Перемены?

После случившегося в Шерринфорде прошло всего несколько месяцев. В квартире до сих пор ещё витают запахи свежей древесины, штукатурки, краски и клея для обоев. Конечно, постепенно всё это смешивается с привычными нотками химикатов, пороха, свежезаваренного кофе или ароматного Эрл Грея, выпечки миссис Хадсон, излюбленной китайской кухни на заказ, но ещё служит хорошим напоминанием. Сидя в приобретённой не так давно удачной копии своего старого кресла, Джон каждый раз впадает в какое-то странное состояние. Вроде бы тот же смайлик на стене, те же следы от пуль в положенных местах. Шторы на окнах, в точности как и предыдущие небрежно подвязанные, имеющие на себе намеренно воссозданные ими обоими напоминания о прошлом, вроде случайного жирного пятна или, скажем, следов от дерзко потушенных сигарет. И книжный шкаф, забитый Шекспиром, научной и медицинской литературой, картами, словарями и просто неизвестно откуда взявшимися изданиями, которые, к слову, были из числа всего того, что чудом уцелело после взрыва. И захламлённый стол у окна, заваленный газетами, заставленный новыми коробками. Даже нож находится на своём месте, пронзающий обновлённую каминную полку, и под ним пока нет никаких пометок о новом деле. Бейкер-стрит, 221В. Это место не нуждается в переменах. Пусть всё будет как раньше… Но дело даже не в этом. Что-то всё же ощутимо переменилось. Не в самой квартире, пожалуй, а в них самих. И когда Шерлок вечерами садится прямо напротив, улыбаясь одними глазами, тут же отводя взгляд, замолкая, и когда тишина не напрягает, и, вроде, всё действительно в порядке, обрывки мыслей — как детальки пазла, что разметались по разным углам черепной коробки, — всё никак не сложатся в единое целое. Но ведь по имеющимся очертаниям, если быть внимательнее, можно воссоздать пусть и не идеальную, но близкую к возможному результату картинку. Вот поэтому Джон и начинает присматриваться. Чаще, пристальнее.

***

В один день, мало чем отличающийся от сотен других, Шерлок, погрузившись в идеальный для него хаос из химикатов, колбочек и пробирок, склоняется над своим микроскопом, проводя очередной «Уверяю, он абсолютно безопасен!» эксперимент, а Джон, обосновавшийся в дверном проёме, скрестивший руки на груди и недоверчиво нахмурившийся, уже через секунду прекращает думать о чём-либо ещё, кроме как о выступающих сквозь домашнюю футболку лопатках, о тех же пальцах, порхающих над всем этим беспорядком в поисках стёклышек, пипеток, образцов, о смоляных кудрях, спутанных, но всё таких же притягательных и, наверное, охренительно мягких, несмотря на всю свою непокорность, свойственную и их обладателю. Потом внимание вдруг переключается на кадык, дрогнувший от неразборчивого торжествующего звука, вырвавшегося явно случайно и неосознанно. Живой, всё такой же захватывающий, невероятный, но… Раскрывшийся в полной мере, Шерлок кажется ему теперь таким хрупким и чувственным. Человечным в край. В его резких движениях для самого Джона от былой уверенности не осталось и следа — он всё ещё помнит предательскую дрожь, охватившую длинные пальцы. Помнит страх в серых обычно глазах, взволновавшихся, подобно безграничному океану, отливающих на тот момент лазурно-голубым и травянисто-зелёным. Помнит подставивший своего обладателя баритон, охрипший и прерывистый, под стать сбившемуся дыханию. Странно, но ему нравится это чувство. Чёткое осознание того, насколько он, простой и непримечательный, важен и нужен самому гениальному человеку из всех. Нужен рядом. Шерлок вдруг заметно напрягается, будто вернувшись в