***
— Рад, что Вы нашли время для того, чтобы посетить наше скромное жилище, — Роберт высокомерно улыбается, медленно и чинно шагая по своему дому, и Киллиан послушно идет немного позади него, учтиво кивая. — Я боялся, что невежливость моей жены лишит Вас желания повидаться с нами. — Вовсе нет, — отзывается он, лучезарно улыбнувшись, — я прекрасно понимаю Вашу жену. По себе знаю, как утомительны переезды в поездах, сам после них чувствую себя усталым. Так что я нисколько не оскорбился из-за ее поведения. — В таком случае я счастлив, — князь немного помолчал, а потом вновь обратился к нему: — Вы определились, насколько Вы останетесь в Москве? В конце месяца будет устроен пышный прием, и Вы, я считаю, должны всенепременно посетить его. У графа Нолана всегда собирается вся элита общества, уверен, Вам не будет скучно. — В таком случае я останусь до конца месяца, — Киллиан наклоняет голову, улыбаясь уголками губ. В этот момент слышится шелест платья и негромкий стук каблуков, и по ступенькам, придерживая подол юбки, спускается Эмма в более простом, но не менее красивом платье. Ее волосы собраны в легкую прическу, локоны струятся по плечам, и Джонс не в силах вдохнуть, с трудом заставляя себя стоять на месте. — Роберт, я… — она осекается, словно наткнувшись на невидимую стену, когда видит молодого офицера, и замирает с приоткрытым ртом. У нее уходит пару секунд на то, чтобы взять себя в руки, и она, плотнее укутавшись в шаль, подходит к ним, принимая руку мужа. — Вы? Не знала, что Вы здесь, граф. — Я обещался навестить Вас, княгиня, — он наклоняет голову и украдкой бросает на нее полный восхищения взгляд. Эмма заливается румянцем и переводит взгляд на мужа, который стоит так же ровно, дружелюбно, словно он ничего не замечает. — Эмма, дорогая, — Роберт на мгновение привлекает ее к себе, сжав ее локоть, — покажи гостю, пожалуйста, наш дом, пока я договорюсь о том, чтобы накрыли на стол. И постарайся в этот раз вести себя не так, как в прошлый. Граф не обиделся, но все же я бы очень хотел, чтобы ты сгладила ту неловкость. — Конечно, — негромко отзывается она и напряженно смотрит ему в спину, пока он не скрывается за поворотом. Встретившись с Киллианом взглядом, она торопливо идет по коридору в угловую комнату и разворачивается, осуждающе взглянув на него. — Зачем Вы пришли? Вы же видите, что мучаете меня. — Я уже говорил Вам, княгиня: я должен быть там, где Вы, иначе мне и жизнь не нужна. И Вы не сможете убедить меня в том, что Вы мне не рады. Я вижу Вас, Эмма, и вижу, что Вы ждали. — Молчите, молчите… — шепчет она, отведя глаза, и отходит в сторону, упорно не глядя на него. — Мы должны вернуться в гостиную, Роберт… — Слишком самоуверен, чтобы подозревать что-либо, — решительно перебивает ее Киллиан и, подойдя к ней сзади, кладет руку на ее талию. Эмма вздрагивает от его прикосновения и прикрывает глаза, пытаясь отодвинуться. — Есть только Вы и я, не думайте о нем. — Я не могу, — повернувшись, она кладет руку на его грудь и качает головой, — Вы должны уйти, граф. Тот вечер… Это была ошибка. Мы поддались порыву, не подумав о том, что будет дальше, а я не могу так рисковать. Вам будет лучше вернуться в Петербург и больше никогда не вспоминать обо мне. О Ваших словах. О бале… Просто забудьте, это будет лучше для нас обоих. — Вы не знаете, что лучше для меня, — хрипит он и, шагнув вперед, вжимает ее к шкаф, обвив руками ее талию. — Я же уже все для себя решил — я не вижу своей жизни без Вас, княгиня. Но я выполню Вашу просьбу, если Вы сейчас скажете мне уйти. Прикажите мне, и я не смогу противиться Вашему приказу, — его руки скользят по ее телу, и она задыхается от жара его кожи, запаха его парфюма, его близости и огня в его синих глазах. — Зачем Вы мучаете меня, Киллиан?.. — сипит Эмма, глядя на него мутными глазами, и сдавленно стонет, когда его губы касаются ее шеи. — Нам нельзя, мы не можем… О, ради Бога… — Прикажите мне уйти, — повторяет Джонс, проведя