Red velvet

      — Ты серьезно? Ты хоть понимаешь, на кого замахнулся?       — О да.       — Когда он узнает, тебя закопают по частям на окраинах. И ему даже ничего за это не будет.       — Я тоже, знаешь ли, не в маке работаю.       — С огнем играешь, дружище.       — Кто бы говорил.       Брюнет ставит пустую чашку на стол и прощается. За окнами уже темнеет, а значит, через час он будет сидеть совсем за другим столом, и диваны там не в пример удобнее.

***

      Белая макушка появляется в зале примерно через полчаса, за которые порций виски было выпито около пяти, и от этого в голове черти уже танцуют по парам под тягучий мелодичный сакс. Еще пара бокалов — и начнется оргия, но не стоит.       Потому что вредное блондинистое чудо шарит глазами по залу, вроде как обычно, но нет. Ищет конкретное. Улыбка растягивает губы брюнета, сидящего в своем укрытии в нише за баром, где каскад штор-нитей отгораживает уголок от остального зала. Здесь еще темнее, чем везде, а блондин сидит под лампами барной стойки, и обзор великолепный.       Официант с шаловливой усмешкой выслушивает поручение, уходит, и через пару минут перед блондином на столешнице появляется бокал белого вермута. Он удивленно смотрит на работника, а тот что-то тихо говорит и, слегка поклонившись, уходит.       Глаза снова обыскивают зал уже тщательнее. Брюнет беззвучно смеется. Как же хорошо смотрится на лице эта красная ткань, на которую то и дело сползают белые пряди. Взять бы ее за край и медленно стянуть вниз, обнажая аккуратный носик. Мм…       Вместе со вторым бокалом вермута официант несет в голове инструкцию на случай, если изящные ручонки возьмут за шиворот, вытрясая ответ. И она, о да, пригождается, и в руки блондину ложится записка, в которой всего три цифры. А рядом с бокалом ставят блюдце, на котором веером разложены дольки лимона. Глаза адресата закатываюся к потолку, брюнет уже в голос смеется, запрокидывая голову, потому что это безумно весело — дразнить тигра. Только тигр еще не в курсе, что его дразнит не зайка, а лев.       Пиджак мягко ложится на спинку дивана в номере, ворот рубашки расстегивается на две пуговицы. Брюнет подходит к окну и приоткрывает шторы. Вечерний город снаружи искрится огнями и вывесками близлежащих заведений. Парень запрокидывает голову, разминает шею, ведет рукой по кадыку, прикрывая глаза. Дверь за спиной хлопает, и высокомерный голос ласкает слух:       — Ты, я смотрю, бесстрашный.       — И тебе добрый вечер, — отвечает брюнет, поворачиваясь и улыбаясь.       — Надо же, ты сегодня одет, — вместо приветствия.       — Могу это исправить.       — Не стоит.       — Ты всегда себя неделями изводишь, прежде чем потрахаться, или просто в эту решил воздержаться?       — Я уже сказал — я предпочитаю сверху…       — Но ведь я и не настаивал на обратном, — блондин на это хмурится, осекшись, брюнет смеется и подходит ближе. — Ты слишком напряжен. Будто ждешь, что я тебя съем. Просто расслабьтесь и снизойдите уже до меня, ваше высочество.       — Ты меня раздражаешь.       — Печально.       — Не отстанешь, да?       — Разве я приставал?       — Вот, снова.       — Прости. Тебе станет легче, если я скажу, что обычно обхожусь словами «раздевайся» и «быстрее», а оставшееся время трачу лишь на приятное?       — То есть я удостоился вежливости?       — Ты еще и не того достоин. Я буду расстилаться перед тобой до бесконечности, если хочешь, от этого лишь вкуснее желаемое.       Блондин сверлит взглядом, пытается в угрозу, но получается всё хуже, потому что настойчивой улыбке всё труднее в ответ грубить. Это обещание равности только подтверждается одинаковым ростом, вежливой послушностью вопреки превосходящей силе, и чем-то еще в глазах, мягким и ласковым, и вот этому последнему верится больше всего. А главное — общаться как безумно легко, несмотря на вроде бы противостояние. Очень хочется сдаться, чёрт с ним, подтолкни только.       Словно в унисон его мыслям, улыбка снова освещает теплом затянувшееся молчание, и брюнет произносит потрясающе чувственным голосом, протягивая руку:       — Отбрось свою гордость и просто дай мне руку. Я обещаю, ты не пожалеешь. Просто позволь мне.       Хитрая наглая задница! Оставил, снисходительно оставил ему вроде как главенство, подписался под договором покорности, позволяя иллюзии неприступности жить, но этим же и сразил. Блондин ставит галочку в графе «профессионализм» и сдается.       Ладонь принимает его теплом и осторожностью, улыбка греет благодарностью за секунду до поцелуя, а целоваться этот недостриптизер в шмотках за миллион умеет отменно, как выясняется.       