Торнадо в Техасе

Стив Роджерс был в аду. В вихрившемся кровавом пламени преисподней. Все вокруг утопало в черном едком дыму и содрогалось от далеких взрывов. У Стива гудело в ушах. Глаза щипало от стекавшей со лба крови, но даже сквозь слепящую пелену его жадный, мечущийся в ужасе взгляд вырывал из бурлящего хаоса кошмарные образы. Глубокие воронки от бомб. Обгорелые обломки. Земля, усыпанная порохом и пустыми гильзами. Брошенное в бегстве оружие. Осколки стекла и куски ржавой арматуры, торчащие, словно оскаленные зубы чудовища. Беспощадной кистью безумного художника война вновь окрасила мир в красный цвет. Стив видел немало сражений, но то, что предстало перед ним сейчас, вселяло необъяснимый первобытный ужас и наполняло душу тяжелым, изнуряющим, лишающим сил безотчетным страхом. Это был конец. Конец жизни, конец всему. Они не смогли это предотвратить. Они проиграли. Стив с пугающей отчетливостью осознавал горечь поражения и понимал, что все уже давно кончено, но какая-то сила упрямо заставляла его передвигать подкашивающиеся ноги, неся на плече умирающего друга. — Бак? Где-то неподалеку раздался свистящий звук прорезавшего воздух смертоносного луча. Сухой треск разрывавшегося очередью автомата. Вибрирующий залп плазменного бластера. Стив зажмурился и коротко вдохнул горячий липкий воздух. — Баки, — снова позвал он, и на этот раз услышал в ответ неразборчивое мычание. — Держись. Осталось немного. «До чего осталось?» — пронеслась в голове шальная мысль, и гнетущая тяжесть отчаяния сдавила замершее в груди сердце. Им некуда было бежать. Негде прятаться. Неоткуда ждать помощи. Впервые за свою долгую жизнь Стив Роджерс, способный найти выход из любой ситуации и неустанно веривший в торжество добра и справедливости, повержено признавал, что надежды на спасение больше не было. Она умерла. Угасла, погребенная под руинами разрушенного мира. Теперь бал правила лишь одна смерть. — Стив, остановись, — слабый охрипший голос дрогнул на последнем слове. — Я больше не могу. Они укрылись за сваленными в кучу тлеющими обломками кирпичной стены и искореженного металла, и Роджерс осторожно уложил лучшего друга на почерневшую от пепла землю. Лающий, надрывный кашель заставил Баки согнуться пополам, и с уголка его побелевших губ потянулась тонкая струйка крови. — Уходи, — со стоном выдохнул он, даже не глядя на Стива. Собственная беспомощность и слабость мучили его гораздо сильнее, чем сочащиеся кровью бесчисленные раны по всему телу. — Уходи, Стив. — Нет, — сердито ответил Роджерс. — Без тебя я никуда не уйду. Звонкий, чересчур громкий и такой нелепый в окружающем их гудящем кошмаре войны смех заставил Стива вздрогнуть. Баки смотрел на него мутными от боли глазами и смеялся. — Сопляк, — беззлобно, почти с нежностью выплюнул он сквозь плотно сжатые зубы и вымученно улыбнулся. — Тупица, — машинально вырвалось у Стива, и в груди что-то протяжно заныло. Очередной разрушительный луч прожужжал совсем близко, и земля содрогнулась от грохочущих шагов безумца, обратившего все вокруг в пылающую бездну. Они переглянулись: два солдата, раненные и подбитые, прячущиеся за дымящимися развалинами, тщетно пытающиеся отсрочить момент неизбежного. — До конца, значит? — сказал Баки. Его рассеянный взгляд был направлен куда-то вдаль, словно там он видел нечто, открытое лишь ему одному. — До конца, — эхом отозвался Роджерс. Он потянулся к безвольно упавшей на колени правой руке друга и крепко сжал его ладонь. Пальцы Баки слабо дернулись, и на его лице застыло пугающее безмятежно-счастливое выражение. Он умер еще до того, как над их укрытием нависла чудовищная тень титана-разрушителя. Торжествующая ухмылка смерти сверкнула в золоте усеянной камнями перчатки на его исполинской руке, и Стив гордо вскинул голову, готовясь с достоинством принять свою погибель. Рано или поздно это должно было случиться, он и так взял у жизни взаймы пару десятков лет. Он был даже рад тому, что ему выпала честь пасть в бою за свою Родину, да еще и рядом с лучшим другом. «До конца», — пронеслось в мыслях, когда пронзительный изумрудный луч сорвался с грани одного из камней. Только в последнюю секунду Стив понял, что непроизвольно подался назад, закрывая собой Баки, и от этого в душе остался легкий привкус горечи.

