Торнадо в Техасе

Звуки окружающего мира настойчивым гулом пытались вторгнуться в мысли Стива. Время от времени они прорывались сквозь зыбкий мрак беспамятства громкими, кричащими вспышками, и Роджерс не мог понять, наяву это было или во сне. Ему казалось, что он сошел с ума, потому что происходившее вокруг больше не имело никакого смысла. Пегги была где-то рядом. Он чувствовал ее, но не видел. Перед глазами все еще плыла прямая черта на ленте кардиографа. Говорят, что перед смертью вся жизнь проносится перед тобой в одно мгновение. Что ж, как человек, умиравший уже дважды, Стив мог с этим поспорить. Ничего подобного с ним не происходило ни в первый, ни во второй раз. Никаких прогулок по аллеям памяти в последние секунды своего существования он не совершал. Все случалось быстро, будто кто-то невидимый щелкал пальцами и озарявший сознание свет внезапно угасал. Однако сейчас, глядя слепыми от слез глазами на мертвое восковое лицо своего лучшего друга, Стив едва не задохнулся, когда на него грохочущим потоком обрушились воспоминания, яркие, искрящиеся, живые. Стиву шесть. Он в грязном переулке, стоит, по-боксерски выставив кулаки, и бесстрашно глядит на обступивших его хулиганов. Они мерзко хихикают и очень больно бьют, но Стив сдаваться не собирается, даже когда получает так сильно, что падает в кучу мусора и сдирает в кровь ладонь, пытаясь затормозить. «Эй, — слышится сверху, — найдите себе равного!» Стив дерзко вскидывает голову, он готов вновь ринуться в бой, только вот драться уже не с кем. Хулиганы держатся за разбитые носы и, страшно ругаясь, пятятся назад. Стива встречает улыбкой незнакомый темноволосый мальчишка, протягивает ему руку и помогает подняться. «Я бы и сам справился,» — бурчит Роджерс, отряхиваясь. Ему неловко и немного стыдно, он смотрит на незнакомца сердито, а тот лишь покачивает головой да усмехается. Ничуть не презрительно, по-доброму, как друг. «Конечно, справился. Но их было двое, а ты один. Так не честно.» Стив молчит, и злиться на этого мальчишку ему почему-то уже не хочется. Тот снова сует ему под нос пятерню. Улыбка становится шире. «Джеймс Бьюкенен Барнс, — гордо представляется он, и Стив крепко и уверенно пожимает ему руку. — Можешь звать меня Баки.» Кто-то велел переключить подачу кислорода на сто процентов. Укутанная в белое фигура врача опустила сложенные ладони на грудь Баки. Несколько сильных ритмичных толчков, четкий звук отдаваемых команд, шипение аппарата. Никакой реакции. Снова толчки, резкие и быстрые, хруст ломавшихся от нажима ребер, шипение и по-прежнему ничего. Пегги звала Стива по имени, он не слышал; ему казалось, что между ним и всем остальным миром разверзлась огромная бездонная пропасть. Стиву десять. Они с Баки сидят на берегу озера в Проспект Парке, кормят уток сухарями и спорят, кто быстрее доплывет до противоположного берега. На небе ни облачка, солнце в зените, его лучи почти обжигают. Роджерсу ужасно жарко, он почесывает белобрысый затылок и замахивается, пытаясь закинуть сухарь подальше от берега. «Держи, а то голову напечет,» — Баки снимает свою соломенную шляпу и водружает ее другу на макушку. «Я доплыву быстрее,» — говорит Стив. Баки ухмыляется и щелкает пальцем по полю шляпы, от чего та съезжает Роджерсу на глаза. Они оба смеются и им кажется, что это лето будет длиться вечно. Кардиограф молчал. Чьи-то руки вернули отпавшие с груди Баки электроды на места. — Пульса нет, — сообщила медсестра; ее звонкий от волнения голос дрожал. — Зрачки расширены, на свет не реагируют. Перо слегка подпрыгнуло, потом по ленте снова поползла прямая. Доктор не сдавался. — Адреналин внутривенно, — велел раздающийся из-под маски голос. Лицо Баки приняло серо-синий оттенок, и этот цвет врезался в сознание Роджерса визжащим ужасом. Стиву четырнадцать. Он сидит на пирсе, свесив босые ноги над водой, ему кажется, что еще чуть-чуть — и он сможет дотянуться до нее кончиками пальцев. Сзади шумит весенний Кони-Айленд, впереди блестит на солнце синяя гладь залива. Стив смотрит вдаль и думает о том, что когда-нибудь отправится в плаванье на огромном корабле и побывает в далеких странах, о которых так любил читать в книгах. За спиной слышатся шаги, скрипят старые доски, и вот рядом уже ловко устраивается Баки, протягивая другу вафельный рожок с шариком мороженого. Ветер приносит крики и верещание