Другая Каренина

— Эшли, дорогая, успокойся, — Мэри Бойд с едва скрываемым умилением смотрит на дочь, которая нервно расхаживает по комнате, комкая в руках перчатки, — ты вся раскраснелась, возьми себя в руки. — Я стараюсь, маменька, — шепчет девушка и замирает возле огромного зеркала, проведя кончиками пальцев по своим розовым щекам, — просто я так волнуюсь. Сегодня… сегодня все решится, и я не могу дождаться. — Только помни о приличиях, — встревает лорд Джеймс, подойдя к дочери, — граф Джонс — великолепная партия для тебя, дорогая. Он достойный сын и благородный человек, к тому же офицер. Вы будете потрясающе смотреться вместе, но он не должен видеть твое волнение. — Я помню, папенька, — отзывается она и, позволив ему поцеловать себя в лоб, надевает перчатки, осторожно поправляет мелко завитые локоны и поворачивается к родителям. — Нам нужно поторопиться, чтобы он не решил, что я не пришла на бал. — Он не подумает. Все знают, что вы договорились о встрече на этом балу, а о честности рода Бойдов известно всему высшему обществу, так что он не посмеет сомневаться в тебе, дорогая. И следи за собой, сегодня на вас будут смотреть все, — гордо произносит мать, ласково проведя рукой по ее спине, и вся семья покидает комнату, направляясь в сторону зала, из которого уже доносится мелодия мазурки.       Богато одетые гости заполонили весь зал, кто-то переговаривается вполголоса, кто-то танцует, жеманно поджав губы, но на устах у всех лишь одна сплетня — сегодня офицер Джонс сделает предложение графине Бойд, юной Эшли. Вся знать Петербурга то и дело бросает на девушку любопытные взоры, смущая ее, но та, как и следует ее положению, держится прямо и уверенно, не отходя от родителей.       Когда в дверях появляется молодой граф Джонс, толпа на мгновение замолкает, любуясь его белоснежной одеждой, красивым, благородным лицом и пронзительно синими глазами, и сразу же рассеивается, пропуская его к графине, которая невольно заливается румянцем, крепче сжав в дрожащей руке веер. — Граф Бойд, графиня, — Киллиан щелкает ботинками, наклонив голову, и Джеймс едва заметно кивает с гордой улыбкой, следя за тем, как юноша легко касается губами руки улыбающейся Мэри и поворачивается к Эшли, с нетерпением и волнением смотрящей на него, — мисс Эшли. — Граф, — она приседает в легком реверансе и закусывает нижнюю губу, когда он целует ее руку, задержав ее в своих ладонях немного дольше, чем следовало бы. Сердце бешено стучит в груди, и она старается скрыть волнение и дрожь. — Нам нужно объясниться. Могу я ангажировать Вас на кадриль? Вы обещаетесь? — его синие глаза влюбленно горят, и она кивает, из последних сил держа себя в руках. — Я почту за честь. — Благодарю, — он снова наклоняется к ее руке и, кивнув светящимся от гордости родителям, отходит в сторону к другим офицерам, которые встречают его довольными возгласами. Эшли цепляется за локоть матери, пряча у нее на плече свою улыбку, а Джеймс проводит рукой по ее волосам, оглядываясь по сторонам. — Сегодня все решится… — Сегодня… — Она обещала ему кадриль… — Они объяснятся… — Великолепная партия… — Сегодня... — Сегодня он сделает ей… — … предложение… — по толпе скользит шепот, затихающий каждый раз, как поблизости оказывается Киллиан, который, вскинув голову и прямо глядя на всех окружающих, медленно передвигается по залу, кивая гостям.       