губами по коже за ее ухом, — и я уйду, клянусь, и больше не буду донимать Вас никогда. Вы больше никогда не увидите меня, я Вам обещаю. — Замолчите, ради всего святого… — ее пальцы дрожат, когда она слабо сжимает воротник его камзола, не понимая, чего хочет больше — оттолкнуть или наоборот притянуть его к себе. — Я не в состоянии здраво мыслить, когда Вы говорите такие вещи… — Тогда признайте, что Вы хотите, чтобы я был сейчас здесь, с Вами. Ведь Вам хорошо, Вы счастливы, я вижу Ваши глаза. Вам просто нужно признать это, и все станет гораздо проще, — Киллиан касается лбом ее лба и осторожно проводит большими пальцами по ее щекам. — Прекратите сопротивляться, Эмма, как тогда, на перроне. Вы ведь знаете, что чувствуете ко мне… — Вы мое проклятие, — выдыхает она и запускает пальцы в его волосы, прижавшись к его губам, задыхается, дрожит всем телом, цепляясь за его плечи, чтобы не упасть, и, слегка отодвинувшись, проводит языком по припухшим губам, — но я правда не в силах отпустить Вас. О, зачем, зачем я встретила Вас на балу?.. — Может, это была судьба? — спрашивает он и, крепче обняв ее, снова целует, сметая последние сомнения.***
— Меня пугают слухи, которые ходят о тебе, Киллиан, — графиня Джонс поджимает губы, глядя на сына, стоящего рядом с ней. — О твоей связи с княгиней Голд. Она же замужем, дорогой! Как ты можешь? Это же скандал! — Тебе не о чем волноваться, maman, — сдержанно отзывается он, сохраняя непроницаемое выражение лица. — Это все глупые слухи, у которых абсолютно нет почвы. Даже не бери в голову, сплетни всегда были и всегда будут, не стоит обращать на них внимание. — Я волнуюсь о тебе. Не думаю, что на тебе хорошо отразится клеймо любовника замужней женщины. Ты столько лет работал на свой авторитет, и потерять его ради какой-то женщины… Это будет очень глупо, сын. — Я уже сказал — тебе не о чем беспокоиться. Слухи и правда распространялись по всей Москве, медленно перетекая и в Петербург. То там, то тут люди говорили о том, что видели княгиню Голд рядом с молодым офицером, говорящими наедине. Все чаще и чаще в разговорах можно было слышать их имена, догадки и предположения, а через какое-то время их тайная связь была на устах у всего высшего общества. Более молодые бурно обсуждали их, скрывая зависть, а порой и открыто восхищаясь их дерзостью. Пожилые же возмущались их поведением и безрассудством поступка, не понимая, как они могут так глупо рисковать своим положением в обществе. Киллиан и Эмма, понимая, что их встречи становятся все заметнее, старались скрываться, пересекаясь лишь на официальном уровне на балах, пытаясь не подать повода для новой волны недовольства. Эмма проводила время с мужем и дочерью, практически не отходя от супруга на балах, Киллиан же держался рядом с другими офицерами, лишь изредка бросая взоры на возлюбленную. Иногда, не в силах терпеть расставание, они тайно договаривались о встрече, следя за тем, чтобы их никто не увидел, и утопали друг в друге, плавясь от горячих поцелуев. Эмма, окончательно признав, что влюбилась, больше не просила его уйти, наоборот с радостью ловя каждое мгновение их уединения. — О нас судачит весь город, — шепчет Киллиан, немного отодвинув в сторону штору, и смотрит в окно. — Словно других тем для разговоров нет. Жалкие люди, лишь бы обсудить сплетни да перемыть кости. Это отвратительно. — Мы должны придумать, как встречаться так, чтобы нас не видели, — отзывается Эмма, сидя перед зеркалом и расчесывая волосы, — скоро пойдут разговоры о том, что Вы слишком часто посещаете гостиницы, да и Роберт задает слишком много вопросов. — Не важно! — пылко отвечает он, подходит к ней, разворачивает к себе и, опустившись перед ней на колени, прижимается к ее коленям, прикрыв глаза. — Для меня главное, что Вы рядом, что Вы моя, хотя бы эти короткие минуты. А все остальное не имеет значения. — Конечно Ваша, — с нежной улыбкой шепчет она, проведя рукой по его щеке, и он целует ее ладонь, прижав