C'est La Vie

      Мусор.       Кларингтон бьёт грушу.       Мусор.       Дыхание сбивается.       Мусор.       Удары становятся беспорядочнее.       Мусор.       Теперь он бьёт не только руками, но и ногами.       Мусор.       Он бьёт в последний раз и падает на пол, превращаясь в кучу мусора. Именно так он себя чувствует. Ни один разрыв не приносил ему столько боли, никто и никогда не ранил его так глубоко. Он лежит на полу в гараже друга, выдохшийся, без сил. Он не может контролировать это. Слезы просто текут. Рыдания просятся наружу, но он подавляет их там, где они зарождаются. Стив скоро зайдёт, уже почти девять. Нужно идти на занятия. Ему определённо нужен душ, но он не хочет ничего делать, особенно вставать и идти куда-то. — Мусору ничего не нужно решать, он просто должен ждать, пока его выкинут, — тихо шепчет он, прикрывая глаза. ***       Хантер приходит домой поздней ночью. Пьяный. Снова. Себастиан всё понимает: студенческая жизнь, лучшие годы, он сам не прочь оторваться на вечеринках, но не посреди учебной недели в конце семестра. Он согласился на то, что они не будут афишировать отношения в колледже, поэтому они отказались от общежития и сняли квартиру вне кампуса. Поэтому есть друзья Себастиана и есть друзья Кларингтона. Именно поэтому друзья из Далтона не общаются с друзьями из колледжа. Себастиана всё устраивало, по крайней мере, он внушал себе, что его всё устраивало. С одной стороны было забавно дразнить Кларингтона на людях, когда он ничего не мог сделать, и получать своё наказание в кровати поздним вечером. Однако в то время, как Себастиан отдавал всё больше времени учёбе, а свободное посвящал своему парню, Хантер стал звездой кампуса.       «Все отношения со старших классов заканчиваются на втором курсе», — как всегда вовремя вспомнилось, как Андерсон мотал сопли на кулак, жалуясь Смайту на то, что его Хрусталик его бросил. Смайт отогнал от себя эти мысли и постарался успокоиться. Ему нужно выпить. Или в клуб. Или переспать с кем-то, как в старые добрые времена. Хантер настолько забил на него, что Бас начал скучать по разовым перепихам в убожеских туалетах «Скандалов». Да и сверху он был давненько, потому что Мистер Крутой Натурал становится покладистым котёнком, стоит члену Себастиана разок проехаться по простате. Смущает его это, понимаете ли. — Нет, так жить нельзя, — про себя говорит Смайт и залпом выпивает припрятанный бурбон.       Утром они поговорят, серьёзно поговорят. Хотя к чему ждать? Он набирает в графин ледяной воды и идёт в гостиную. На мониторе его наполовину готовая курсовая, а на диване храпящий парень. Обычно Себастиана всегда умиляло то, как Кларингтон пускает слюни на подушку, он даже закрывал глаза на то, что часто страдал его затылок, но сейчас его воротило лишь от одного вида. Он присел на подлокотник дивана и медленно начал выливать содержимое графина на Кларингтона. Удостоверившись, что вода не попадает в нос, он продолжил своё занятие. Хантер начал хмуриться, открывать глаза… — МАТЬ ТВОЮ, БАС, ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ? — заорал парень, вышибая графин из рук бойфренда. — Оу, я разбудил тебя собственно за тем же, чтобы узнать, — Смайт остановился, ожидая, пока во взгляде Кларингтона появится ясность. Парень сел на диване, проводя рукой по покрывалу, которым Бас его укрыл. — Какого хрена происходит, Хантер? — О чём ты, детка? — удивлённо спросил Кларингтон. — Сколько времени? Почему я сплю здесь? Я ждал, пока ты закончишь работу? Себастиан задохнулся от возмущения, желание врезать Хантеру увеличивалось с каждой секундой. — Ты дебил, или думаешь, что прикинуться идиотом проще? — спрашивает Смайт. — Сейчас полпятого. Ты пришёл домой — спасибо, что вообще пришёл, — полтора часа назад. А здесь ты только потому, что где упал, там и уснул.       Хантер почесал затылок и с сожалением покосился на выбитый из рук Себы графин. Вода растеклась по полу, да и он был слишком далеко. Тело ломило, голова раскалывалась. Он нереально хотел сейчас упасть обратно лицом в диван и спать дальше. — Оу, извини, — протянул парень. События в его голове начали восстанавливаться. — Давай пойдём спать, хорошо? Я очень устал. — Нет. — Ладно. Чего ты от меня хочешь? — Кларингтон окончательно проснулся, попытался. — Ты не был против того, чтобы я ходил на вечеринки, общался с людьми. Тебе бы тоже стоило выйти куда-нибудь за пределы квартиры, добрее был бы. — Я был бы добрее, если бы мой парень не бухал через день и ночевал дома со мной, занимаясь жёстким страстным сексом, — съязвил Смайт. — Оу, вот оно что. Ты бы намекнул как-нибудь, — говорит Кларингтон. — Мне стоило ходить повсюду с табличкой: «Хантер, может ты меня наконец-то трахнешь?»