Станцуй для меня, красотка

Приглушенный свет софитов и ровное пламя свечей. Негромкая сексуальная музыка и отдаленные низкие голоса. Сладкий аромат дорогого парфюма и кубинских сигар. Дорого одетые клиенты и полуобнаженные танцующие тела. Для первых — это ночь релакса, для вторых — работа. Юри из вторых. И потому расслабиться никак не получалось. Закрутив блеск для губ, он положил тюбик в косметичку — аккуратно, концентрация на каждом движении помогала держать себя в руках, ведь слезы сейчас ему совсем ни к чему: скоро выступление, нет времени заново наносить макияж. Подняв голову, Юри посмотрел на свое отражение: тональник немного скрыл круги под припухшими глазами — ночью он так и не смог заснуть, — губы кривились, их уголки тянулись вниз. Юри попытался поднять их вверх пальцами, попытался улыбнуться… Нет, лучше не улыбаться. Собственное состояние раздражало. Сегодня все было не так! Даже линзы он надевал дольше, чем обычно: руки сильно тряслись. От волнения? Нет. Точнее, да, но не совсем. «Помни, даже если телом я не рядом, духом я всегда с тобой. Не облажайся и не подведи меня», — всплыли в памяти последние слова Виктора. Юри перевел взгляд на одну из фотографий, длинной лентой наклеенных вокруг зеркала. На ней Виктор улыбался ему, вальяжно откинувшись на сиденье розового лимузина; любимые глаза укоряюще смотрели из-за приспущенных на кончик носа черных очков. «Не подведу». Тихо скрипнула дверь гримерки. — Кацудон, пора, — на пороге застыл Крис в костюме монахини. Черная ряса, белый воротничок, апостольник — платок с вырезом для лица, ниспадающий на плечи… В этой самой целомудренной в мире одежде он выглядел порочнее, чем если бы вообще был голым. Возможно, из-за широких разрезов по бокам рясы. Или из-за красных отпечатков губ на белых участках ткани. Прозвище царапнуло душу: ведь теперь здесь нет ни Кацудона, ни Эроса — остался только Юри. И он будет танцевать один. — Хорошо, Наполеон, я уже готов. Юри встал, расправил свой наряд на сегодня: насыщенное синее шелковое платье с багровыми узорами. Длинное, в пол, скромное — вот только спина у него была открыта полностью, почти до ягодиц. Публику этого клуба разного рода недоступность привлекает куда больше; пусть даже показная, лишь спереди. Крис взволнованно наблюдал за его нервными движениями. Юри был совсем не таким, как две недели назад, Крис еще не понял, лучше или хуже, но определенно не такой. И это волновало, если не пугало. Что с ним произошло за это время? Кристоф сжал большое распятие, которое теребил в руках, — вот же… Виктор! И ведь на все расспросы о Юри только отшучивался, что все хорошо! Крис снова посмотрел на друга — что-то не похоже, что все хорошо. Может, не стоило тогда их сводить… Нет. Все равно уже поздно сожалеть. Да и с этими двумя надо было что-то делать, иначе постепенно они сами бы себя разрушили: один, рано или поздно, снова замкнулся бы и спился, а второй — совсем сошел бы с ума со своим раздвоением. Уж лучше пусть разрушителем выступит он. Да, поздно сожалеть — теперь осталось только наблюдать за рождением нового Кацудона. Нет, за рождением нового Кацуки Юри. Юри немного слукавил — он был почти готов. Помня слова Виктора, произнесенные тогда, в самое первое утро на прохладной кухне, он быстро зачесал волосы назад и зафиксировал гелем. Да, он помнил каждый совет своего тренера. «Всего лишь тренера». Горькая усмешка исказила полные, накрашенные красным блеском губы, но Юри тут же подавил ее, стер томной, застывшей, улыбкой. Блюдо должно быть идеальным. А что оно немного пересолено… Юри и это сможет использовать для преображения. Ведь теперь он действительно познал любовь. Придерживая юбку, чтобы не наступить на подол, он вышел из гримерки и повернул направо. — Кацуд… Юри, — неожиданно окликнул его Крис по имени. Удивленный, Юри обернулся