один прекрасный день они еще позовут его на свою свадьбу, с которой никто ни за что не сбежит. Прощаясь, Курт обнимает обоих особенно крепко.

***

За день до отъезда он встречается с Блейном. Они болтают ни о чем, неловко улыбаясь, но это почти не приносит дискомфорта. – Я подумываю поступать в Нью-Йорк, – говорит Блейн. Курт не удивляется – в конце концов, они обсуждали это, когда были вместе, и Большое яблоко всегда неподдельно привлекало их обоих. – Может быть, это будет НЙАДИ. Я знаю, что попасть туда почти невозможно, и все равно держу в уме как один из вариантов. Курт без задней мысли накрывает его руку своей и в жесте поддержки легонько сжимает пальцы. Прикосновение отдает знакомыми ощущениями, и Блейн, кажется, ни капли не удивляется. – Разумеется, ты поступишь. Блейн улыбается в ответ – неуверенно, уголками губ. Это грустная улыбка, совсем не похожая на обычную – яркую и широкую. Он опускает взгляд на их соединенные руки, поднимает голову и вдруг признается: – Я скучаю по тебе, Курт. Тот не отстраняется, хотя очень хочется. У него нет никакого желания обсуждать их отношения; жизнь в Нью-Йорке не оставляет времени ни на что и до сих пор кажется непривычной. Курт старается изо всех сил, чтобы найти свою собственную точку опоры, ему не до разбитых сердец. И все же он произносит: – Я тоже скучаю, Блейн. – Это правда, за исключением того, что Курт все-таки не скучает настолько, насколько вроде как должен. – Но ты в выпускном классе, а я все еще привыкаю к большому городу, и мне кажется… мне кажется, нам не стоит сейчас возобновлять отношения, лучше будем друзьями, а потом… посмотрим. Время покажет. Курт, колеблясь, закусывает нижнюю губу. На самом деле, он не уверен, что вообще когда-нибудь захочет вернуться к Блейну. Он не против дружить с ним, вернуть его в свою жизнь, только не как партнера. Себастьян до сих пор выводит Курта из душевного равновесия, и тот не выдерживает груза стольких чувств одновременно. Блейн согласно кивает, очевидно сдаваясь. Он горбится, опускает голову и плечи, словно на них возлагают непомерную ношу. – Да… нет, я понимаю, – бормочет Блейн. – Просто… Ты с кем-то встречаешься? Курт отшатывается и отпускает его руку. Он откидывается на спинку стула, против воли вспоминая Себастьяна, тепло его рук на своих щеках, дуновение дыхания на лице. Его губы – мягкие, потрясающие, вкус которых, вообще-то, не должен быть ему знаком. – Я ни с кем не встречаюсь, – отвечает Курт. – И с твоей стороны нечестно об этом спрашивать. Блейн тут же вскидывается. – Прости, Курт, прости… – Прекрати извиняться, я знаю, что ты не хотел. Я хочу, чтобы мы были друзьями, хорошими друзьями, а потом посмотрим. Блейн снова кивает, поднимая на него взгляд. – Тебя ведь не беспокоит, что я хочу учиться в Нью-Йорке? – Конечно, нет. Я буду рад. Я всегда тебе рад, несмотря ни на что, хорошо? – Хорошо. Послевкусие от разговора не спешит исчезать. Прощаясь, Блейн улыбается по-прежнему печально. Они долго и крепко обнимаются – так, что Курт почти теряется в знакомых и таких притягательных ощущениях. Если бы он мог простить Блейна и забыть одного обладателя зеленых глаз, его жизнь, наверное, стала бы намного проще. Курт улетает обратно в Нью-Йорк с тяжелым сердцем, и его отпускает только после приземления.