Уверенный, спокойный, он привлекает взгляд всех дам, которые не сводят с него восторженных глаз, завидуя юной графине, которой предстоит стать его женой. Умный, образованный, любящий сын, Джонс всегда был в центре внимания высшего общества Петербурга, его не обсуждали разве что редкие люди, не имевшие чести быть знакомыми с ним. Он очаровывал всех, западая в души даже замужних женщин, находил общий язык с самыми жесткими офицерами, умел веселиться с детьми, выступая образцом идеального сына, друга, мужа и отца. — Джонс! — через толпу к нему протискивается молодой офицер в синем камзоле, и Киллиан, обернувшись, широко улыбается и хлопает его по плечу, на мгновение растеряв свою напыщенность. — Я уже решил, что ты не придешь. — Куда я денусь, а вот тебя, Дэйв, я не ожидал здесь увидеть. Ты все по миру да по миру, а про старых военных друзей забыл. Я ждал тебя на свои именины, а потом узнал, что ты поехал покорять Париж. — И ты бы видел его, — расплывается тот в улыбке, — прекрасный город, а какие там женщины, друг мой! Никогда не узнаешь, пока не увидишь. С трудом я оттуда вырвался, но и то ненадолго. Скоро снова вернусь к своей любезной Жаклин, мучаюсь я без нее. Но я искал тебя не для того, чтобы поговорить, у меня просьба к тебе. — Ты как всегда, — Киллиан ухмыляется, покачав головой, — мне, может, нужно поговорить с тобой, а тебе каждый раз что-то нужно от меня. Плохой ты друг, Дэвид. Но давай, рассказывай, что за просьба. — Если ты поговорить хотел о своей предстоящей женитьбе, то я наслышан. Об этом знает весь Петербург, даже в Москву сплетни попали. И я должен тебе сказать, что малышка Эшли прекрасное создание, идеальная для тебя жена, так что поздравляю и полностью поддерживаю твой выбор. — Прекрати растекаться в комплиментах, я уже понял, что тебе нужно что-то от меня, так что я весь внимание. — Дело в том, что сюда приехала моя двоюродная сестра, Эмма Голд, думаю, ты слышал о ее муже. Приехала одна, без мужа, утомил ее он, видать, что не удивительно, ему давно за сорок перевалило. Она давно не была в высшем обществе, так вот введи ее в бал, прошу тебя, не хочу, чтобы она стояла в стороне. Я знаю, ты умеешь веселить дам, подари ей один танец, и проблемы иссякнут. Я бы сам станцевал с ней, но, сам понимаешь… — Ерунда какая, — Джонс пожимает плечами, — я думал, что-то серьезное. А это — легко исполню. Но где же она? — он поднимает голову, оглядывая толпу. — Я должен разделаться с ней до кадрили, я обещался юной графине. — Да вот же она. Эмма, Эмма! — Дэвид делает пару шагов вперед, глядя на лестницу, и Киллиан, проследив за его взглядом, на мгновение замирает, оглядывая вошедшую в зал женщину.       Золотистые волосы собраны в замысловатую прическу на голове, открывая взору длинную шею, темно-синее платье с вплетенными в ткань золотыми нитями идеально сидит на стройной фигуре девушки, которая, придерживая подол длинной юбки, медленно спускается по ступенькам, гордо и уверенно держа голову. Большие, темные глаза, пухлые губы, бледная кожа, длинные ресницы, аристократизм в каждой черте лица — она словно светится изнутри, привлекая всеобщее внимание. Люди мгновенно начинают обсуждать ее саму, ее мужа и их замужество, отчасти сочувствуя судьбе княгини.       