ее к себе. — Вы вернули меня в жизни, которую мой муж высасывал из меня все эти годы брака. А Вы воскресили меня, Киллиан. — Вы моя жизнь, — Джонс поднимается и, притянув ее к себе, скользит руками по ее телу, сминая тонкую ткань платья, — самое дорогое, что у меня есть, — это Вы. Мне больше ничего не нужно, только знать, что Вы моя. — Мои крылья… — она прижимается виском к его щеке и прикрывает глаза, обвив его шею руками. — Уже не важно, что подумают обо мне, что скажут люди и узнает ли Роберт. Все, что мне нужно, чтобы Вы были рядом, а все остальное я переживу. О, только не оставляйте меня… — Никогда. Он целует ее, пылко, жадно, теснее прижимая к себе, и она, задыхаясь от его поцелуев, немного отстраняется и медленно расстегивает его белоснежную рубашку, нежно коснувшись кончиками пальцев его груди. Киллиан не шевелится, следя за ее движениями, и Эмма, запустив руки за спину, вытягивает тесемку корсета, спускает платье с плеч и позволяет ему упасть на пол. Тонкая сорочка едва прикрывает ее тело, и она вздрагивает от прохлады, одновременно плавясь от горящего взора синих глаз. Юноша скользит руками по ее плечами, груди, бедрам, все теснее и теснее прижимая ее к себе, и в какой-то момент она сдается, просто обмякнув в его объятиях. Ощущая приятную прохладу простыней, Эмма поднимает глаза и встречается с ним взглядом, ведет кончиками пальцев по его щеке и слабо выдыхает, повторяя, как мантру: — Ваша…***
— Я могу поговорить с тобой, Эмма? — Роберт сходит в комнату жены, и та вздрагивает, повернувшись к нему. Отложив книгу, она не встает, лишь сжимает к руке конец шали и кивает. — Мне не нравится то, что о Вас говорят в высшем обществе. Все больше и больше людей говорят мне, что Вы имеете тайную связь в графом Джонсом. И я должен заметить, что это весьма уважаемые люди, которые не ведутся на сплетни. — В данном случае, как я считаю, они как раз повелись, — холодно отзывается Эмма, твердо глядя на него исподлобья. — Это все слухи, не более. Да, возможно, на балах я обменивалась несколько раз парой слов, но разве это запрещено? — Вас видят наедине, а Вы все чаще куда-то уходите. — Я уже говорила Вам, что пытаюсь найти подходящую ткань для нового платья Евы к ее дню рождения. Хочу самостоятельно сшить его ей в подарок, а ткани, что есть у нас дома, не подходят для моего замысла. — Вы ведь понимаете, что из-за Вашей глупой выходки я кажусь остолопом? Вы ставите под угрозу честь нашей семьи. И все ради чего? Ради пустого романа, который не продлится долго, — он немного повышает голос, сверкнув глазами. — Он ведь мальчишка, повеса! — Довольно! — Эмма решительно поднимается на ноги, невольно сжав руки в кулаки. — Я уже сказала, что Вам не о чем волноваться. А сейчас я не намерена говорить с Вами в таком тоне, у меня болит голова, — подобрав юбки, она покидает комнату. Роберт смотрит ей вслед немигающим взглядом и сокрушенно качает головой, проведя рукой по подбородку. Он не знает, кому верить — жене или друзьям, которые уже не первую неделю пытаются убедить его в измене супруги. Опустив голову и тяжело вздохнув, он возвращается в кабинет, а Эмма, замершая за углом, прикрывает глаза и закусывает нижнюю губу, стараясь сдержать слезы.***
Когда объявляют о военном созыве, внутри Эммы все холодеет, страх сковывает сердце, и она с трудом остается на ногах, понимая, что Роберт внимательно следит за ней. Киллиану удается передать ей письмо с просьбой прийти на перрон, и она, снова выдумав какую-то причину своего ухода, спешно покидает дом. — Мне страшно… — она жмется к нему, ощущая под щекой жесткую ткань формы, и дрожит всем телом, не понимая, от холода или страха. — Я умру, если с Вами что-нибудь случится. — Если я буду знать, что Вы будете ждать меня, я вернусь, — мягко отвечает он, обхватив руками ее лицо, и пристально смотрит в ее глаза. — В Вас моя жизнь, Эмма, только от Вас зависит, буду я жить или умру. — О, только вернитесь, молю Вас, — пылко