***

К марту Курт заводит пару приятелей в колледже. Разумеется, эти отношения к сердечной дружбе не отнести, но ему приятно, что теперь есть с кем иногда выпить кофе и несколько часов проболтать о моде. Не помешает и то, что однокурсники перестают смотреть на него, как на прокаженного, и начинают положительно отзываться о его эскизах. Именно из-за новых друзей празднование дня рождения Курта пару месяцев спустя оканчивается тем, что он оказывается в ужасном гей-клубе с бьющим по глазам освещением и слишком громкой музыкой. До этого Курт ни разу не окунался в клубную жизнь Нью-Йорка, и сейчас он этому рад. Вокруг много потных мускулистых мужских тел, Курт не чувствует в себе склонности к диким пляскам и не имеет желания тереться о кого-то на танцполе. Через два часа он теряет почти всех своих спутников, даже Рейчел, которая сбегает с Броди после торопливого поцелуя в щеку и не совсем трезвого пожелания «повеселиться». Курт догадывается, что в какой-то из моментов вечера друзья отчаялись уговорить его выпить или потанцевать и решили дать ему немного покоя. Разумеется, они не знают, что красующиеся сегодня на Курте новенькие часы – это подарок Себастьяна, который пришел по почте вместо обещанного месяц назад личного визита. Не сразу, но Курт все-таки пытается насладиться той ситуацией, в которую попал, и послать Себастьяна к черту. Он осматривает толпу, позволяя взгляду скользить по чужим лицам, рукам, ногам. В клубе слишком темно и слишком много народа, чтобы хоть кого-то нормально рассмотреть, однако Курт исправно старается оценить красоту сотен мужских тел, трущихся друг о друга. Учитывая, что всего пару лет назад он ходил по школьным коридорам со страхом, что кто-нибудь может ударить его за гомосексуальность, Курт не видит ничего плохого в том, чтобы просто насладиться видом. Он наконец-то решается на выпивку и покупает какой-то мягкий на вкус фруктовый коктейль, разливающийся сладостью на языке. Раньше Курту доводилось пробовать алкоголь только с губ Себастьяна или из тайника Хантера, и это было горько и невкусно. А этот коктейль ему нравится, и после пары глотков, которые Курт делает, прислонившись к барной стойке, ему становится вполне себе комфортно. Он думает о Тейлоре – однокласснике, которого уже едва помнит и с которым как-то раз поцеловался от отчаяния. О Блейне, как о первой любви – такой, какой она должна быть. Курт не думает о Себастьяне, отказывается это делать. Он отмахивается от воспоминаний об этих людях, думая, не будет ли неправильным познакомиться с кем-нибудь сегодня и просто приятно провести время. С последнего раза с Блейном прошло много времени, а Курт молод и имеет право хотеть секса. К тому моменту, как коктейль подходит к концу, Курт смотрит на танцующую толпу совсем другими глазами. В конечном итоге всем его вниманием завладевает высокий темноволосый мужчина у барной стойки совсем недалеко от него. Тот смотрит куда-то в сторону, и Курт не может полностью разглядеть его лицо, но разворот плеч ничего и фантастически полные губы в профиль – тоже. Мужчина поворачивает голову, Курт моргает… а потом моргает снова, потому что, оказывается, он потратил целых пять минут на оценивание Хантера Кларингтона. Разочарованно фыркнув, Курт вскидывает подбородок, подходит к нему, опирается на барную стойку локтями и, перекрикивая музыку, спрашивает: – Можно я куплю тебе выпить? Хантер даже не смотрит на него, отвечая: – Нет, спасибо, я… – Даже отдаленно не би-любопытен? – заканчивает за него Курт. Хантер вскидывает взгляд и в следующее мгновение расплывается в широкой улыбке. – Курт, – выдыхает он, а затем более эмоционально: – Курт! Хантер обнимает его, как утопающий своего спасителя – его пальцы впиваются Курту в плечи, притягивают ближе. Тот вжимает ладони ему в спину, внезапно осознавая, как сильно соскучился. Объятие немного затягивается, и, даже когда они отстраняются, рука Курта остается на чужом плече, мягко грея его через ткань рубашки. Хантер на доли секунды застывает, а потом устраивает ладони на его талии. – Что