С трудом оторвав от нее взгляд, Джонс видит, что на нее смотрят, кажется, все, и подходит к подножию лестницы следом за Дэвидом, который, подав сестре руку, легко касается губами ее щеки и тепло улыбается. — Эмма, дорогая, хочу представить тебе офицера Джонса, мой старый друг и товарищ по войне. Уверен, ты помнишь его по моим рассказам. — Офицер Джонс, — ее голос ласкает ухо, и Киллиан невольно улыбается, видя, как в ее темно-зеленых глазах блестят огоньки, — я и правда наслышана о Вас, и не только от своего брата. Мой муж очень лестно о Вас отзывался. — Я польщен, княгиня, — взяв ее руку в тонкой перчатке, он оставляет на нежной коже поцелуй и, подняв голову, встречается взглядом с ее удивительными глазами, манящими, таинственными. Он никогда не видел таких глаз. Завороженный, он крепче сжимает ее ладонь. — Позволите пригласить вас на танец? — Сочту за честь, — Эмма слегка приседает, не отводя от него глаз, и идет за ним в центр зала, присоединяясь к танцующим. Его рука ложится на ее талию, и Киллиан подается ближе, скользя глазами по ее лицу. Она приподнимает подол юбки, и они погружаются в танец, влившись в толпу танцующих.       Люди смотрят на них, невольно отмечая красоту пары, в то же время в замешательстве глядя на побледневшую Эшли, которая, крепко вцепившись в руку матери, неотрывно следит за возлюбленным и его партнершей. Она поджимает губы и нервно шепчет Мэри, что все в порядке и им нужно лишь дождаться кадрили, когда все разрешится. — Не переживай, дорогая, — подает голос Джеймс, сжав плечо дочери, — танцевать не запрещено, это еще ничего не значит. Ты пообещала ему кадриль, нужно лишь немного потерпеть, и все встанет на свои места. — Конечно, папа, — эхом отзывается она, убеждая себя, что все действительно в порядке.       Между тем шепот, скользящий по залу, становится громче, когда Эмма и Киллиан не расходятся после окончании мелодии, а продолжают танцевать, дождавшись начала следующей композиции. — Такое ощущение, что они одни, — несется из уст в уста недовольные слова, и люди непонимающе переглядывается, в то время как танцующие словно и правда не обращают ни на кого внимание. — Вы приехали одни? — спрашивает Киллиан через какое-то время, испытывая странное желание услышать ее голос. Эмма кивает, перехватив ткань платья, и слабо улыбается. — Мой муж не любит балы, он считает, что после сорока не стоит посещать подобные мероприятия, поэтому мне пришлось ехать в одиночестве. Я хотела навестить брата, да и я соскучилась по балам, по музыке, танцам... — Вы потрясающе танцуете, княгиня. — Могу то же самое сказать и о Вас, граф. Не удивительно, что о Ваших талантах знают даже вдали от Петербурга. Я обычно не слушаю сплетни, но в этот раз они не соврали. Это радует. — Вы знаете столько обо мне, а я практически ничего не знаю о Вас, — Киллиан наклоняет ее, обхватив руками ее талию, и замирает, столкнувшись взглядом с ее блестящими глазами. Потом, встряхнувшись, снова возвращает ее в вертикальное положение и кладет руку на ее талию, вдыхая запах ее духов. — Мне кажется, это нечестно. — Моя жизнь скучна, граф, — отзывается Эмма, немного раскрасневшись от танца и его внимания, — семейная жизнь забирает все интриги и приключения, которые были до замужества. Мне практически нечего рассказать Вам. — Я готов слушать все, что Вы расскажете, — пылко выдыхает он, не сдержавшись, и теснее прижимает ее к себе, завороженный ее близостью, — я очарован Вами, княгиня, — она счастливо и очень нежно улыбается, крепче сжав его ладонь. Ее глаза горят, и ему хочется рассмеяться в голос от эмоций, взрывающихся внутри.       Гости начинают волноваться, перешептываясь все громче и громче, непонимающе поглядывая в сторону Бойдов, которые с волнением и трепетом замирают каждый раз, когда объявляют новый танец. Эшли, похожая на полотно, с трудом держится на ногах, снова и снова повторяя, что нужно лишь дождаться кадрили. — Графиня, — она вздрагивает, когда к ней подходит офицер и наклоняет голову в знак приветствия, — скоро объявят кадриль. Могу я пригласить Вас? — К сожалению, я уже обещалась, — нервно отзывается Эшли, выдавив улыбку, и снова смотрит на танцующих, ища глазами Джонса. К ней подходят все новые и новые кавалеры, приглашая на танец, но она снова и снова отказывается, даже не глядя на них, переминаясь с ноги на ногу.       