через плечо — друг указывал в противоположную сторону: — Тебе поставили выступление в малом зале. Кацуки вздрогнул, как от удара. Почему в зале для неопытного среднячка? Почему не в главном, как раньше? Потому, что он взял отпуск и так надолго? Чак-Чак, наверно, думает, что он растерял форму… Ничего, он покажет, что все не так. Покажет этим танцем — и вернется в топ-меню! На плечо мягко пустилась ладонь, сжала, вырывая из мыслей. — Юри, ты точно справишься? — тихо спросил Крис. И попытался улыбнуться расслабленно, игриво: — Скажи правду — я слуга Господа, мне ты можешь исповедаться! Против воли Юри и правда улыбнулся. Но только качнул головой: — Все в порядке, — он снял его руку со своего плеча и поцеловал тыльную сторону ладони, чем безмерно удивил Криса: раньше Юри предпочитал избегать любых контактов. Но что было раньше — больше неважно. И что будет — неважно тоже. Юри просто будет отрабатывать обычную тренировку с Виктором. С такой мыслью он расправил плечи и пошел по коридору, увешенному большими фотографиями: с одной стороны блюд, с другой — танцовщиков с соответствующим псевдонимом. Себя на этой стене не увидел, и это воодушевило: значит, как и у всех из топ-меню, его фото висели перед главным залом. За очередным поворотом показалась широкая дверь. Всего шагов десять осталось. Сердце резко ускорило темп, начав больно толкаться в ребра, в глазах на мгновение потемнело, Юри, невидяще, нашарил рукой стену, оперся. Нет-нет-нет, только не сейчас! «Успокойся. Успокойся! Ты же не хочешь, чтобы все, чему научил тебя Виктор, пропало даром?!» Лишь стоило вспомнить о Викторе, как свежим потоком в душный туман истерики ворвался его голос: «Юри, ты обычно запарываешь всю сексуальность в движениях, когда о чем-то думаешь. Расслабься!» И Юри расслабился. Резко выдохнул; постаравшись не задеть губы, провел по лицу, словно снимал липкое волнение, и похлопал себя по щекам. Все, порядок. Он больше не будет переживать — ведь бояться нечего. Клиенты не ощутят его страха, они ощутят его любовь, выраженную в движениях. Любовь к Виктору! Но, вопреки смелым убеждениям, перед выходом на сцену Юри все равно трусливо зажмурился. Нет, на движениях это не отразилось: каблуки любимых туфель стучали уверенно, бедра чуть покачивались, платье тихо шуршало, скользило по голой коже ног на каждом шаге, отчего то и дело по ней пробегали волнительные мурашки… Просто глаза были закрыты. Но, чтобы дойти до пилона, зрение Юри и не требовалось. Сделав пять шагов, он вытянул руку чуть вправо, сжал пилон немного взмокшей ладонью. Холодная гладь вернула ему смелость, это ощущение было слишком привычно, чтобы продолжать чувствовать неуверенность. Осталось дождаться музыки — и уйдут последние сомнения, растворятся в знакомых до последней ноты звуках страстной скрипки! Но вместо нее неожиданно заиграло ласковое пианино. Мелодия незнакомая, или… Юри ошарашенно распахнул глаза: ведь именно эту мелодию тогда, в их последний вечер, напевал себе под нос Виктор! Но как?.. Откуда? А потом его поразило другое: в зале никого не было. Почти никого: главный и единственный зритель сидел перед самой сценой, смотрел на него снизу вверх, не скрывая радости, восторга и довлевшей над всем этим осторожной неуверенности. Колени у Юри подогнулись от обрушившихся разом чувств: облегчения, изумления, небольшой злости, большой обиды и еще кучи всего, — ему пришлось схватиться за пилон уже двумя руками, чтобы устоять на ногах. Юри издал нервный смешок: если он во второй раз подряд упадет в обморок в клубе, в его профессионализме явно начнут сомневаться. Но он уже и сам ни в чем не был уверен. Даже в том, что все это ему не снится. — В-виктор? — через некоторое время смог выдавить Юри. Тихо, хрипло, неверяще — но смог. И жадно, требовательно начал рассматривать его лицо — не видел