ты здесь делаешь? – спрашивает Курт. Ему приходится наклониться поближе, чтобы Хантер его услышал, и проорать это почти на ухо. – Бунтую против семьи, – отвечает тот точно так же, практически неуловимо притискивая Курта к себе. Пальцы на талии сжимаются крепче. – Пойдем! – кричит Хантер. – Куда-нибудь, где я буду тебя слышать! Он берет Курта за руку и тащит сквозь толпу, а тому приходится сделать нечеловеческое усилие над собой, чтобы не вспоминать, как вот так же его за собой вел Себастьян по Таймс-сквер в Новый год. Курт сосредотачивается на Хантере, его сильных пальцах и крепкой хватке, не исчезнувшей даже на улице. Холодный воздух бьет в лицо, и Курт глубоко вдыхает его, с облегчением воспринимая смену душной атмосферы клуба. – Поверить не могу, что ты здесь, – бормочет он Хантеру в спину. Тот разворачивается и без длительных раздумий врывается в его личное пространство. Пьян, что ли? Но нет, в нос ударяет только холодом и потом. – Итак? – тянет Курт. – Объясняйся. Хантер вскидывает бровь, глядя в ответ с весельем. – Я не видел тебя несколько месяцев, и вот мы встречаемся в гей-клубе в Нью-Йорке, так что не смотри на меня так, Хантер Кларингтон. Попробуй только скажи, что позвонить мне не было в твоих планах. – Ты всегда есть в моих планах. Курт смеется, но не может не слышать искренности в голосе Хантера. Он в очередной раз удивляется той легкости в их общении, тогда как с остальными их обоих никогда не покидала некая социальная неловкость. Курт принимает решение за считанные мгновения и, пользуясь тем, что они все еще держатся за руки, тянет Хантера на середину улицы. – Давай поймаем такси, – предлагает он. – Я забираю тебя к себе. – Что, даже не выпьем перед этим? Курт кидает на него взгляд через плечо и вскидывает руку в старом как мир сигнале для свободных таксистов. – От моего угощения ты отказался, а теперь, значит, хочешь выпить? – И спустя один удар сердца: – Так что ты делал в гей-клубе, Хант? Это входит в план твоего восстания против семьи? – А может, я г… – Хантера на полуслове прерывает подъехавшая машина. Они с Куртом немного неловко – потому что все еще держатся друг за друга – забираются на заднее сидение. Внутри тесно, и Курт не сразу понимает, что Хантер садится ближе к нему, а не возле дверцы. Он называет водителю свой адрес и только после этого снова переводит выжидающий взгляд на Хантера. – Ну? – Что? – Нью-Йорк, гей-клуб, рассказывай. – Точно, – кивает тот, сжимая его ладонь в своей. – Я… э-э… Я поступил в Нью-Йоркский Университет, а теперь… расширяю кругозор? Первый год студенчества, большой город, разве не самое время для экспериментов? Курт тоже кивает. Честно говоря, он рад и такому краткому пересказу событий из жизни Хантера. Долгие задушевные беседы никогда не были его сильной стороной, и, кажется, одной из причин, почему они вообще дружили, было то, что им не нужно было много болтать, чтобы понимать друг друга. И все-таки Курт шлепает Хантера по руке. Достаточно болезненно. – Так ты тут уже несколько месяцев торчишь! Хантер бессовестно бесстрастно пожимает плечами. – Мне надо было кое с чем разобраться. Курт подчеркнуто закатывает глаза, устраивая из этого целое шоу. – А еще более загадочным быть можешь или слабо? – Сейчас ты ведешь себя, как первоклассная стерва, – сообщает Хантер. – Хватит на меня так смотреть. Курт дарит ему один из своих лучших высокомерно-раздраженных взглядов, но, когда тот улыбается, отвечает тем же, а уже в следующее мгновение между ними исчезают последние крупицы расстояния, и Хантер целует его. Чужие губы оказываются такими полными и мягкими, что не откликнуться просто невозможно. – М-м, прости, – бормочет Хантер практически ему в рот – так близко, что Курт даже не слышит, а скорее чувствует слова. – Совершенно забыл про Блейна. Курт качает головой. – Нет больше никакого Блейна. Ему хочется видеть выражение лица Хантера, но они так близко друг к другу, что перед глазами все расплывается. Долгую минуту оба совсем не двигаются, застыв в странной позе и тяжело дыша. Их руки все