катающихся на «Русских горках» смельчаков, дивный запах орехов в карамели и баюкающий шум прибоя, а двое мальчишек сидят на причале, едят мороженое и мечтают о дальних странствиях в море. Им кажется, что жизнь не закончится никогда и что в ней нет ничего невозможного. Роджерс отвернулся от стекла, обхватил себя руками за плечи и усталыми воспаленными глазами уставился в пол. Рядом тихо всхлипывала Пегги, трясущейся рукой вытирая мокрые щеки. Стиву тоже хотелось плакать, но слез больше не было. Он вспомнил, как сидел в разрушенном пабе и пытался утопить свою боль в бутылке виски, лишь на четвертом стакане осознав, что алкоголь на него не действует. Пегги утешала его, уверяя, что в смерти Баки он не виноват. Возможно, тогда это действительно было так. Но не в этот раз. Сейчас он даже не мог свалить все на козни прошлого; оно было не при чем, Стив сам принял решение и, выходит, собственными руками убил Баки Барнса. Стиву восемнадцать. Он мерзнет в старом потрепанном пиджаке, промозглый октябрьский ветер заставляет его дрожать и прятать озябшие руки в карманы. Он возвращается с кладбища домой, хоть и не знает точно, можно ли теперь называть это место домом, ведь без матери оно стало пустым и неуютным. Барнсы предлагали подвезти его, но он отказался. Хотелось побыть одному. Пора привыкать, теперь ему часто придется быть одному. Баки догоняет у крыльца, снова уговаривает перебраться жить к нему. Стив устало вздыхает и шарит по карманам в поисках ключа; пальцы не слушаются, да и ключа почему-то он так и не обнаруживает, пока Баки не толкает носком туфли кирпич и не протягивает ему свою находку. «Спасибо, Бак, — говорит он. — Но я сам справлюсь». «Это не обязательно, — отвечает Баки и кладет руку Стиву на плечо. Его ладони теплые, в голосе — братская забота и сочувствие. Он почти улыбается уголком губ, осторожно, будто бы извиняясь за свою улыбку, и добавляет: — Я с тобой до конца, приятель». Стив не мог поверить в то, что конец действительно наступил. Он жалел, что не умер тогда, в битве с Таносом, ведь это чертово путешествие в прошлое сделало все только хуже. Как там говорится: благими намерениями вымощена дорога в ад? Пожалуй, за то, что он натворил, Стиву Роджерсу и впрямь самое место в аду, только перед тем, как туда попасть, ему придется всю жизнь мучиться чувством вины за смерть своего лучшего друга. Скатываясь все дальше в пучины глухого безысходного горя, Стив почти не заметил, как за стеклянной стеной в залитой белым светом операционной вдруг встрепенулось затихшее перо кардиографа. Роджерс подумал, что ему показалось, но потом услышал слабый, упрямый удар сердца. Один, затем второй, уже тверже и отчетливее. Пегги схватила Стива за руку и развернула к стеклу. Третий удар, четвертый, пятый. Там, внизу, на бумажной ленте уже вновь пестрели зигзаги сердечных сокращений, а на смотровой галерее капитан Роджерс плакал от счастья, обнимая дрожащую от пережитого потрясения Пегги. Когда доктор Киркман покинул операционную, Стив едва не сбил его с ног в коридоре и в порыве благодарности долго пожимал ему руку. Доктор улыбался, устало, но искренне, а Роджерс никак не мог отдышаться, то и дело нервно посмеиваясь и растерянно моргая красными слезящимися глазами. Через несколько часов Джеймса Барнса отключили от аппарата искусственной вентиляции легких — в этом больше не было необходимости, он снова мог дышать самостоятельно. К вечеру его перевели из реанимационного блока в палату общей терапии, и с тех пор Стив не отходил от его постели ни на шаг. В больнице научной базы Роджерс практически поселился, но никто в СНР даже не подумал возражать. Близилось Рождество, город закрутился в предпраздничной суете, и даже полковник Филипс перестал ворчать о том, что капитан слишком долго прохлаждался на больничном. Баки проснулся утром в сочельник, сонным взглядом медленно оглядел палату и, увидев висевшую на окне растрепанную гирлянду, вяло усмехнулся. — Я что, проспал Рождество? — Нет, — отозвался Стив, потирая глаза и шумно перебираясь из кресла на край его кровати. — Ты как раз вовремя. — Я обещал тебе два подарка, — проговорил Баки. С его лица постепенно сходила пугающая бледность, глаза живо блестели, и Роджерс наконец позволил себе облегченно выдохнуть. — Ничего, — улыбнулся он, осторожно похлопывая друга по руке. — В следующий раз подаришь три.