? Твоя компания бы оценила. Уверен в этом. И поверь, дело не только в сексе. Дело в том, что происходит между нами. — Что между нами? — не понимает Хантер. — Вот именно Хантер. Такое чувство, будто ничего. Я всё понимаю: вечеринки, люди, можно выпить, но зачем напиваться в хлам? Зачем сидеть там до последнего, пока тебя не выкинут за шкирку? Да, такое тоже было. И я знаю об этом. Откуда? Всемогущий твиттер. Объясни мне, что с тобой происходит, пока я здесь сижу над учебниками, готовлю ужины, которые в итоге съедаю один, — распинается Смайт, пытаясь воззвать к совести Хантера, у которой явно выходной, либо она в коме. — Но не каждый день ведь, — возражает Хантер. Смайт всегда был королевой драмы, он уже привык. — Когда в последний раз мы ужинали вместе? — Я … — начинает Кларингтон, пытаясь вспомнить. — Не помнишь. Я тоже, потому что минимум месяц, может больше, ты приходишь не раньше одиннадцати, если повезёт, пару раз в неделю под утро, как-то вообще не пришёл ночевать. У тебя кто-то появился? — Что? Нет! Боже, никто у меня не появился. У меня ведь есть ты, — Смайт старается не улыбнуться этим словам, но то, что говорит Кларингтон дальше, разбивает его. — Просто когда я с этими ребятами, время не имеет значения, оно несётся так быстро, а расходиться не хочется. А эти вечеринки, они весёлые, все рады меня видеть, они хотят меня, парни, девушки… Веселье идёт через край, его так много… Я каждый раз говорю себе, я могу не напиваться, чтобы веселиться, но они продолжают меня угощать, и я не могу отказать. Когда я там, я… я забываюсь, Бас. Я забываю обо… — он замирает, понимая, что облажался, когда видит, как по щеке Смайта катится слеза.       Смайт никогда не плачет, что бы они не говорили, насколько открыто бы не говорили о чувствах, как бы сильно не ссорились. Никогда. И сейчас Хантер не понимает, что происходит. — Убирайся, — шепчет Смайт так тихо, что Кларингтону кажется, будто он ослышался. Но Смайт повторяет громче. — Я сказал убирайся. Свои вещи сможешь забрать, когда меня не будет. — Что? Куда мне пойти? Себастиан! Что ты несёшь? Я постараюсь не пить, если ты хочешь. — Человек говорит «постараюсь», когда знает, что не может сделать, — говорит Смайт. — Я не хочу видеть тебя. — Но это наша квартира, — возражает Кларингтон, начиная распаляться.       Он не понимает, из-за чего взъелся Бас, он радоваться должен, что его парень звезда кампуса. Что встречается с самым классным парнем универа. А он какие-то сцены устраивает. На пустом месте. — Её снимают мои родители, — поправляет Смайт, полностью возвращая себе контроль. Он сидит так ровно, как только может. — Куда мне идти? — спрашивает Кларингтон. Он до сих пор не воспринимает эти слова всерьёз. Это ведь… Себастиан. Это очевидно какая-то уловка. Сама атмосфера: он не чувствует, что его выгоняют. Будто Смайт просто говорит ему: «Доброе утро», а не: «Катись отсюда нахуй!» — Мне плевать. Очевидно, ты можешь пойти к тем, с кем ты забываешься. Пойми, Кларингтон, нажрись ты в три раза хлеще, ввяжись в драку, измени мне, блядь, я даже измену стерплю, понимаешь, я стерплю всё это. Мне будет плевать. — Тогда что? Ты полгода пытался добиться меня в старшей школе. А теперь что? Спустя полтора года отношений ты просто отсылаешь меня? Так просто? — зло спрашивает Хантер. — Что такого я натворил, чего ты не можешь простить мне?       Смайт наклоняется ближе и смотрит ему в глаза. Теперь Хантеру реально не по себе, потому что пара зелёных глаз, в которых он всегда видел любовь, сейчас смотрят так, словно ищут хоть что-то, за что можно ухватиться. И не находят. — Я добивался тебя не для того, чтобы ты забывал обо мне, — говорит Смайт наконец. — Что? Я не забыл о тебе! — смеётся Кларингтон. Заявление Себастиана его действительно смешит. — Нет? Так почему ни разу за время, что ты не со мной, ты ни разу не подумал написать мне? Ни разу не предупредил, что задержишься. Например: «Привет милый, я сегодня задержусь, тусуюсь ребятами в баре». Или: «Дорогой, я на вечеринке, ты мог бы прийти». Я знаю, что мы не афишируем отношения, но раньше это не мешало нам проводить время вместе. Ты даже не пишешь мне на парах, как раньше. И я бы сказал, что последние пять месяцев мы просто соседи, которые изредка трахались.       