еще сцеплены, пальцы переплетены. От Хантера пахнет чистым мужским потом и веет теплом. Курту хочется притянуть его ближе к себе, устроить ладони на широких плечах и как следует попробовать на вкус губы. – Хант, это будет странно, если я тебя поцелую? – И да, Хантер парой минут ранее сам сделал это, но… Курт должен спросить. Тот ухмыляется в ответ, и он ощущает это на своей коже, прямо в уголке собственных губ. Курт ничего не успевает с этим сделать, потому что такси резко останавливается, и его отбрасывает на спинку сидения. Курт вскидывает взгляд на водителя, который со скучающим выражением лица называет стоимость поездки. Они с Хантером расплачиваются и выходят на свежий воздух, приятный после духоты в салоне автомобиля. – Это не будет странно, – запоздало отвечает Хантер. Курт подходит к двери дома, в котором снимает квартиру, но уже возле нее разворачивается к нему. Хантер тут же нарушает его личное пространство, толкая Курта к стене, и снова целует его – теперь по-настоящему, глубоко, влажно. Тот позволяет это, вцепившись руками в чужие плечи, как хотел еще в машине. Может быть, его всегда что-то цепляло в Хантере, в конце-то концов. Курт накрывает ладонями чужую шею, вжимаясь в теплую кожу ледяными пальцами, и чувствует, как его талию стискивают руки – такие широкие и большие, что кажется, будто они могут с легкостью обхватить её в кольцо. Целовать Хантера безумно приятно, это распаляет – еще и потому, что они не виделись несколько месяцев и Курт уже давно был один. Они чуть отстраняются друг от друга, и он бормочет: – Кажется, в моем вкусе мудаки, которые не звонят месяцами. Хантер отодвигается и, цепляя пальцами его подбородок, заставляет посмотреть на себя. – Все в порядке? Курт пожимает плечами. Честно говоря, нет никакого смысла сравнивать отношения с Себастьяном и то, что происходит между ними с Хантером, но прямо сейчас он одинаково злится на них обоих. Тем не менее, второй хотя бы рядом в этот момент и, насколько Курт может судить, собирается остаться. А еще Хантер широкоплечий и высокий, Курт ему доверяет, и они снова должны поцеловаться, прежде чем он опять ввергнет себя в пучины депрессии. – Все отлично, – отвечает он. – Вернемся к тому, на чем остановились? Хантер улыбается, вскидывая брови. – Что? – невинно выдыхает Курт. – Должен же я тобой воспользоваться, пока ты не закрыл главу экспериментов и не вернулся к своей гетеросексуальности. Хантер смеется ему в губы, и они снова целуются. Хантер не такой, как Блейн. Он не похож ни на Блейна, ни на Тейлора, на на Себастьяна, и Курт этому рад, потому что поцелуи выходят влажными, непристойными и лишенными чувства отчаяния, преследующего его все последнее время. Они влетают в квартиру, не отрываясь друг от друга, и, когда добираются до спальни, на обоих уже нет рубашек, а у Хантера расстегнута ширинка. Курт забирается коленями на кровать и утягивает того за собой, одной рукой обнимая за шею, а второй хозяйничая в трусах. Хантер тоже смело трогает, ласкает, изучает его тело ладонями, и его совсем не смущает, что оно мужское. – Курт, Курт, – шепчет он ему в губы. – Почему, почему на тебе до сих пор столько одежды? Они обнажаются полностью и валятся на кровать, в порыве страсти катаясь по ней и поочередно одерживая друг над другом верх. По ощущениям проходит несколько часов, а не минут. В какой-то момент Хантер шепчет: «Вот так, нормально, если мы только так?», – и Курт лихорадочно кивает, с безумной улыбкой цепляясь за него. Им необязательно идти до конца, удовольствие от этого меньшим не станет. Хантер отлично сложен и силен, Курт целую вечность вылизывает его выпирающие бедренные косточки, потому что просто не может оторваться – он не видел ничего прекраснее в своей жизни. Хантер отзывчив на ласки, громко стонет от каждого прикосновения и еще громче, когда Курт садится на его бедра и ведет ими, притираясь. Чужие ладони сжимают талию, ложатся на изогнутую поясницу. – Я помню, что ты просил, – горячо выдыхает Курт ему на ухо, – просил остановиться на этом, но можно я… я буду