***

Баки быстро шел на поправку. Под пристальным наблюдением доктора Киркмана он провел в больничном блоке еще две недели. От отравлявшей его тело инфекции не осталось и следа, будто всего этого кошмара, тянувшегося долгих десять дней и едва не стоившего ему жизни, вовсе и не было. Сломанные кости срослись меньше, чем за пять суток, от раны на левом плече остался лишь бурый зазубренный шрам, который с каждым днем становился все светлее. Стиву приходилось изредка наведываться в штаб и, несмотря на то, что технически его уже давным-давно выписали, большую часть времени он все равно находился в больнице. Баки как-то подметил, что они будто бы поменялись местами: если раньше он сам вечно дежурил у постели подхватившего какую-нибудь заразу Роджерса, то теперь все было наоборот. Стив только ухмылялся и пожимал плечами: вряд ли простуду и даже пневмонию, которые частенько навещали его в детстве и юности, можно было сравнить с тем, что пережил Баки. Роджерсу до сих пор не верилось, что все закончилось. Он по-прежнему вздрагивал в ужасе каждую ночь, когда слышал в темноте какие-то звуки: ему чудилось, что Баки вот-вот снова начнет задыхаться, но обычно тот лишь беспокойно ворочался и иногда со стоном вздыхал, хмурясь от дурного сна. Кошмары снились ему все реже. Стив помнил, как первое время после плена Баки просыпался с захлебывающимся криком и сжимал звеневшие на груди жетоны до кровавых полос на ладонях до тех пор, пока боль не прогоняла остатки сна. Теперь он спал тихо, будто все терзавшие его видения навсегда остались запертыми в глубинах памяти и больше его не тревожили. То, что происходило после падения с поезда, Баки помнил смутно. Стив думал, что его слезную исповедь в пещере друг благополучно забыл, и попытался как бы невзначай это выведать. — Я точно помню, как спас твою тощую задницу в лесу, — усмехнулся Барнс. — Никуда тебя одного нельзя отпускать, сопляк, ты вечно влипаешь в какое-то дерьмо. Стив спорить не стал, через силу улыбнулся, хотя одна лишь мысль о той битве с «Гидрой» вызывала у него холодную дрожь. — А еще, — начал Баки, сделав странную паузу и задумчиво почесав колючий обросший подбородок. Он украдкой посмотрел по сторонам, словно убеждаясь, что они с другом одни, и лишь потом продолжил: — Я помню, что ты из будущего. Ты рассказывал мне о том... о том, что должно было со мной случиться. Это все правда? Или мне приснилось? — Правда, — выдохнул Роджерс. В тот момент он почувствовал на душе небывалую легкость, ведь одно простое слово сбросило с его плеч тяжкую ношу тайн, вечных недомолвок и необходимости постоянно лгать. — А как это вообще случилось? Вы там в будущем построили машину времени, и ты решил... что, исправить прошлое? — Нет, — покачал головой Стив. — Никакой машины времени. Это вышло совершенно случайно. На самом деле, я сам толком не знаю, как именно. Мне кажется, во всем виноват Камень Времени. Решивший промочить горло Баки поперхнулся водой из стакана и изумленно вытаращил глаза. — Еще разок. Камень чего? — Времени, — с тихой усмешкой отозвался Роджерс, вспоминая, в какое недоумение его самого повергла история о космических артефактах, рассказанная, к тому же, парнем, прилетевшим с другой планеты в компании говорящего енота и дерева. — Один из Камней Бесконечности. Между прочим, Тессеракт, тот самый куб, которым завладел Шмидт, тоже к ним относится. Знаешь, это долго объяснять, может быть, как-нибудь потом тебе расскажу. — Не уверен, что хочу это знать, — кашлянул Барнс и состроил гримасу. — То есть, этот камень просто взял и переместил тебя назад во времени? Откуда он у тебя вообще взялся? — Ну, как