реальность, медленно выпрямляется и опирается ладонями о поверхность стола. Он несколько раз моргает, прежде чем спросить: — Джон? Того словно током прошибает, но вовсе не от того, что его застигли врасплох, нет. От голоса, охрипшего теперь как-то по-особенному, совершенно иначе, чем когда-либо ещё. — Что? — его голос тоже хрипловат, поэтому приходится неловко прокашляться, прежде чем продолжить. — Я помешал? Просто любопытно. — Ты так тяжело дышишь, и я просто… Настолько интересно? О, боже. Дыхание действительно шумное, сердцебиение ускоренное. Джон чувствует, как к щекам приливает кровь, и благодарит всех богов, что по какой-то причине Шерлок в этот момент смотрит куда-то в стену, а не сканирует его своим пронзительным взглядом, иначе он ещё очень и очень долго не смог бы спокойно находиться рядом. — Не думаю, что я хоть что-то бы понял, — деланно уверенно произносит, пытаясь вести себя непринуждённо. — Но меня завораживает то, насколько ты отдаёшься всему этому. Каждый раз. Словно уходишь в другой мир, принадлежащий тебе одному, — ему кажется, что голос звучит именно так, как он может звучать у человека, испытывающего подобную смесь чувств и эмоций, но Шерлок, кажется, немного расслабляется, хоть и по какой-то причине продолжает упорно смотреть куда-то в сторону. — Я мог бы объяснить. — В этом нет необходимости. Работай. А я постараюсь поверить, что всё это действительно безопасно, — бросает Джон, прежде чем без лишней спешки (что далось бы с неимоверным трудом, но было необходимо, чтобы это не походило на побег) направиться в свою комнату, уже приготовившись по пути отругать себя за неосторожность. Зажмурившись, Шерлок вдруг порывисто и шумно выдыхает через нос, сдерживая рвущийся из груди разочарованный стон, впиваясь подушечками в гладкую и твёрдую поверхность стола, от чего его пальцы становятся бледнее обычного. Всё ещё напряжённый, он так и не решается посмотреть в сторону друга, но произносит тихое и умоляющее, одно-единственное: «Джон». И это не что иное, как: «Ты мне нужен». И он замирает, так и не сдвинувшись с места. Вновь воцарившаяся тишина с каждой секундой становится всё более напряжённой. Нет, он совершенно ничего пока ещё не понимает, но чувствует острую потребность прикоснуться. — Такое чувство, будто у тебя изначально должны были быть крылья. Ты бы скрывал их под своим пальто, — нежная улыбка касается его губ, когда он, наконец, подходит и осторожно кладёт тёплую ладонь между лопаток: «Я с тобой». Ему хочется прижаться щекой к худому плечу или, быть может, оставить на нём же невесомый поцелуй сквозь ткань футболки, опалить горячим дыханием или… А что, если к чёрту футболку? О, боже, нет. Шерлоку нужен друг. Он сдерживает себя, и лишь ладонь спускается ниже, успокаивающе поглаживая, запоминая каждый выступающий позвонок. Замирает на пояснице. По телу проходит лёгкая дрожь. Брови напряжённо сведены, губы плотно сжаты, уголки рта опущены. — Шерлок, — обеспокоенный, убирает руку, пытаясь заглянуть в глаза. — Посмотри на меня? — Просто не уходи больше, — сдавленно. — Я и не собирался, — удивлённо приподняв брови, прислоняется спиной к краю стола*, опираясь на него, оставаясь при этом как можно ближе. — С дедукцией у меня проблемы, поэтому я буду просто задавать свои глупые вопросы. Что заставляет тебя так думать? — Я не хочу. — Говорить? — Я понимаю, что у тебя никого не было с тех самых пор, как… Несколько месяцев прошло. Для тебя, привыкшего к довольно активному образу жизни в этом плане, сейчас, должно быть, тяжело сдерживаться. Кроме того, не отрицаю