Когда, наконец, объявляют кадриль и танцующие выходят в центр зала, к ним присоединяется и сияющая Эмма под руку с Киллианом, и терпение гостей, кажется, лопается. Они шумно обсуждают происходящее, перемещаясь по залу и возмущаясь. — Это скандал! — Какой позор! — Как он посмел? — Какой скандал! — Чистой воды неуважение! — Она же замужем! — Бедная графиня! — Позор, позор, позор!       Бледная, как мел, Эшли пошатывается, видя счастливо улыбающихся танцующих, которые не обращают внимание на гул вокруг них, и, вырвавшись из рук матери, бежит к выходу, пытаясь скрыть льющиеся по щекам слезы. Покрасневший от негодования Джеймс берет под руку дрожащую Мэри и торопливо идет следом за дочерью, с искренним презрением посмотрев на молодого офицера.       После их ухода зал буквально взрывается. Практически никто не следит за речью, открыто возмущаясь и высказывая свое недоразумение, с осуждением глядя на княгиню и ее партнера. В какой-то момент к ним проталкивается Дэвид, останавливает Эмму, сжимает ее локоть и, наклонившись к ее уху, шепчет: — Тебе нужно уходить, сестра. Случилось… недоразумение, — он сбивчиво и нервно объясняет ситуацию, и с каждым словом она становится все бледнее и бледнее, потом переводит испуганный взгляд на встревоженного Киллиана и делает шаг назад, прижав руку к губам. — Какой ужас! Мне… мне так жаль, я не должна была, — не дав ему шанса сказать что-либо, она разворачивается и спешно покидает зал, скрывшись за дверью. Джонс порывается последовать за ней, но Дэвид удерживает его, встряхнув за плечи. — Ты слышишь, что говорят вокруг? Подумай о молодой графине! — Мне все равно! — пылко заявляет он и, вырвавшись, летит вниз по ступеням.       Эмма, нервно дрожа от холода, подстрекает кучера поторопить лошадей, кутается в меховую накидку, увидев огни перрона, спрыгивает на заснеженный асфальт, бросает кучеру несколько монет и отходит от дороги, глядя на медленно падающий снег.       В голове возникает образ голубоглазого офицера, и она улыбается, прижав пальцы в губам, потом вдруг начинает смеяться и, раскинув руки, кружится по площади, подставив лицо под крупные снежинки. Сердце поет, и она не в силах остановиться, прикрывает глаза и кружится, кружится, кружится, испытывая давно забытую легкость. — Все так смешалось, не понимаю, что случилось… Что делать мне? — Эмма снова и снова касается пальцами своих губ, все еще ощущая на них дыхание Киллиана, и проводит руками по плечам, вспоминая его прикосновения. — Я пропала, пропала под этим снегом… Что я творю? Я ведь замужем, что мне делать?.. О, не важно, не важно! Какое наваждение… — она снова заливается смехом, подставив руки под снег, и следит за тем, как снежинки искрятся в свете фонарей.       