тебе сказать, — Стив вздохнул, потерев ладонью шею, и неуверенно опустил глаза. Несмотря на то, что он твердо решил ничего больше от друга не скрывать, его все равно не покидало навязчивое ощущение, будто даже этим простым разговором он еще больше злил и без того рассвирепевшее прошлое. — Технически, перед этим я вроде как погиб. Баки хмуро прищурился, ожидая объяснений. — Почти через семьдесят пять лет на планету нападет древний титан, завладевший Перчаткой Бесконечности и собравший силу всех шести Камней. Мы пытались остановить его, но не смогли. Я должен был погибнуть, потому что луч одного из Камней попал прямо в меня, но, видимо, что-то произошло... и я переместился в прошлое, в свое же собственное тело, только на три четверти века назад. — И давно ты тут? — спросил Барнс, очень стараясь, чтобы голос его звучал буднично и спокойно, будто о путешествиях во времени ему рассказывали каждый день. — С мая сорок третьего. Баки коротко рассмеялся, и Стив непонимающе на него поглядел. — С мая, значит. Наверняка с того дня, когда мы пошли на школьную ярмарку, да? — Роджерс немного ошарашенно кивнул, и Барнс, поймав его взгляд, объяснил: — Ты так странно себя вел тогда. Я думал, что мне показалось, но ты был таким... потерянным, что ли. Я сначала испугался, что ты чем-нибудь заболел, но потом все вроде бы прошло. Хотя меня и настораживали иногда твои слова и поступки... а теперь я понимаю, из-за чего все это было. Почему ты сразу мне не сказал, Стив? — Ты бы мне не поверил. Баки собирался возразить, но в последний момент передумал, признавая, что друг был прав. — Да уж, — он поводил пальцами в спутанных волосах и принялся жевать нижнюю губу. — Столько времени... Я даже представить себе не могу, каково тебе было, Стив. То есть, ты знал, что произойдет дальше, ты все это переживал снова и никому ничего не говорил. Или... или говорил? Роджерс покачал головой. — Ты первый, кому я рассказал. И я все еще думаю, что это плохая идея. Последовал вполне ожидаемый вопрос, и Стив поведал другу о своих теориях, о бабочках и о торнадо, о том, что прошлое меняться не хочет и постоянно возвращает все на круги своя. Баки внимательно выслушал, затем, немного поразмыслив, сказал: — Но ты его все же изменил, ведь так? Ты говорил мне, что в тот раз наша миссия в Альпах закончилась по-другому и я снова попал в «Гидру». Выходит, ты все-таки меня спас. — Я чуть тебя не убил, Бак, — сухо произнес Стив. Фраза прозвучала чересчур жестко, и ему показалось, что Баки едва заметно вздрогнул. — Из-за меня ты чуть не умер. — Да ладно тебе, — бросил Барнс, усиленно изображая расслабленность. Пальцы его здоровой руки машинально пробежали по шраму на левом плече, и он непроизвольно поежился, тут же себя одернув и заставив улыбнуться. — Не умер же. Роджерс сдвинул брови и угрюмо поджал губы. Ему было не до шуток: еще слишком свежи были в памяти недавние события, от которых он сам, как и Баки, так до конца и не оправился. Барнс решил уйти от неприятной для друга темы и узнать, изменилось ли в прошлом что-нибудь еще, однако, сам того не ведая, пришел к еще более нежелательному предмету разговора. Узнав о том, что взятый в плен Зола должен был стать главным информатором союзников о планах «Гидры», Баки помрачнел. — То есть, из-за того, что ты меня спас, мы теперь не сможем остановить «Гидру»? — Сможем, — решительно заявил Стив. — Я и так знаю о планах Шмидта, Зола нам не нужен. Я придумаю, как убедить полковника Филипса, сочиню что-нибудь про подслушанный разговор в лесу, про перехваченный сигнал... не знаю, что угодно. Наша миссия по штурму базы Красного Черепа обязательно