наличия каких-либо психологических барьеров, мешающих тебе вступить в новые отношения с женщиной… — Стоп-стоп-стоп, что?! — То, как ты смотришь в последнее время… Я не хочу быть… Не в том смысле, что я не заинтересован… Просто… Не надо. — Ты не… Погоди, что? — Это не должно… — Шерлок, — шёпотом. Его рука тянется к вороту голубой растянутой футболки, пальцы крепко сжимаются, тянут на себя. — Посмотри же на меня. И он, наконец, смотрит. И тонет практически сразу. Нежно, тепло и совершенно свободно Джон ласкает взглядом каждую чёрточку его лица. Вновь шумно выдыхает, беспомощно раскрывая и снова закрывая рот, не в силах найти подходящих слов. — Какой же ты идиот, — внезапно пришедшая мысль тенью ложится на его лицо. — Как давно? — Крыша Бартса. Наш разговор. Ты помнишь? Я… — Боже… Чувство, которое Шерлок вынашивал в тайне столько времени, пройдя с ним через все круги ада. Сначала мнимая смерть, вынудившая его скрываться несколько лет подряд, затем не такое уж удачное возвращение. Картинки сменяются молниеносно, одна за другой. Узнавший о намечающейся свадьбе, заявляется прямиком в ресторан в надежде, что Джон всё-таки его простит и примет. Может, даже передумает. Получает кулаком по лицу. Понимает, что упущено уже слишком много. Терпит. Соглашается быть шафером на свадьбе. Готовит сокрушительную речь, поздравляет, сообщает о беременности, знал о которой много дольше их самих, а затем пропадает с торжества так тихо и незаметно, словно его там и не было вовсе. Идёт по кривой дорожке, скатываясь на самое дно. Потом вдруг обретает, казалось бы, крохотный шанс снова быть чуточку ближе. И не в силах что-либо сделать, теряет друга в лице Мэри. Остаётся жив благодаря ней, но упускает Джона уже, как ему тогда казалось, навсегда. Сдаётся. Загибается. Самое страшное смешное здесь то, что сам он осознал всю глубину своих чувств ровно в ту же секунду, когда раненой птицей Шерлок рухнул вниз. Он оставил в пустом гробу своё сердце. Он имитировал его наличие всё то время, когда Шерлока не было рядом. А потом, с его возвращением, вернулось и сердце, но оно не выдержало, дало трещину, а следом и попросту разбилось на миллион осколков под давлением всего происходящего. — Нет, не ты идиот. Я. Джон напряжённо пропускает пальцы сквозь собственные порядком отросшие золотисто-серебристые пряди, взъерошивая их. Ничего не ищущий взгляд цепляется вдруг за потрёпанную и немного опалённую по краям после случившегося книгу, оставленную чуть поодаль от микроскопа. Вечерами перед камином Холмс чаще всего сидел теперь именно с ней, то и дело размышляя о чём-то своём… Тот, видимо, замечает направление его взгляда. — «…Веду я счет потерянному мной И ужасаюсь вновь потере каждой, И вновь плачу я дорогой ценой За то, за что платил уже однажды Но прошлое я нахожу в тебе И все готов простить своей судьбе.»** Джон хмурится, медленно отпускает немного растянувшуюся футболку, машинально разглаживает складки на мягкой хлопковой ткани и оставляет ладонь на груди вставшего теперь прямо напротив него Шерлока, серебристо-голубые глаза которого с нечитаемым выражением скользят по его лицу и чьи прохладные пальцы неловко убирают упавшую на лоб прядь, заставляя задержать дыхание. Наваждение… Столешница служит опорой и немного давит на поясницу, и это крайне уместно. Примечания: * — по канону стол на кухне по высоте не превышает верхней трети бедра Джона, и это, пожалуй, оптимальный размер для данного предмета мебели, но для дальнейшего развития событий такая высота крайне неудобна, посему поэтому… ** — Шекспир. Сонет 30.