Вишнёвый - цвет стыда.

— Понимаешь, да? Я не сделал ничего плохого, да и что может сделать ребенок? Я всего лишь попытался поджечь мамин цветок, в этом же нет ничего плохого? Дети любопытны, и я тоже был любопытен, — Сехун хихикает, что-то вспомнив из своего детства. Он, несколько минут помолчав, продолжает делиться с Джонханом историями о своих детских шалостях, о которых рассказывает уже порядком две четверти бутылки. Юн измеряет проходящее время в миллилитрах выпитого алкоголя, как профессиональный ценитель дешёвого бухла. — А ещё мне очень хотелось узнать, что написано на стенах в женском туалете. Ты же знаешь, везде есть какие-то надписи, ведь люди не могут не пачкать окружение своими записями. Везде кто-нибудь да напишет «хуй» или «лох». Это закономерно, как интеграция. И в каждом мужском туалете рядом с «лох» написано признание какой-нибудь милой девочке наподобие «люблю тебя сука». Без запятой. И я не знаю что оскорбительнее: место для признания, надпись или отсутствие запятой, — Сехун переводит взгляд на Юна, после этих слов, чтобы убедиться, слушают ли его вообще или нет. Ему чертовски важно знать, что он говорит не просто так, а его внимательно слушают. — А женские туалеты представлялись мне стерильно чистыми лабораториями, ну, такие кристально-белые, с химическим запахом хлорки, где проводят эксперименты или операции. Я попросил своих друзей постоять на стрёме, пока сам схожу в эту обитель зла. Ты даже не представляешь, как сильно я волновался. Я специально рассчитал время, чтобы нас не заметили. Тогда, в детстве, казалось, что мы спецагенты на секретной миссии, — Сехун снова хихикает и добавляет, — но меня поймала учительница, пока я рассматривал стены в туалете. Должно быть, это было странно. Интересно, что она думает сейчас, смотря телевизор, какое-нибудь шоу, где есть я? Он улыбается и забирает почти пустую бутылку из рук Джонхана. А Юн удивлен болтливостью Сехуна после выпитого алкоголя. Ведь выпил совсем немного. Всего одну бутылку. Всего-то. На всех людей алкоголь действует по-разному: кто-то начинает грустить, становясь ещё более унылым, чем есть на самом деле; кто-то становится чересчур откровенным; кому-то становятся необходимы объятия и забота; а кто-то Сехун. Юн хотел, чтобы Сехун всего лишь расслабился и стал чуточку раскованное, а получил не затыкающийся рот и горячее тело, что сидит с правого бока и греет своим, кажется, нескончаемым теплом. Джонхан пользуется тем, что имеет. Он слушает и греется, изредка вставляя реплики или сдавленно смеясь, чтобы не спугнуть искренность и открытость Сехуна. Кто бы мог подумать, что этот человек может быть таким откровенным, что может разговаривать, даже не замечая, как сбивается собственное дыхание. Ведь когда ещё они не были знакомы лично, Юн думал, что Сехун очень угрюмый и серьезный человек. Опускает голову, когда улыбается, смеется в кулак, чтобы никто не слышал и не видел. Он наблюдал за ним, за его мимикой, движениями, пением, танцем и никогда не мог даже представить, что будет сидеть с ним на одной крыше и разговаривать на какие-то незначительные, далекие от привычного мира, темы. Например, о том, что Сех был довольно спокойным и милым ребенком, но иногда творящим неведомую херню, о том, что закат лучше рассвета или о том, что вино слишком долго не кончается. Сехун ещё что-то рассказывает, не замечая, что Джонхан только делает вид, что отпивает, на самом же деле, просто подносит бутылку к губам на пару секунд и сглатывает слюну. Он не замечает, что почти самостоятельно выпил целую бутылку вина, а Юн целенаправленно спаивает его, сам оставаясь трезвым. И что Джонхан наслаждается моментом, оперевшись на его плечо и слушая приятный тембр голоса. Низкий и чуть хрипловатый, хотя если его попросят описать голос, он не сможет это сделать, потому что это как просить описать цвет для человека, который видит только чёрно-белый монохром. Вроде бы понятно, но всё же что-то не то. Юн положил голову на плечо Сехуна, а Сехун изредка касается озябших пальцев Юна. О личном пространстве, кажется, позабыли оба. Когда на дне бутылки остаётся всего пару глотков, а тишина и звуки от проезжающих снизу машин звучат особенно громко, Джонхан поднимает голову и смотрит пару мгновений на уходящее за крыши домов и верхушки самых высоких деревьев солнце и на далекие, словно на другом континенте, тучи, что окрашиваются из-за солнца в пурпурно-гранатовый и темно-сиреневый. Если можно было остаться в каком-то моменте, то Джонхан остался бы в этом. С теплым Сехуном, почти пустой бутылкой из-под дешёвого вина и уходящим солнцем. — Как ты относишься к современному искусству? — Сех, не ожидавший вопроса, смотрит на макушку Юна, не решаясь зарыться пальцами в его волосы, чтобы убедиться, что они такие же мягкие, какими выглядят. Стоит чуть поднять руку и… — Я думаю, что современное искусство это то… что никто не понимает. Даже сам создатель. Никто. Абсолютно. Просто, это то, что ты чувствуешь. Если картина вызывает у тебя какие-то эмоции, то это хорошая картина. Если не вызывает, то пройди мимо. Ведь искусство и должно вызывать эмоции, обострять их. Я не разбираюсь в искусстве, хоть и близок к нему. Оно есть, но разбираться, понимать его это выше моих сил. Это странно, но для каждого