должна состояться. В то самое время, когда и была задумана в прошлом. Я не должен больше ничего менять, тем более то, что связано с мировой историей, это слишком опасно. — Ну и кашу ты заварил, Роджерс, — хмыкнул Баки, поудобнее устраиваясь на кровати. — Давай, рассказывай, что этот ублюдок замышляет. И Стив рассказал. Про базу в горах, про бомбы, про «Валькирию». Барнс сосредоточенно слушал, часто уточнял детали, иногда выпытывал подробности с дотошностью ведущего допрос полицейского, но это Роджерса ничуть не раздражало. Он был только рад наконец поделиться с кем-то всем тем, что так долго хранил в своей памяти, и излишнее любопытство лучшего друга ему было даже приятно. Однажды Стив проснулся и обнаружил, что Баки с интересом разглядывал рисунки в его блокноте, в обнимку с которым капитан, по всей видимости, проспал почти всю ночь. Почувствовав на себе чужой взгляд, Барнс оторвался от своего занятия, немного смутился и с виноватой улыбкой пожал плечами, словно оправдываясь. — Тут все новые, — сказал он, кивнув на блокнот и пролистав несколько страниц. — Давно ты мне не показывал свои картинки, Стиви. Рисовать за семьдесят лет, я смотрю, ты все еще не разучился. Роджерс потянулся и, разминая затекшую спину, попытался подглядеть, на какой из работ остановился Баки. Блокнот оказался раскрыт на наспех набросанном портрете Тони, который Стив сделал еще во время своего пребывания в лагере в Нью-Джерси. Тогда он особенно скучал по своим друзьям из будущего и готов был часами вырисовывать знакомые лица, чтобы хотя бы так сделать их немного ближе. — Он чем-то похож на Говарда, — заметил Барнс, и Роджерс не смог сдержать смешок. На вопросительный взгляд друга ему пришлось признаться, кем Тони приходился Старку-старшему, на что Баки выдал изумленное «да ладно» и принялся так пристально вглядываться в размашистые штрихи на бумаге, будто в них были сокрыты тайны мироздания. — Ты серьезно? У Говарда, у нашего Говарда есть сын? Он что, женился? Нет, ты явно шутишь, Стиви. Человек, который ни одной юбки не пропускает, стал вдруг примерным семьянином? — Не совсем примерным, — протянул Роджерс, вспомнив, как подвыпивший Тони частенько жаловался на вечно занятого работой, отстраненно-холодного отца, — но семьянином. — Надо же, — все еще приговаривал Баки, с видом придирчивого критика рассматривая портрет. — Вы с ним друзья? — Друзья, — уверенно кивнул Стив. Несмотря на все их разногласия и закончившуюся весьма плачевно громкую ссору, он по-прежнему считал Тони своим другом. Барнс перелистнул страничку, и на его губах появилась очень знакомая Роджерсу улыбка. Та, которой он обычно одаривал красивых девушек, прежде чем обрушить на них все свое обаяние. — Это Наташа, — объяснил капитан. Он уже пристроился локтем на кровати друга и вместе с ним изучал сплетенные из мягких округлых линий локоны Романофф. — Она тоже мой... друг. — Это прозвучало так, как будто между вами что-то было. Причем не один раз. — Ничего подобного, — возразил Стив и, судя по тихому хихиканью Баки, немного переусердствовал с интонацией. Он не стал говорить, что среди них двоих «что-то» с Наташей было совсем не у него, ведь теперь уже его друга с Черной Вдовой судьба вряд ли когда-либо сведет. — Мы с ней всего один раз поцеловались, да и то потому что нам нужна была маскировка, чтобы уйти от погони. — Да-да, конечно, уйти от погони, — с наигранной серьезностью подтвердил Барнс, и Стив недовольно заворчал, не понимая, кто его вообще за язык тянул упоминать этот чертов поцелуй. На следующем рисунке вновь оказалась Наташа, и Роджерс уже начинал чувствовать себя немного неловко, однако