Зонтик на двоих

Один Когда они впервые делят зонтик, технически это даже не зонтик в обычном понимании. Это зонтик от солнца. И всё из-за Хироко. — Виктор, дорогой, посмотри на себя. У тебя такая бледная кожа, ты обязательно обгоришь. — И она вручает оторопевшему русскому зонтик — с рисунком из бабочек и ручкой, выполненной в форме паука. Оторопевшего, во-первых, потому, что он никуда и не собирался, а во-вторых, потому, что Хироко, улыбаясь, смотрит на него, как цветок, обращенный к солнцу. — Там очень солнечно, и ты должен поберечь себя. — Хироко прижимает кулаки к левому плечу, будто держит зонтик. — Держи его вот так. Чтобы не обгореть. А после она уходит, оставляя ошеломленного, но полностью покоренного её непосредственностью Виктора с вишнево-розовым зонтом в руках. Он держит его так, как она показывала, и вертит на пробу. Есть в этом что-то Романтичное — именно так, с большой буквы Р. Поэтому Виктор и стоит посреди комнаты, улыбается сам себе и вертит в руках зонтик, представляя, что он на прогулке среди цветущих деревьев и с одним японским фигуристом под руку. — Что ты делаешь? Виктор мигом останавливается и оборачивается, глядя на Юри, который стоит в конце коридора и смотрит на него, словно растерянная собачка. Что-то в Викторе тает. Его внутренности, наверное, похожи на одну из тех популярных чувственных фотографий космоса, на туманность, которая постепенно расширяется, заглатывая звезды. Это чувствуется как всё сразу. Внезапно ладони Виктора становятся слишком скользкими, чтобы без труда держать зонтик. Юри поправляет очки, подталкивая их к основанию носа, и «господи, как же это мило, как он может делать это так мило?» — проносится у Виктора в голове. Виктор легко крутит зонтик — просто, чтобы занять руки. Ему кажется, что в данной ситуации это движение будет уместно. — Ты проведешь мне экскурсию, Юри? — Виктор берет его под руку. Вопросительная интонация. Он с удовольствием наблюдает за тем, как карие глаза расширяются, а затем, словно снежинки, устремляются в пол, щеки Юри мигом краснеют. Это всё, конечно, мило, но Виктора это не устраивает — ему хочется, чтобы Юри смотрел на него всё время, не в силах отвернуться. Стеснительность — это мило, но до определенной степени. — М-м? — Ч… Что ты хочешь увидеть? Юри поднимает взгляд, и у Виктора на губах расцветает улыбка. Не-забудь-меня глаза блестят. И так сухие губы пересыхают еще сильнее, растягиваясь в я-ведь-всё-делаю-правильно улыбке. — Всё, что ты мне покажешь. Когда Юри берёт его за руку — и выглядит это так же клишированно, как и звучит, — как будто обе части пазла соединяются. Никто точно не скажет, какая получилась картинка, но она теплая, уютная и пахнет весной. Хироко права — солнце в Хасецу припекает. Виктор поднимает зонтик, хотя и понимает, что Юри давно уже привык к такой погоде, накрывает их обоих — так, просто, на всякий случай. Свет проникает через тонкую розовую ткань, и это прекрасно. Два Виктор поцеловал меня. Виктор поцеловал меня, и он именно это имел в виду и, господи боже, он захочет сделать это снова. Виктор поцеловал меня. Виктор Никифоров поцеловал меня. А сейчас Виктор Никифоров обнимает Юри за плечи. Не очень сильно, но и не прям нежно. Крепко. Цепко. Юри чувствует себя так, будто у него есть личный якорь, который удержит его от депрессняка после соревнований, пока он интенсивно анализирует выступление, пока с успехом будет убеждает себя, что даже самый великолепный прыжок был неудачным. В Пекине идет дождь, и позолоченные светом уличного фонаря капли могут показаться романтичными. Жара просто гнетущая, в воздухе чувствуется высокое давление, а дождь немного снимает напряжение. Но до Юри не долетает ни капли, потому что Виктор раскрыл над ними большой черный зонт. Эта мысль кажется нелепой, в самом деле это просто мимолетная мечта, но Юри чувствует себя как дома. Все элементы сходятся: приют, любовь, тепло, поддержка, доверие. Виктор прижимает его к себе еще крепче, нежно и мягко, и Юри утыкается носом русскому в грудь. И вдыхая его запах, Юри невольно думает о доме. Они останавливаются у перекрестка, вокруг никого, идет дождь, и у них снова один зонтик на двоих, и это просто идеальное клише для Превосходного Поцелуя. Но у Юри внезапно пересыхает во рту, язык ощущается чем-то тяжелым и чужеродным, и при каждом вдохе кто-то как будто царапает его по горлу. Но он поворачивает голову к Виктору, потому что хочет этого больше всего на свете. Виктор смотрит на него сверху вниз, кончиком языка проводя по влажной нижней губе, игриво приподнимая левую бровь. Колени Юри словно превращаются в воду. — Если ты чего-то хочешь, Юри, — спустя мгновение нарушает липкую тишину Виктор, — тебе достаточно просто попросить. — Т-тушеное мясо с овощами, — Юри начинает заикаться, потому что… ладно, он голоден и как можно думать о чем-то другом, когда Виктор так близко, такой идеальный и такой Виктор. Он краснеет до кончиков ушей. — Я хотел бы рагу, да. Виктор закатывает глаза, но Юри не чувствует себя обсмеянным. Он чувствует себя любимым. Колени снова обрастают костями, когда Виктор еще крепче обнимает его. Вся кровь, все нервы приливают ко лбу — туда, куда Виктор надолго прижимается губами, прежде чем отстраниться. — Рагу, ладно. Я знаю отличное место! Три Санкт-Петербург великолепен даже в дождь. Шорох просачивается сквозь покрытие и впитывается в дороги. Существует так много историй про этот сравнительно молодой город, и целой жизни, наверное, не хватит, чтобы услышать все. Но иногда это и хорошо; иногда настоящее оказывается лучше. Это как раз случай Юри и Виктора. Они стоят на мосту, под ними шумит река, слышатся крики чаек. Руки Виктора заняты — одной рукой он держит раскрытый над головой зонтик, а другой мягко сжимает бедро Юри. Его голубые глаза широко распахиваются, а затем медленно закрываются. Потому что Юри, балансируя на носочках, обнимает его за шею и накрывает губы Виктора своими. Дыхание на двоих. Виктор оставляет глаза закрытыми, но всё равно видит перед собой Юри. Солнце аккуратно облегает края облака, и лучи мягко играют на обручальных кольцах, как обещание. На мгновение они отстраняются, только чтобы соприкоснуться носами, а после Юри снова целует его. Потому что может. Потому что он — Виктора, а Виктор — его.