сверху, я сделаю все сам? – Черт, да, – отвечает Хантер, и этого достаточно для вывода, что Курт не принуждает его делать что-то против воли и желания. Курт подготавливает себя сам, пока Хантер зачарованно смотрит на него, приоткрыв рот. Его напряженный толстый член подрагивает на животе в ожидании прикосновений. Все тело Курта открыто его взгляду, и под ним тот самому себе кажется каким-то слишком развратным. Странно, с Блейном они никогда так не делали, потому что всегда чувствовали неловкость в постели друг с другом, даже после нескольких проведенных вместе ночей. И совсем не странно, что примерно так Курт ощущал себя с Себастьяном, когда жадный взгляд зеленых глаз скользил по его обнаженной коже. От мыслей о нем – о его кровати – сбивается и тяжелеет дыхание, и Курт ненавидит свое тело за эту реакцию. Он крепко целует Хантера, глубоко вторгаясь в его рот языком, пока от удовольствия не затуманивает голову. А когда их губы разъединяются, медленно опускается на чужой член. С последнего раза, когда Курт был снизу, прошло много времени, он ощущает, как сопротивляются тугие мышцы, и не может так сразу привыкнуть к этому, но стоит только посмотреть вниз, на Хантера, тяжело дышащего под ним и старающегося не двигаться, с испариной от напряжения на лбу, красными искусанными губами, и Курт вспоминает, как классно бывает заниматься сексом. Он быстро устанавливает неспешный темп, двигая бедрами так, как кажется правильным. Хантер подчиняется его желаниям, стискивает пальцами и бедра и двигается вместе с ним. Это приятно, это фантастически хорошо, и, насладившись медленным ритмом, Курт роняет голову на грудь, шепчет: – Хантер, трахни меня. Тот трахает – сильно и уверенно. Курт и подумать не мог, что он так идеально усвоит урок. Хантер кончает первым. Он громко вскрикивает и так сильно вдавливает пальцы в кожу Курта, что тот уверен – завтра будут синяки. Не расслабляясь и не выходя из Курта, он берет его член в руку, дрочит жестко и безжалостно, как человек, который всю жизнь идет к одной определенной цели. И когда Курт кончает, Хантер заглушает его стон поцелуем. А после они молчат, тяжело и устало дыша. Минуты летят, и вот оба уже просто лежат бок о бок на спинах и тупо пялятся в потолок. Разгоряченное тело начинает неадекватно воспринимать прохладу в комнате, и надо бы привести себя в порядок, но Курту кажется, что в его теле совсем не осталось костей, чтобы беспокоиться об уборке. Спустя несколько минут молчания Хантер произносит: – Мне нравится твоя квартира. Курт смеется, делает над собой незначительное усилие и шлепает его по груди тыльной стороной ладони, в итоге так и оставляя ее там. – А ты идиот, – отвечает он. Хантер поворачивается к нему с улыбкой.

***

Они вытираются и даже успевают немного подремать, но в конечном итоге все заканчивается разговорами за остатками ужина из китайского ресторанчика, которые Курт обнаружил в холодильнике. Едят прямо в кровати – голыми и едва прикрытыми простыней. И это идеально иллюстрирует, насколько Курт расслаблен. Несмотря на мелкие различия, это почти так же комфортно, как пить с Хантером в машине, что они нередко проворачивали, пока учились в Далтоне. И неважно, что Курт сейчас видит его обнаженную грудь, очаровательно растрепанные волосы и истерзанные губы. На самом деле, он даже расценивает это как приятный бонус. Покончив с едой, они снова укладываются под одеяло – Хантер на спину, а Курт на его плечо, так, чтобы видеть чужой профиль. Уже очень поздно, и голоса машинально понижаются в попытке уважить ночную тишину. Хантер вытягивает из него правду про Блейна вперемешку с рассказами о жизни в Нью-Йорке, балладой про бесконечную любовь Ника и Джеффа и историей о том, как Соловьи раскатали Новые направления на региональных соревнованиях и теперь собираются на национальные. А когда Курт устает говорить, он заставляет Хантера перехватить эстафету. – Я учусь на фотографа, – сообщает тот. Курт не удивлен – Хантер признавался ему в своей тайной страсти к фотографированию еще в школе. – Отец закатил