шепчет она, пытаясь сдержать слезы, — тогда мы перестанем скрываться, клянусь Вам. Я больше не боюсь, я устала прятаться. Я заберу Еву и брошу мужа, только вернитесь ко мне живым, ради всего святого. Это все, о чем я прошу. — Я вернусь к Вам, обещаю, — Киллиан подается вперед и накрывает ее губы своими, пытаясь согреть ее, после чего утыкается лицом в сгиб ее шеи и прикрывает глаза. — Не тоскуйте обо мне, я вернусь очень скоро. И думайте обо мне, думайте каждый день… — Ни на минуту не перестану думать о Вас, — обещает Эмма, цепляясь за воротник его камзола, — только вернитесь ко мне. Я не смогу жить, если Вас не будет. Провожая взглядом его поезд, женщина уже не в силах справиться, позволяя слезам течь по щекам, кутается в муфту, ощущая дикий страх, струящийся по ее телу. И ей не важно, увидит ли ее кто-то и что подумает. Главное, чтобы он вернулся. Днями и часами она, вместе с другими женщинами, жадно ловит каждую новость с фронта, надеясь, что не услышат знакомое имя в числе погибших. Мужчины, оставшиеся в городе, нервничают из-за подорванного состояния взволнованных женщин, ни на секунду не перестающих говорить о войне. Все боятся потерять близкого, надеясь, что именно их муж, брат или сын вернется домой целым и невредимым. На очередном приеме все говорят только о возможной войне и бойцах, ушедших на сражение. Других тем, все боятся и одновременно с трепетом ждут новостей, не выдерживая от длительного затишья. Эмма не выпускает из рук веер, ощущая страшный жар, но не подает вида, не желая пропустить какую-либо информацию. Роберт, заметив ее бледность, в который раз предлагает ей вернуться домой, на что она отвечает спокойным отказом и снова замолкает, пытаясь сохранять спокойствие. Когда в зал врывается молодой человек с какими-то бумагами, его мгновенно обступают со всех сторон, галдя и передавая новости. По устам текут имена и погибших и раненых, информация с фронта и другие детали сражения. Кто-то плачет, услышав знакомое имя, кто-то облегченно выдыхает, другие же толпятся, пытаясь протолкнуться в центр. — Герой… — Говорят, абсолютно ненормальный… — Бросился вперед… — Спас столько жизней… — Пример для подражания! — Герой, настоящий герой… — Говорят, контужен, но жив, хотя не известно, долго ли протянет… — Кто, кто? — не выдерживает Эмма, вцепившись в локоть ближайшего мужчины, и тот, повернувшись, разом отвечает всем, кто стоит рядом с ним. — Да офицер, граф Джонс. Во время сражения повел своих товарищей вперед вопреки приказу командира, тем самым спас всех, потому что лагерь был взорван. — Погиб? — шепчет кто-то со стороны. — Ранен сильно, но, вроде, жить будет. Хотя нет точной информации. — А я слышал, что он при смерти, — цедит другой мужчина, подойдя к нему. — Потревожена голова и живот. Кто долго протянет с такими ранами? Недолго осталось, а жаль, благородный человек, каких мало сейчас. — О нет, — Эмма отшатывается в сторону и озираясь, стараясь отыскать глазами выход. Сердце бешено стучит в груди, и она с трудом удерживается на ногах, ощущая дикую головную боль. — Эмма, — к ней подходит Роберт и решительно сжимает ее руку, — сядь, пожалуйста, на место. Ты привлекаешь слишком много внимания, это некультурно. Не позорься и меня не позорь. Впрочем нам пора, мы едем домой. — Нет! — она вырывает руку и отшатывается в сторону, с бешеным вызовом глядя ему в глаза. Ей все равно, что она находится сейчас в центре внимания, что на нее смотрят все. Она знает только, что ее любимый сейчас ранен и, возможно, при смерти, а все остальное отходит на задний план. — Я еду туда, на фронт, я должна быть там. — Это абсурд! — фыркает князь. — Что за глупости? — Это не глупости, — она облизывает губы и решительно произносит: — Я его любовница, — не глядя ни на кого, она подбирает юбки и спешно покидает комнату, не думая о том, какой эффект произведут ее слова. Все кажется абсолютно неважным, главное, что она должна успеть к нему, иначе ей и жизнь не нужна.