***

Его разбудил протяжный нарастающий звук, монотонно повторяющийся снова и снова. Стив приоткрыл глаза и уставился на низкий грязный потолок, испещренный витиеватым узором мелких трещин и ржавых пятен. Какое-то время в его голове гудела странная, раздражающая пустота, а потом воспоминания одно за другим заискрились в полусонном мозгу словно фейерверки на Четвертое июля. С трудом поборов внезапный приступ удушья, Стив рывком поднялся с кровати и непонимающе моргнул, глядя на ветхую мебель, теснившуюся в душной мрачной спальне. Его охватило смутное, зудящее где-то в подкорке узнавание, смешанное с чувством беспокойного недоумения. Он отчетливо помнил, как умирал. Отголоски ревущей в груди боли все еще отдавались легким покалыванием где-то чуть правее сердца. Закрывая глаза, он как наяву видел искрящийся зеленый свет, окутывавший его со всех сторон, и отчаянно не понимал, каким образом оказался сейчас в этом месте, болезненно знакомом и пропитанном стойким духом прошлого века. Стив опустил босые ноги на пол и поежился от холода. С каждой минутой неприятное ощущение обмана и нереальности происходящего становилось все сильнее, и он не без удивления осознал, что в мысли коварным холодком начала прокрадываться паника. Приведший его в чувства звук снова повторился, и на этот раз Стив узнал в нем захлебывающийся детский плач. Он доносился откуда-то сбоку, из-за стены, неумело обклеенной старыми желтовато-серыми обоями. Натужные рыдания ребенка были прерваны торопливыми шаркающими шагами и сварливыми причитаниями недовольного женского голоса. Где-то залаяла собака. С улицы послышался клаксон автомобиля. Пахло сыростью и зловонным табачным дымом. «Не может быть,» — подумал Стив, когда беспорядочное созвучие звуков и запахов возродило в его памяти легко узнаваемый образ. Он подошел к окну и одернул плотную холщовую штору. Ослепительная белизна дневного света ворвалась в угрюмый полумрак комнаты, и у Стива перехватило дыхание. Его широко раскрытые глаза с ненасытным изумлением смотрели на открывшуюся взору картину, а мозг наотрез отказывался верить в то, что все это было реальным. Он увидел прижавшиеся друг к другу грязно-коричневые многоэтажки, их замасленные, перепачканные голубиным пометом каменные крыши, протянутые от окна до окна бельевые веревки, похожие на неуклюжие бумажные гирлянды, увидел неказистые кривые перила балконов, шаткие пожарные лестницы и закоптелые трубы заводов, из которых валили густые облака свинцово-серого дыма. Он увидел Бруклин. Тот самый Бруклин, каким запомнил его задолго до того, как над горизонтом взмыли острые шипы небоскребов и мир, который он знал и любил, не исчез в футуристическом безобразии двадцать первого века. — Невозможно, — пробормотал Роджерс, и тут же здравый смысл услужливо подкинул рациональное объяснение всему этому недоразумению. Это все ненастоящее. Это муляж. Обман. Очередная ловко спрятанная за декорациями пустышка. Как тогда, после разморозки, когда Щ.И.Т. выстроил целую палату, чтобы убедить Роджерса в том, что он все еще был в сороковых. Когда сознание только начало притираться к успокаивающим мыслям, в голове зашипел предательский шепоток. Зачем Щ.И.Т. стал бы снова устраивать весь этот маскарад? В тот раз по хитрой задумке Фьюри фальшивая палата самодельного госпиталя должна была каким-то образом помочь ему постепенно свыкнуться с тем, что ледяной плен украл у него целых семьдесят лет жизни. Теперь же вся эта нелепость не имела никакого смысла. Стив умер в две тысячи восемнадцатом, пытаясь защитить планету от обезумевшего титана, намеревавшегося стереть человечество с лица Земли. Какого же черта он снова оказался в этом уставленном пыльными игрушками кукольном домике из прошлого? — Я все понял, — нарочито громко объявил Роджерс. — Можете больше не притворяться. Ответом ему стал лишь лай беснующейся где-то наверху собаки и неугомонный плач несчастного ребенка, изредка заглушаемый бормотанием его матери. Стив еще раз оглядел помещение, и, лишь рассмотрев немногочисленные предметы мебели при достаточном освещении, понял, почему ему с самого начала не давало покоя стойкое ощущение дежавю. Это ведь была его комната. Его комната, в его квартире, в той самой, где прошла почти вся его сознательная жизнь. Стиву