В который раз повернувшись, она вздрагивает, когда видит в нескольких метрах от нее фигуру Киллиана, смотрящего прямо на нее, не моргая, словно боясь, что она растает, если он хотя бы на мгновение перестанет смотреть на нее. — Вы? Зачем?.. — голос надламывается, и она делает шаг назад. — Вы должны уйти… — Мне легче забыть свою присягу, чем выполнить Вашу просьбу, княгиня, — он подходит к ней, и Эмма отступает, подняв руки в протестующем жесте. — Не издевайтесь надо мной, пожалуйста. Я не уйду, это выше моих сил. — Вы должны вернуться, я виновата в том, что юная графиня… — Я понимаю, что не любил ее, — решительно обрывает ее Киллиан, сверкнув глазами, — наша помолвка была бы огромной ошибкой, и я счастлив, что Вы открыли мне глаза. — О, молчите, молчите… — шепчет она, качая головой, а он неумолимо приближается, пока не оказывается в полуметре от нее, вынуждая прижаться к стене здания. — Вы должны оставить меня, это было ошибкой… — Ошибкой? Я не верю, и Вы сами не верите. Чувства не могут быть ошибкой. О, молчите, не говорите мне о своем положении и замужестве, это не важно, совсем не важно. Я ясно понял, что теперь должен быть всегда там, где будете Вы. Иначе я не смогу жить. И я не поверю, что Вы не чувствуете то же самое, я вижу Ваши глаза… — его руки ложатся на ее плечи, и она вздрагивает, с трудом сдерживая стон. — Забудьте, забудьте все, что было на балу… Прошу Вас, уйдите из жизни моей, нам с Вами не по пути. Я замужем, Вы планировали жениться, все это было неправильно, мы должны остановиться, пока не случилось непоправимое… — Тогда мне проще покончить с жизнью, чем оставить Вас, — пылко выдыхает Киллиан, глядя в ее горящие глаза, и проводит рукой по ее щеке, ощущая, как она дрожит. — Я попал в капкан, в капкан Ваших глаз, и больше не могу ничего поделать. Я Ваш, княгиня, не гоните меня, прошу, это страшнее смерти для меня. — Все пропало… И эта метель… — Эмма прикрывает глаза, когда он, сжав ее ладонь, касается губами ее пальцев, теснее прижимаясь к ней. — Уходите, молю Вас, я не в силах оттолкнуть Вас… — Это лишь доказывает, что мои чувства взаимны, — шепчет он, глядя на нее горящими от страсти глазами, — я не смогу без Вас, Вы захватили все мое существо, я не представляю теперь свою жизнь без Вас. — Я уеду, уеду обратно в Москву, я должна… — Мне не важно. Москва, Петербург, Париж, Женева… Я поеду за Вами, куда бы Вы не отправились, я буду рядом, иначе я просто не смогу. Только я должен быть уверен, что смогу видеть Вас хотя бы изредка. — О, забудьте, забудьте Ваши слова, — она обхватывает руками его лицо, качая головой, — я не могу согласиться на подобное, я пленница своего положения, я не могу… — Я должен быть уверен, что смогу видеть Вас хотя бы изредка… — повторяет он и накрывает ее губы своими, обхватив руками ее талию. Она тает, тает в его объятиях, задыхаясь от его напора и страсти, и, сдавшись, запускает руку в его угольно-черные волосы, прижимаясь к нему всем телом. — Эмма, обещайте, обещайте мне… — жарко выдыхает Джонс ей в губы, глядя на нее мутными глазами, — обещайте, что мы будем видеться, и я переживу все, клянусь, только дайте мне шанс любить Вас. — Вы абсолютно сумасшедший, Киллиан, — слабо смеется она, прижавшись лбом к его лбу, и ловит губами воздух, — но я не могу Вам противиться. Вы наваждение, о, проклятие мое! — подавшись вперед, она снова целует его, скользнув языком по его сухим губам, и слабо стонет, когда он отвечает на поцелуй. — Я не оставлю Вас, слышите? Вы моя, только моя, Эмма, — его руки скользят по ее спине, путаясь в волосах, и он завороженно смотрит на ее порозовевшее лицо. — Ничто, ничто не имеет значения, только Вы. — Я вернусь домой, — она цепляется за воротник его камзола, с трудом удерживаясь от того, чтобы снова поцеловать его, и дрожит всем телом, не понимая, от чего: от страсти или от холода. — Но будьте там, о, только будьте там. — Я буду, клянусь, я буду, — он снова пылко целует ее, и она растворяется, в нем, во вкусе его губ, в шуме метели и стуке собственного сердца.