Хантер молчит. Он понимает, что Смайт обижен и расстроен не на шутку. Он даже не знает, что должен сказать. Как вразумить его, потому что… потому что выглядит так, будто он действительно забыл о нём. Он не знает, когда это произошло или как. Себастиан был таким весёлым авантюристом, вечно влипал в какие-то передряги, из которых Кларингтон заботливо его вытаскивал. А потом Себастиан повзрослел, наверное… Он сосредоточился на учёбе, а Кларингтону наоборот захотелось этих безумств. И он нашёл их. Но Себастиан в них не принимал участия. — Мне жаль, но я исправлю всё, клянусь! — говорит Хантер. — Поздно. Я хочу, чтобы ты ушёл. — Но ведь ты влюблён в меня! — Селяви, — это всё, что Смайт смог сказать в ответ.       Тогда Хантер в отчаянии вскочил с кресла и прижал отпирающегося парня к себе. Возможно, это стало ещё одной крупной ошибкой, которую Кларингтон совершил сегодня. Себастиан не хотел ничего, совсем ничего, он устал. Он хотел наорать на Кларингтона, закатить истерику, но этот разговор вымотал его гораздо сильнее. И последнее, чего он хотел, — это продолжать выяснять отношения.       Но запах чьих-то духов, перегара Кларингтона и чужой волос на его рубашке вернули его в форму. Он вспомнил всё, вспомнил, как сильно хотел ударить Хантера. Отвращение — именно его он испытывался сейчас, когда его не до конца протрезвевший парень обнимал его и обещал исправиться. Он с силой оттолкнул его, и тот, не удержавшись на ногах, рухнул на пол. — Я сказал, — прошипел Смайт. — Выметайся.       Кларингтон продолжал лежать на полу, чем только больше злил Себастиана, он потянул его за ворот майки, поднимая на ноги. Такой ярости Хантер не видел ещё никогда, он решил пойти на крайние меры. Схватив голову Себастиана, он прижался своими губами к его. Но тот лишь сомкнул их сильнее, и когда Хантер отстранился, он с размаху ударил кулаком в челюсть. Хантеру приходилось получать удары — по лицу, в частности. Но такого хука слева ему ещё не прилетало. По крайней мере не от второй половинки, потому что девушки ограничивались пощёчинами. Но Смайт не девушка, это они давно выяснили. Поэтому Хантер никогда не знал, чего от него ждать.       Рука Смайт сжала его горло, и он повёл Хантера к выходу. Кларингтону лишь оставалось поражаться тому, как силён человек во время гнева. Потому что Себастиан был в гневе, и это было действительно страшно. Простит ли он его? Сможет ли принять снова? Все эти вопросы исчезли, когда Смайт отпустил его горло, и Хантер впечатался в стену рядом с дверью. Щёлкнул замок, дверь открылась. Они оба застыли, никто не двигался с минуту. А потом Смайт просто вытолкнул его за дверь. — Бастиан? Чего вы так шумите с утра? — на лестничной клетке появилась их соседка, Розмари Питтерс. — Выбрасываю мусор, завалялся со времён старшей школы, — отрезал Смайт, захлопнув дверь перед очнувшимся Кларингтоном. ***       Себастиан просыпается на полу, разбитый. Он пытается встать на ноги и чувствует, как в стопы врезается стекло. — Ебаный Кларингтон! — ваза летит в стену, попадая в рамку с их фотографией.       Он смотрит на перебинтованную ладонь.       Стаканы один за одним разбиваются. Он начинает собирать осколки, чтобы отвлечься. Взгляд задерживается на лице Хантера, что улыбается с фотографии, и Смайт до боли сжимает осколок. Кровь капает на пол. Он идёт в ванную перебинтовать руку.       Себастиан сглатывает, проводя рукой по горлу.       Он стоит перед зеркалом в ванной, рука перебинтована, а в другой он держит бритву. Старое лезвие; он говорил, что оно опасно, но Хантер брился только им. Он подносит холодный метал к горлу, чувствуя, насколько оно острое. Нужно надавить лишь немного сильнее…       Он идёт в ванную и пинцетом осторожно достаёт маленькие осколки из стоп. Лезвие лежит на полу: там, куда он его отбросил. Он смотрит на запястья, ожидая увидеть порезы.       Метал снова касается кожи, но уже на запястье. «Я презираю тех, кто режет себя. Нет, серьёзно, они говорят, мол, выпускают боль, но, как по мне, это хрень. Они просто хотят привлечь внимание», — раздается голос Хантера в голове. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу! — кричит Смайт, отбрасывая лезвие.       Десять утра. У него есть два часа до того, как он должен сидеть в лучшем расположении духа в аудитории. Там, где они пересекутся с Кларингтоном. Ему нужно взбодриться.