всего день, а ощущение, что целую вечность! Невыносимо долгую вечность, еще раз выдерживать которую совсем не хочет. — «Юри-и на сцене». Это название мелодии, — вдруг произнес Виктор гордо, рукой он плавно повел в воздухе, словно пальцами рисуя мелодию. Но выглядел немного неуверенно, что удивило Юри даже сильнее его появления. — Ты спрашивал меня вчера, хочу ли я, чтобы ты остался. Я не знал, правда, не знал, прости! Но думал всю ночь и в итоге создал эту мелодию. Это мой ответ. Примешь его? Уже этого было достаточно, чтобы Юри умер от счастья. И пока этого не случилось — он просто кивнул головой. Примет ли? Что за глупый вопрос, Виктор! После этого напряжение ушло. Виктор широко улыбнулся и деланно повинился, разводя руками: — Прости, что не смог выкупить главный зал: зарплата у преподавателя небольшая, но ее хватило на этот. Ты же не думал, что я позволю кому-то смотреть на свое творение? Я весьма ревнивый автор. — Юри чуть не рассмеялся — такое ощущение, будто его предупреждали о недостатках, пока еще не поздно отказаться… Поздно. Он не откажется. Не дождешься, Виктор! И Никифоров это понял, отсалютовал ему бокалом шампанского: — Давай, станцуй для меня, красотка. А после пойдем домой — нам еще к тесту по английскому готовиться. Вот же… король драмы! Неужели нельзя было сразу сказать? Зачем было заставлять его целую ночь… Тут, запрокинув голову, Юри все-таки облегченно рассмеялся. Сам виноват. Нет, они оба. Но ведь все еще можно исправить? Да, он сотрет предыдущую ночь одиночества из своей памяти. И немного накажет Виктора — пусть тот и купил зал, это не приват и, значит, трогать танцовщика нельзя. — Не отрывай от меня взгляда, — с предвкушением приказал Юри. И, усмехнувшись, повернулся спиной — восхищенный свист наложился на плавную, пробирающую до самой души музыку, в которую Юри обернулся, как в дорогую ткань. А его выступление… Движения не открыто предлагающие — лишь намекающие. Взгляды не требующие — мягко зовущие, как песни сирен. И Виктор подался вперед, жадно за ними следя. Как и думал — идеально. Amazing. Вау! Теперь в выступлении стало больше невинного — и это покоряло сильнее показного Эроса. Хотя Виктор и так уже давно был покорен. «Правильно, танцуй, красотка. Всем телом, всей душой, уже не ради денег. Теперь на этой сцене и за ее пределами ты больше не одна…»

***

— Виктор, значит, ты теперь вернешься в модельный бизнес? — решился спросить Юри, когда они сидели в его гримерке. Намного позже, когда жажда поцелуев и прикосновений утихла, позволяя просто поговорить. Рука на его голой спине остановилась — а потом снова продолжила движения, ласкающе выводя широкие круги вокруг позвонков. Виктор потерся щекой о его и шепнул на ухо: — Нет, у меня есть идея получше. Что за идея, Юри спросить не успел. Дверь вдруг распахнулась — забыл закрыть на щеколду! — он спрыгнул с колен Виктора и принялся спешно одергивать задранное платье. Надеть обратно висящие на ступне темно-синие трусы (просто прикосновениями ограничиться не было сил) он не пытался — дернув ногой, отбросил их в кучу одежды, надеясь, что никто не заметит. Если Чак-Чак и заметил, то не показал вида. Даже бровью не повел. — Кацудон, Пломбир, через час ваша очередь выступать, — объявил он и закрыл дверь. А Юри ошарашенно повернулся к Виктору. Ему послышалось, или… Не-е-ет, этого быть не может! — Пломбир? — тем не менее, спросил он у подозрительно веселого Виктора. Тот уже не смог скрывать больше широкой задорной улыбки: — Ага, высший сорт! — Виктор радостно кивнул головой, а Юри закатил глаза, не разделяя его энтузиазма. — Давай вместе сместим вашего нового короля, как его, Джей-Джей? Юри замотал головой и возмущенно посмотрел бывшему тренеру и, кажется, будущему коллеге в глаза: — Виктор, а как же университет? Как же твоя прежняя работа? Что скажет Яков