Баки едва ли заметил стыдливый румянец на щеках лучшего друга, завороженно рассматривая детально прорисованный боевой костюм Вдовы. — Друзья вы, говоришь? — криво усмехнулся он, все еще не отрывая взгляда от портрета. — Как вы вообще познакомились? — Да так, вместе мир спасали, когда на Нью-Йорк напали пришельцы, — с невозмутимым видом ответил Стив, наслаждаясь выражением полного недоумения на лице Баки. Далее последовал рассказ про Мстителей, нападение читаури и битву за Нью-Йорк. — Мстители? — фыркнул Барнс. — Что за дурацкое название? — Ты еще не слышал, какие прозвища придумывают себе злодеи, так что не жалуйся. Баки рассмеялся и продолжил просмотр рисунков. На портрете Тора он явно оживился, но, услышав, что тот был полубогом из другого мира и мог призывать своим молотом молнии и гром, воздержался от дальнейших комментариев и просто перешел к следующей странице. — Ого, — восхищенно присвистнул Баки, когда перед ним открылся пейзаж ночного Нью-Йорка из будущего. Он медленно водил подушечками пальцев по шершавой бумаге, пестревшей мелкими карандашными штрихами, и мечтательно улыбался. Стив подумал о том, что теперь у его друга будет возможность самому увидеть, как меняется мир. Впереди его ждала жизнь, настоящая жизнь, которую он всегда заслуживал: с работой, съемной квартирой и ворчливым домовладельцем, с переездами, домашними хлопотами, друзьями, веселыми пятничными вечерами, семейными воскресными обедами, с любимой женой и кучкой шумных карапузов. — Стив, — вдруг позвал Баки. — Расскажи мне о будущем. Какое оно? — Оно странное, — признался Роджерс. — Совсем не такое, каким мы его представляли в детстве. Сначала оно казалось чужим, даже каким-то враждебным, но потом я привык и сейчас мне его немного не хватает. — Что там нового? — глаза Барнса вспыхнули жадным ребяческим любопытством, вызвав у Стива добрую умиленную улыбку. — Ну, — начал он, деловито загибая пальцы. — Есть телевизоры во всю стену, телефоны без кнопок, летающие автомобили, я имею в виду действительно летающие... и не только автомобили. Еще Интернет, очень полезная штука, там можно найти информацию практически обо всем на свете. Никакого полиомиелита, цены, правда, намного выше, но зато еда вкусная. И еще есть фраппучино. — Фраппу-что, прости? — переспросил Баки, забавно и совсем по-детски хмурясь. — Фраппучино. Это холодный кофе с колотым льдом и сливками, — от его слов Барнс брезгливо поморщился, и Стив поспешил спасти положение любимого напитка: — Между прочим, очень вкусно. — Это извращение какое-то, кто добровольно будет пить кофе со льдом, — он продолжал недоумевать по поводу странных вкусовых пристрастий людей из будущего, но потом вдруг умолк, увидев изображенного на следующей странице человека. — Это... что, я? Стив неловко кивнул, нервно почесывая за ухом. Баки он всегда рисовал чаще, чем всех остальных, по количеству его портреты уступали разве что портретам матери, и показывать их лучшему другу он ничуть не стеснялся. Но этот рисунок отличался от остальных, и то, что Баки неожиданно его обнаружил, вызвало у Роджерса странную растерянность. С блокнотного листа на них смотрел уже совсем другой Джеймс Барнс: отрешенно-холодный, с утомленным, задумчивым взглядом и мягкой, но прохладной улыбкой. Стив изобразил его в полупрофиль, сидящим у окна с книгой на коленях; потертые джинсы, растянутая домашняя футболка, небрежно заправленные за ухо длинные волосы, блики света на металлических пластинах руки — от него веяло безмятежным спокойствием, тихой грустью и одновременно смертельной опасностью. — А я ничего такой, — криво ухмыльнулся Баки, инстинктивно