Сильные руки бережно снимают пиджак, который отправляется в компанию к своему собрату на диван, блондина берут под зад, отрывают от пола, как пушинку, и несут на кровать.       — Я просто начну, а ты сам решишь, как тебе захочется, окей? — шепчет голос на ухо, когда под спиной уже прохладные простыни. Чёртов засранец.       Умело и незаметно одежду сбрасывают, блондин не понимает, почему он всё еще лежит внизу вместо того, чтобы предъявить права альфа-самца, но мысли путаются, размазанные по сознанию влажными теплыми губами, гуляющими по телу, медлительностью движений и мутной поволокой в глазах, которые стали еще более прекрасными в своем возбуждении. И когда желание уже выгибает истомой в требовании продолжения, низ и верх вдруг меняются местами, и он осознает себя, сидящим на обнаженном животе совершенно голым. А его ноги выше колен ласкают сильные руки.       — Самое время выбирать, — улыбаются снизу.       И его спускают ниже по бедрам, заставляя зацепиться голым задом за что-то огромное в чужих брюках. Блондин опускает взгляд и таращит глаза.       — Что за…       — Я предупреждал, — отзывается мягко.       Блондин тянет за пряжку, расстегивает брюки, стаскивает их, и его «твою ж мать» вызывает тихий смех.       — Как это вообще может быть? Ты кореец или африканец в костюме местного?       — Ха-ха. Не знаю. Так уж вышло.       — Нехило так вышло!       — Хочешь его?       — Да он меня разорвет!       — Значит, всё же пробовал снизу, — смеется брюнет и получает за это тычок в бедро.       — Поговори мне еще.       — И всё же?       — Ты шутишь? Сам бы подставился?       — Хочешь или нет?       — Мне еще нужна моя задница!       — Я еще ни одну не порвал.       — Мир полон самоубийц!       — Ты же потом пожалеешь, что не попробовал, — блондин снова опускает глаза на чудовище между своих ног и сглатывает. Протягивает руку, обхватывает пальцами, и с ужасом понимает, что не обхватывает. А чудовище дергается от прикосновения, будто радостно толкаясь навстречу, живое, горячее, его хозяин тихо стонет и прикрывает глаза. — Приласкай его, — звучит просьба.       «Еще бы добавил — он не кусается», — думает блондин, но подчиняется, интересно же, впервые в жизни такое видит. Ведет ладонью по стволу — брюнет реагирует тихим мычанием, нажимает на головку пальцем — мычание становится чуть громче. А блондин фигеет от ощущения того, что он держит в руке, прикидывает навскидку длину, и не без облегчения осознает, что не всё так страшно. В обхвате — да, сильно, в высоту — чуть больше обычного. И да — хочется.       — Ладно, мистер Халк, я сдаюсь, это реально интересно.       Опять тихий смех ему ответом, верх и низ снова меняются местами, брюнет исчезает с кровати, возвращается со смазкой, разводит его колени в стороны и пристраивается между ног.       — Только не зажимайся, — говорит мягко, — я давно научился им пользоваться.       — Поверю на слово.       — Поверь хоть раз моим словам, просто потому что я их сказал, вредный ты гад, — улыбается парень, — а не потому, что снизошел.       — Ты поражаешь меня своей упрямой вежливостью.       — Это не вежливость. Ты мне нравишься.       — Ты хотел сказать — моя маска?       — Нет. Ты, — и ползет вверх, накрывает губы поцелуем, делает это так глубоко и вкусно, что блондин не сразу ощущает, как пальцы внизу начинают свое наступление, проскальзывая внутрь. — Ты не представляешь, сколько я этого ждал, — шепчут пухлые губы на ухо, — чуть с ума не сошел.       — Долго следил за мной?       — Слишком долго.       — О-ох… — выдыхает блондин, потому что пальцев уже три, и они аккуратно, но настойчиво разрабатывают вход.       — Я споткнулся о тебя взглядом, когда впервые увидел, — продолжает жарким шепотом, перемежая его поцелуями. — Споткнулся о твои глаза и провалился. Ты вызываешь желание обладать одним своим видом.       Добавляется четвертый палец, и если бы не знать, что последует за этим, блондин бы уже решил, что перебор, но сейчас терпит.       — И что же в моем виде такого, что меня хочется трахнуть?       — Не трахнуть, малыш. Обладать.       — А в чём разница?       — В отношении. Можно просто трахать, а можно любить.       — Ты меня пуг-о-ох-аешь…       — Не бойся. Готов?       — Не-а.       — Расслабься.       Когда к заднице прикасается головка, блондин понимает, что всё еще реально не готов, хотя уже хорошо растянут и заласкан, и очень даже хочет хорошего секса. Влажным звуком сопровождается нанесение смазки на сам член, и пальцы наконец сменяются на то, к чему они готовили.       — Чё-орт… — скулит блондин, сжимая зубы. — Он огромный просто!       — Расслабь попку, малыш, станет проще.       — Сам бы попробовал… о-оуч…       — Блин, сейчас кончу от одного твоего вида!       — Надеюсь, меня не выбросит в окно…       — Аха-ха, ну ты уж совсем меня за слона держишь.       — Не смейся… ауч, блин… твою мать…       — Тсс, — брюнет замирает ненадолго и нежно гладит по бедрам, — уже почти, потерпи немного.       Больше слов из себя выдавить не получается, потому что прошибает жаром, потом ознобом, снова жаром, блондин комкает руками простыни, ощущая, как его насаживают на самый большой в его жизни член. Задница нещадно горит, из глаз летят искры, он скулит и воет, еще больше возбуждая парня, который бережно держит его в руках и шепчет ласковые слова, отвлекая, расцеловывает до бесконечности, и когда сознание уже плывет от ощущений, брюнет таки входит до конца, придавливая объемом простату, и вот тогда уже кроет совсем, потому что к боли примешивается глухое удовольствие. Блондин выгибается, стараясь прижать еще сильнее, где приятно, слышит снова тихий смех, а за ним следует первый медленный толчок.       — Твою мать… — выдыхает он с первым стоном удовольствия. — Охренеть…       — Не то слово, малыш, — отзывается чуть охрипший голос.       — Продолжай. Я уже согласен сдохнуть, но это офигенно.       — А ты не верил. Держись, погнали.       Сначала медленно, потом ускоряясь. Толчки выбивают из блондина хрипы, стоны, проклятья, он цепляется руками за сильные плечи, обзывается всеми известными ему нехорошими словами, получает шлепки по заднице, снова матерится, его затыкают поцелуями, но он вырывается и рычит, требуя «разорви меня к чертям собачьим!» и «хочу его сильнее», ему отвечает хриплый смех и мягкое «ты та еще сучка». И скорость растет, блондину уже кажется, что этот огромный член заполнил его целиком и трахает в самые гланды, доставая до них снизу, с таким нажимом гуляя по простате, что воздух рассыпается перед глазами красными искрами, а лицо того, кто дарит такое чудовищное удовольствие, плывет, качаясь туда — сюда. Его держат крепко, насаживают, и не перестают говорить, какой он офигенный, потрясающий малыш, и попка его — безумная прелесть, в ней так хорошо, такая горячая и узкая, на самом деле узкая, и правда с трудом вошел, но малыш же молодец, он впустил, и драться уже поздно, потому что «я затрахаю тебя, детка, до смерти, только разозли меня», и детка злит, нахальный и уже сумасшедшедший от кайфа, лупит кулаками по плечам, и тут же тянет на себя за шею, жарко целуя и рассказывая, что если этот член после сегодняшней ночи влезет в другую задницу, детка его отрежет к хренам. Брюнет смеется и угрожает жениться, а детка «тоже мне, страшно как» и «завтра же и пойдем», а потом «сукаблятьтвоюматьоооооооооох» и кончает, ревет во весь голос, потом чувствует, как внутри извергается вулкан, мощно пульсируя, и сознание пытается взять перекур, но всё же решает остаться, когда на излете оргазма брюнет сжимает в объятьях до хруста и выплевывает хриплое «да-а-а» в самое ухо.       Его не выпускают из рук, обнимают и укладывают на плечо головой, оглаживая взмокшие волосы.       — Я не вылетел в окно, да?       — Нет, ты всё еще здесь, малыш.       — Надо же.       — Надо же, что делает с принцами большая любовь.       — Очень. Очень большая.       — Ты потрясающий. Я именно таким тебя и представлял в постели.       — И почему у меня чувство, что я чего-то не знаю?       — Моего имени, например.       — А вот тут поподробнее, — блондин поднимает голову и пристально смотрит в глаза.       — Я тебя увидел здесь впервые полгода назад. С первого взгляда было понятно, что ты из тех, кто сам выбирает, и я видел, кого ты выбираешь. Поэтому держался в стороне и наблюдал. Потом увидел в кафе у Тэхёна. А владельцы знают имена богатых клиентов.       — Когда?       — Вчера днем. Помнишь зеркало? Я стоял прямо за ним, в нише за стойкой. Это зеркало с обратной стороны прозрачное. Я рассмотрел тебя достаточно близко, чтобы узнать эти сладкие губки, — брюнет проводит пальцем по губам и усмехается. — Их ни с какими не спутаешь.       — Ты выловил меня здесь, чтобы трахнуть?       — Я больше не смог ждать, когда увидел тебя без маски и при свете дня. Ты офигенный, Юнги, — Юнги резко стягивает маску с лица, а следом — с чужого. Брюнет даже не сопротивляется. Юнги смотрит и понимает — прав был, когда думал, что такие глаза должны быть у очень красивого человека. — Пак Чимин. Приятно познакомиться.       — Засранец, — смеется Юнги, — чёртов засранец.       — О, да. Но ты сам виноват.       — Я передумал жениться!       — С чего бы? Не нравлюсь?       — Потому что на такую смазливую рожу, как твоя, будут пускать слюни все кому не лень. А я ревнивый.       — Окей, жениться не будем. Без обязательств?       — Хочешь по роже после секса?       — Тогда сначала секс!       — Засранец…