или Юрий? Что за сумасбродство! Виктор упрямо сложил руки на груди: — Я не могу запретить тебе выступать… Но и позволить танцевать для других тоже! Так что ты продолжишь танцевать на сцене — но только для меня и только со мной! А что касается твоих вопросов: я не хочу думать о том, что скажет какой-то чужой мир, ведь мой мир — это ты. И от этих слов все возмущение Юри сдулось. — Тогда и ты… Ты тоже танцуй только для меня! — набравшись смелости выпалил он. Впервые не краснея — предвкушая. — Обещаю, — сказал Виктор. А потом поднялся, подошел ближе, но, когда Юри потянулся навстречу — думал, что Виктор хочет его поцеловать, — опустился. На одно колено. — Партнеры по танцу — это серьезно, — немного смеясь, произнес он, но в глазах его смеха не было. — Я не допущу собственнических взглядов на тебя, пусть все видят, что ты со мной! — раздался тихий щелчок открывшейся бархатной коробочки, от одного взгляда на блестящий ободок кольца у Юри сердце ухнуло куда-то в неположенное место. — Ты согласен? Словно зачарованный, Юри протянул руку и, прежде чем осознал, что творит, почувствовал, как металл обжег безымянный палец. Это что… предложение? И пусть оно было не совсем обычное, Виктор улыбался так широко, будто сделал официальное. А раз так — порывом Юри притянул Виктора к себе, целуя. И он совершенно не боялся потерять часть себя, напротив — впервые чувствовал себя настолько цельн… — Тьфу! У них выступление скоро — а они дурью страдают! — внезапно за спиной раздалось возмущенное бурчание. Резко обернувшись, Юри с изумлением заметил застывшего в дверях Плисецкого — он-то что здесь делает?! И, кажется, впервые не только он был не в курсе: — Юра? Ты… Откуда ты здесь? — спросил Виктор, не скрывая удивления. Но Юри из объятий не выпустил. — Я тут теперь стрип-менеджером работаю. Должен же кто-то следить за вами, дебилами, — фыркнул тот, вздернув подбородок. И вдруг зловеще улыбнулся: — Теперь буду знать о каждом вашем шаге все. И не только я — Яков тебя просто так не оставит. Виктор недоверчиво посмотрел на него: — А за тобой-то кто присмо… — за спиной Плисецкого возникла еще одна фигура, и он запнулся: — Здравствуй, Отабек. Алтын молча кивнул и приобнял Юру за плечи — кажется, у них все хорошо? Плисецкий не вырвался и деловито продолжил: — Бека тоже теперь здесь работает — ди-джеем. Скоро придет Гоша — он будет вам помогать с макияжем и костюмами, — на последних словах его глаза блеснули особо мстительным удовлетворением. Представив конечный результат стараний Поповича, Юри вздрогнул, а Виктор громко возмутился: — Так это все Яков устроил? Специально, чтобы мы отсюда поскорее сбежали, да? Скажи ему, что я все твердо решил и не вернусь обратно! Не слушая его, Юра продолжил методично перечислять: — Сара с Милой теперь по четвергам и субботам будут петь вживую, а Микеле будет устраивать с ЖЖ танцевальные баттлы на сцене — если победит, Яков разрешит ему петь дуэт с Сарой в «Две звезды». Кстати, еще Пхичит придет работать фотографом — лучше официально устроим его, все равно ведь пролезет… Виктор обреченно вздыхал на каждую новость и призывал на голову чрезмерно заботливого ректора разные кары (вроде налоговой проверки), а Юри молчал. Вся эта суматоха, гул, надежная рука, сжимающая его ладонь… Разве он может быть еще счастливее, чем сейчас? И если всего две недели так кардинально перевернули его жизнь, то что же будет дальше? Как же хочется поскорее узнать. Чувствуя приятное волнение от этой мысли, Юри повернулся и крепко обнял Виктора, заставляя его удивленно замереть посреди фразы. И пусть вряд ли все будет легко, пусть выпадет немало трудностей — вместе они справятся. Вместе. «Танцуй со мной, пока я могу двигаться. Играй мне, пока я могу слышать. Сияй для меня, пока я могу видеть. Будь рядом и люби меня, пока я люблю тебя. Навсегда».