забираясь пальцами в волосы. — Может, прическу сменить? — Подожди до восьмидесятых. С такой прической точно будешь самым модным. — Да, если учесть, что мне тогда стукнет почти шестьдесят пять, — он потер уставшие глаза и вернул на место сползшую из-под спины подушку. Он еще недостаточно окреп, долгие разговоры его выматывали, поэтому Стив, мысленно отругав себя за невнимательность, хотел было на сегодня завершить экскурсию в будущее, но внезапный вопрос заставил его с этим немного повременить: — А каким было твое будущее? Чем ты все это время занимался, Стив? Роджерс замялся, сделав вид, будто отвлекся на какой-то шум в коридоре. Ему удалось выиграть пару секунд на размышления, хотя вопрос был вполне ожидаемым и вариантов ответа на ему подобные почти за год пребывания в прошлом у капитана накопилось предостаточно. Он мог снова солгать, выдав выдуманную историю о том, что эти семьдесят лет жил себе спокойно и работал в Щ.И.Т.е, практически не старея из-за сыворотки суперсолдата. Тогда Баки наверняка принялся бы расспрашивать про Коммандос, про Пегги, про семью, детей и все тому подобное, и вновь Стив по уши погряз бы в собственной лжи, наверняка где-нибудь запутавшись и этим, в конце концов, выдав себя. С другой стороны, он мог сказать правду, признаться в том, что буквально через пару месяцев собирается утопить самолет Красного Черепа и, как бы нелепо это ни звучало, уже во второй раз в жизни совершить героическое самоубийство. Тогда ему пришлось бы столкнуться с проблемой гораздо более серьезной, чем защищающееся прошлое и эффект бабочки вместе взятые: Баки ни за что бы не позволил ему пожертвовать собой, пускай даже и на благо человечества. В этом они оба были чертовски похожи, поэтому Стив знал наверняка, что друг изо всех сил станет пытаться его остановить, невзирая на последствия. Поэтому капитан Роджерс решил пойти по пути наименьшего сопротивления и выбрать третий вариант ответа. — Ну, после войны я остался работать в СНР, потом Филипс, Пегги и Говард основали Щ.И.Т... — Да, это, конечно, очень здорово, — перебил его Барнс, и по игравшей на его губах лукавой усмешке Стив догадался, о чем пойдет речь, еще до того, как он продолжил: — Но меня интересует совсем не это. Ты и Пегги?.. Как у вас там обстояли дела после войны? Да, кстати, войну-то мы хотя бы выиграли? — Выиграли, — кивнул Роджерс, — а еще на Луне высадились. Сначала русские отправили человека в космос, а потом мы... — Ты уходишь от ответа. Стив тяжело вздохнул и потер лоб. Его попытка сменить тему оказалась слишком очевидной, и глупо было полагать, что Баки этого не заметит. — Ничего у нас с Пегги не получилось, Бак, — он, наконец, сдался и невесело усмехнулся, встретив робкий удивленный взгляд друга. — И дело даже не в нас самих, просто... Так случилось, что на одном из заданий кое-что пошло не так. В результате несчастного случая я впал в кому на несколько десятков лет и очнулся уже в двадцать первом веке. — О, — Барнс шумно выдохнул. Он смотрел на Стива с потерянным, слегка испуганным видом. — Когда? Когда это случится? — Уже неважно, — осторожно ответил Роджерс, очень надеясь, что Баки прекратит расспросы и ему не придется больше придумывать небылицы. — Я ведь изменил прошлое. Скорее всего, этого уже не случится. А если и случится, я буду готов и смогу это предотвратить. Баки поверил. По крайней мере, в тот момент Стиву казалось, что он поверил. После всего, что они пережили, снова лгать лучшему другу было сродни предательству, однако Роджерс продолжал убеждать себя в том, что это была та самая ложь во спасение и что о некоторых вещах Баки лучше было не знать.