мне самую грандиозную истерику в истории нашей семьи, а мама отреагировала так, будто я попытался ее убить или что-то в этом роде. Курт кривится, искренне негодуя, что в мире еще остаются семьи, зацикленные на преемственности и традициях. – А что они от тебя хотели? – Чтобы я стал юристом или врачом. Не знаю, – пожимает плечами Хантер, как будто его совершенно не волнует, чего от него ожидали родители. Может быть, так и есть, но Курт знает, как больно не получать поддержки от родных людей. – Отец становится Халком, когда злится, и в его воплях трудно уловить основную мысль. – То есть ты пошел в него. – Так, ладно, это было всего лишь один раз, Курт, один. Курт улыбается перекошенному выражению чужого лица. – Главное, не забудь, что где-то в Огайо живет бариста с травмированной на всю жизнь психикой из-за тебя. Хантер с размаху бьет его подушкой, и Курт от неожиданности пронзительно вскрикивает, но быстро реабилитируется, вырывая ту из чужих рук и бросаясь в атаку. Хантер смеется, падает спиной на кровать, а Курт тут же успокаивается и с расслабленной улыбкой устраивается у него на груди, подпирая лицо руками. – В любом случае, я поступил на стипендию, и у меня даже есть работа. – Ого, – выдыхает Курт. – Богатенький мальчик учится самостоятельности в большом городе. Клянусь, из этого сюжета может получиться неплохой фильм. – Я хочу, чтобы меня сыграл Джонни Депп. Ну или Роберт Дауни младший, – невозмутимо сообщает Хантер. – Как минимум я заслуживаю этого за свои страдания. – Само собой, – серьезно соглашается Курт. Хантер качает головой, переводя взгляд на потолок. – Ну ладно, все не так плохо, на самом деле. Иногда мне помогает дядя. Курт наклоняет голову к плечу, рассматривая его профиль с самого выгодного положения. – Вот это поворот. У тебя есть такой классный дядя? – Смотря как посмотреть, – отвечает Хантер, а когда Курт вопросительно вскидывает брови, поясняет: – Он как белая ворона в семье. Бестактный, резкий, еще и гей. В молодости бунтовал, у него даже есть где-то сын, да-да, от женщины. То есть, – Хантер сбивается, – я-то люблю дядюшку Себа, но его поведение не идет на пользу репутации семьи Смайф. – Семьи Смайф? – как попугай, повторяет за ним Курт, потому что… потому что Хантер не может говорить именно о… – Кларингтон. Твоя фамилия. Кларингтон. – Да-а… – Хантер смотрит на Курта так, будто у того внезапно выросла вторая голова. – Дядя Себ – младший брат моей матери. Себастьян Смай… – Господи, Хантер, молчи. Не договаривай. – Курт? Чужой голос доносится как будто откуда-то издалека. Курт неуклюже отстраняется и едва не падает с кровати в суетливых поисках одежды. Он не может вдохнуть. Хантер что-то бормочет на заднем плане и, наверное, беспокоится, потому что Курту натурально плохо – он бледнеет и только и делает, что хватает воздух ртом. Он отчаивается найти одежду и просто садится на кровати, прижимая колени к груди и обнимая их руками. Курт плачет, точно знает это, хоть и не чувствует слез, потому что слишком ошеломлен, чтобы на чем-то сосредоточиться. Первое, что он более-менее осознает – это как простыня опускается ему на плечи, скрывая наготу. Курт не может поднять взгляда, но и так знает, что Хантер стоит перед ним на коленях. – Курт, ну же, Курт, – зовет тот. Голос звучит ближе – мягкий, заботливый. Курт не может собрать мысли, однако Хантер продолжает терпеливо повторять его имя. – Хант… – Фух, слава богу, я уж думал, мы тебя совсем потеряли. – Хантер, ты мой двоюродный брат.

***

Курт рассказывает ему все, и Хантер даже пытается его подбодрить, мол, «эй, ты ведь знаешь все эти аристократические штучки: кузены вечно трахаются друг с другом, так принято». Но Курту не смешно. Его жизнь скатывается в какую-то ужасную иронию, и он совсем не контролирует этот процесс. И все же когда Хантер предлагает оставить его в одиночестве, Курт цепляется за его руку и не отпускает, потому что знает, что одному ему будет еще хуже, чем сейчас. Так что они ложатся обратно в кровать и снова засыпают, совершенно вымотанные событиями ночи.