оно индивидуально. Что нравится тебе, может не нравится другому. Современное искусство занимательная вещь, если коротко. Сехун останавливается пару раз, но с упорством пытается донести свои мысли до Джонхана, что практически затаив дыхание, внимательно слушает. Он так на уроках в школе внимательно не слушал, как слушает сейчас. — А к уличному искусству? К стрит-арту, граффити? — Хоть Юн и понимает, что понятие «уличное искусство» намного шире, чем только изобразительное искусство, но сейчас ему интересны лишь эти направления. Он сейчас очень не хочет услышать что-то похожее на: «А, этот вандализм? Очень плохо. Нельзя так». Потому что карман толстовки приятно холодит маленький баллончик от красной краски, что был незаметно для Сехуна куплен в том же супермаркете, что и вино. — Это тоже искусство, тот же способ самовыражение. Пока это законно — это хорошо, когда это незаконно — это плохо. Когда разрисовывают здание мэрии — это плохо, но забавно, когда оставляют надписи на стенах здания компании — это плохо и довольно глупо, но… мило. Хотя эти «ОППА САРАНХЭ» и «СЕХУНАА ХОЧУ ОТ ТЕБЯ ДЕТЕЙ» сложно назвать искусством и милыми эти надписи тоже не назовешь. Джонхана самого удивляют и пугают подобные записи на стенах компании. Хочется сказать всем фанатам, которые когда-либо приходили к зданию с фломастерами, ручками или баллончиками, последнее случалось намного реже, конечно же, но были прецеденты: «Не надо так. Это жутко». Но вряд ли его кто-то будет слушать, и как писали на стенах пещерные люди, так и современные фанаты будут это делать. Юн в последний раз смотрит на закат, оставляя в памяти его насыщенные краски, а после достаёт из кармана краску и вкладывает в руку Сехуна. — Я придумал следующие задание, — брови Сехуна ползут вверх, а глаза закатываются и слышно его тихое: «Только не это». На что Джонхан только улыбается. — Нам надо спуститься вниз и немного пройти и, когда дойдем до нужного места, я его озвучу. Он встает с нагретого места и отряхивается от пыли, предлагая руку, для того чтобы Сехун встал с его помощью. На крыше остаётся пустая бутылка из-под красного вина и брошенные напоследок слова Джонхана, после которых он засмеялся, а Сехун снова закатил глаза: «Сегодня мы будем плохими мальчиками» *** Через десять минут Сехун и Юн стоят напротив запасного выхода в здание SM entertainment, и Сех хочет побиться головой об исписанную различным бредом стену. Юн видит его состояние и еле сдерживается, чтобы не заорать или не засмеяться. У самого нервы на пределе, если сейчас их заметят, то будет очень странно и подозрительно. Он уже предчувствует заголовки в новостных порталах «БЫЛА ЗАМЕЧЕНА ПАРА ЗНАМЕНИТЫХ АЙДОЛОВ» или «НОВЫЙ БРОМАНС АЙДОЛОВ». Одно хуже другого, поэтому Джонхан накидывает на голову капюшон и пытается слиться с окружением, что довольно-таки сложно, если учесть что он тут не один. Юн прокашливается и смотрит на Сехуна. — Напиши на стене своей компании то, чем ты особенно не доволен. Всё, что угодно. Только предельно быстро, потому что быть замеченным ни тебе, ни мне не нужно. Сехун переводит взгляд на металлический баллончик в руке, на тёмную стену, снова на баллончик, а потом на Джонхана. — Ты ненормальный, и это ещё слабо сказано. Ебанутый, ты знаешь, что сзади нас, в метрах так трех, есть камера? Что ты в капюшоне, а я как бы нет? И я в любом случае не буду это делать, — с этими словами он отдаёт краску Джонхана, а тот не колеблясь ни минуты, открывает колпачок и встряхивает баллончик. — Не сделаешь ты, сделаю я, — Сехун не успевает ничего сказать, потому что красный распылитель уже ложится на гладкую поверхность стены, оставляя за собой немного кривую надпись. Юн закончив, удовлетворённо хмыкает и читает вслух: — «ДАЙТЕ О СЕХУ БОЛЬШЕ ПАРТИЙ, БЛЯТЬ». Довольно миленько, правда? Сехун ошарашенно смотрит на надпись, что ярким пятном идеально вписалась в дизайн тусклой стены. Единственное, что он сейчас хочет, это засмеяться от нелепости происходящего, но вместо этого он забирает баллончик у Юна, собираясь выкинуть орудие мародёрства в ближайшую урну. Но перечитав слова на стене, нерешительно останавливается. — Я пожалею об этом, — и с тяжелым вздохом он аккуратно начинает выводить то, что совсем недавно прочитал в комментариях фанатов на одном сайте. Сех хорошо запомнил один комментарий. Такое тяжело забыть. Из-за того что он медленно выводил каждое слово, кажется, что краска потекла, подобно крови. Выглядит жутко, но Сехуну нравится. «ОН ВАМ НЕ СЕХУНДА, БИТЧ!» Джонхан прыскает от смеха, а Сехун горд и даже похлопал сам себе пару раз, но тут же замирает, схватив Юна за руку. — Я один слышу, что сюда кто-то идёт? — не дождавшись ответа, он разворачивается, и, не отпуская руки, начинает бежать, заставляя Джонхана спешно уходить за собой, только около камер наблюдения, Сехун останавливается и вскидывает руку, показывая знак мира, но потом загибает указательный палец. И получается вполне неприличный жест, однако, ему всё равно на приличие и благородность, сегодня он плохой мальчик. Юн на этот знак ребячества лишь качает головой, а Сехун, схватив его руку поудобнее, тянет вслед за собой. Тучи с другого континента наконец-то дошли до Кореи, и мелкий теплый дождь начинает моросить по сухой, пыльной земле.