стало не по себе. Он почувствовал, как кончики пальцев похолодели, а сердце неприятно стукнулось о ребра. Он снова повернулся к окну, и теперь волнение тошнотворным потоком захлестнуло его с головой. Бурлящий жизнью город показался ему ужасающе правдоподобным. Он с силой дернул ручку и, распахнув скрипучую деревянную раму, выставил вперед руку, полный решимости разоблачить ловкий обман. Вот, сейчас, где-то здесь должен быть экран. Да, его пальцы вот-вот пройдут сквозь голограмму, нащупают провода, развеют эту искусную иллюзию и... В лицо хлынул поток промозглого воздуха, растрепав волосы и раздув рубашку. В тот момент, дрожа всем телом от холода и внутренней тревоги и вдыхая прогорклый запах грязных переулков и дивный аромат чистого белья и свежезаваренного кофе, Стив вдруг понял, что все это было настоящим. Тогда он впервые обратил внимание на то, какой непривычно высокой показалась ему сперва оконная рама. Потом взгляд его плавно переместился на собственную руку, и внезапно Стивена Гранта Роджерса охватила самая настоящая паника. Юркая, извивающаяся, словно змея, навязчивая, мерзкая паника. — Это сон, — почти что выкрикнул Стив, срываясь с места и убегая прочь из комнаты. Он даже не удивился, обнаружив за дверью вовсе не поджидавших его спецагентов в униформе, а узкий темный коридор и стены, усеянные рисунками в самодельных деревянных рамках. Он без труда прошел по заученной наизусть дороге в ванную, хотя его обмякшие ноги отказывались передвигаться, а трясущиеся руки безудержно ощупывали худое лицо, острые плечи и выпирающие ребра. Он точно знал, что увидит в зеркале, но все равно собственное отражение заставило его в изумлении ахнуть. В сумраке крохотной ванной комнаты на него смотрели испуганные зеленовато-голубые глаза тощего низкорослого астматика, едва достающего до висевшего на стене зеркала. — Черт подери, — выдохнул Стив, тыча пальцем в свою впалую бледную щеку. — Не может этого быть. Он вцепился конвульсивно подрагивающими руками в края раковины, все еще ошарашено разглядывая свое лицо и тело, словно диковинный экспонат за стеклом в музее. Внутри все еще бесновалась паника, кружась в диком танце с трепещущим в груди сердцем и удушливым зудом в легких и горле. Это невозможно. Это просто невозможно! Так не бывает, мне все это снится, это сон, это просто сон. Стив бросился в коридор. У него резко закружилась голова, рука взметнулась в воздух в поисках опоры и сшибла со стены один из рисунков. Тонкая рамка раскололась надвое, стекло с визгливым звоном разбилось на десятки колючих осколков и захрустело, впиваясь в босые ступни, но Роджерс едва ли это заметил. Он пронесся в соседнюю комнату, которая когда-то была родительской спальней, потом, шатаясь словно в бреду, рванул на приютившуюся в конце коридора кухню. Я сплю. Я просто сплю, это не может быть правдой, это же чертов Бруклин, это дом моих родителей, я не могу сейчас здесь находиться! В раковине стояла тарелка с остатками вчерашнего ужина и недопитый чай в кружке. На подоконнике чахлый цветок в буром глиняном горшке подавал слабые признаки жизни, из последних сил протягивая тонкий стебелек и свернувшиеся в трубочки листья к свету. Стив помнил этот цветок. Цветок его матери. Он судорожно шарил по столу руками, будто слепой, несмотря на то, что нужная ему вещь лежала прямо на виду. Стив схватил сложенную втрое газету, и желтоватая, пестрившая чернильными буквами бумага возмущенно зашелестела. Заголовки на передовице заставили его сердце резко подпрыгнуть и камнем рухнуть в самый низ живота. Когда он увидел дату, ему показалось, что где-то в горле заклокотал истеричный приступ астмы. Рузвельт радушно принял президента Либерии Эдвина Баркли в стенах Белого Дома. Немецкая подлодка U-436 была потоплена в Северной Атлантике западнее мыса Ортегаль глубинными бомбами британских боевых кораблей. На Юге СССР советские войска начали штурм оборонной «Голубой линии» противника. В крохотном Гросс-Пойнт-Шорс, штат Мичиган, от рака желудка скончался президент Форд Мотор Кампани Эдсель Форд. За окнами жалкой квартирки в бедном квартале за Манхэттенским мостом пасмурный весенний Бруклин задыхался от дорожной пыли, сигаретного дыма и нищеты. Стиву Роджерсу было двадцать четыре. На дворе стоял май 1943 года.