Вишнёвый - цвет стыда.

Сехун проклинает ту минуту, когда согласился на всё это. Он сидит на корточках, и ему жутко неудобно, еще чуть-чуть и он начнёт тяжело вздыхать/кряхтеть/плакать от этого неудобства. Он хочет встать на колени, но это будет выглядеть очень странно и неслабо так ударит по самолюбию и гордости. На коленях он ещё не стоял перед… перед этим куском дерева, по-другому не назовёшь. Хотя на них ему и было бы намного удобнее, но эта поза является одной из самых неловких в данной ситуации, а с Сехуна на сегодня хватит. На всю жизнь хватит и на следующую ещё останется. Он старается закончить начатое как можно быстрее, потому что если этого не случится в скором времени, то он просто сойдет с ума. Хоть Джонхан в самом начале говорил, что задания не будут сложными или унизительными, то, что сейчас делает Сехун, одновременно сложно и унизительно. Просто комбо. Самое не крутое комбо, которое может быть. Джонхан недовольно и как будто специально громко дышит, смотря на Сехуна сверху вниз. Может, конечно, не специально, и у него просто заложен нос, или, может даже, он дышит негромко, но Сехун концентрируется на этих вдохах, и он уверен, что Юн дышит не просто так. Это смахивает на паранойю, но, даже не поднимая взгляд, он чувствует, как за ним внимательно наблюдает Юн, как удав за маленьким котёнком или любым другим беззащитным существом перед броском. В полутемноте ему почти ничего не видно, а от напряженной работы правая рука немного затекла и подрагивает, но Сехун с упорством ламы продолжает начатое, потому что задание есть задание, и он не будет так быстро сдаваться и идти на поводу усталости или гордости. Единственное, что его подбадривает, это то, что он впервые занимается чем-то подобным, и нет ничего удивительного в том, что у него не получается. Сехун уверен, он занимается этим в первый и последний раз. Скоро закончит и больше никогда-никогда не вернётся к этому грязному делу. Но промучившись ещё несколько бесконечно долгих минут, он готов послать всё к черту. Юн, наблюдая за откровенно плачевными попытками Сехуна, не выдерживает первым. — Или делай это быстрее или заканчивай. Ты даже не стараешься ведь, — он вздыхает и закрывает глаза, как будто очень устал, хотя просто стоит и наблюдает за процессом, оперевшись на стену. — Может, хочешь поменяться местами? Это очень непросто, к сведению, — Сехун говорит это с раздражением, на что Джонхан улыбается и отводит взгляд, через пару секунд за улыбкой из него вырываются еле слышимые смешки. Но какими бы тихими они не были, Сехун слышит их, а потом Юн, запрокидывая голову назад, смеётся во весь голос, не скрывая своего веселья. Сехун встаёт в полный рост и откидывает невидимку — орудие своих пыток и пыток замочной скважины, которой длительное время по глупому и непонятному желанию Юна пытался открыть дверь, ведущую на крышу здания. Ему непонятно, что смешного он сказал, вызвав такую бурную радость у Джонхана; непонятно, что он тут — в полутемноте, на последнем этаже многоэтажки — вообще делает; непонятно, почему он до сих пор не послал Джонхана. Он, почти соприкасаясь носом с лицом Юна и шипя, как дикая кошка, увидевшая ёжа, произносит: — Это не смешно, чёрт возьми. Джонхан закрывает глаза ладонями, будто провинившийся ребёнок, который прячется от грозного взрослого. Да он и выглядит, как провинившийся, но сразу же раскаявшийся ребёнок. Он перестаёт смеяться, пытаясь сделать свой голос максимально серьёзным. — Прости, правда. И пообещай, что не будешь злиться, — Джонхан убирает руки от лица и смотрит прямо в глаза Сехуну, выглядя при этом настолько виноватым, что Сехун хочет сказать: «Я прощаю тебя, даже если ты серийный убийца, даже если ты не любишь собак и бабл ти, я прощаю тебя», — Это было глупое желание, и… Ты десять минут пытался взломать открытую дверь. Юн снова смеётся и толкает дверь, которая поддаётся с тихим скрипом и распахивается наружу. Сехун наблюдает за ней, вдыхает через нос и медленно-медленно выдыхает. Оказывается, он взламывал открытую дверь, ну надо же какой сюрприз. Он столько времени потратил, сидя в неудобной позе с затекшей рукой, на какую-то грёбаную открытую дверь. Сехун задаётся вопросом: «Почему. Я. Не. Толкнул. Эту. Деревяшку. Раньше? Чего я ждал?», — Но об этом можно поразмышляет чуть позже. Например, никогда. Он снова вдыхает полной грудью, искренне веря, что это поможет успокоиться. На самом деле ему уже ничего не помогает, и этот день всего лишь нужно пережить. Осталось всего ничего. Четыре желания и он свободен. Четыре желания, всего лишь чуть больше, чем было. Пустяк. Он идёт за Джонханом на свежий воздух и не спрашивает, зачем они пробрались на крышу, также как и не стал спрашивать, куда они идут, после того как вышли из кинотеатра. Просто, это бессмысленно. Желания у Юна спонтанные, действия непредсказуемые, поступки странные, поэтому Сехун просто следует за этим человеком, не задавая лишних вопросов. Хотя этих «лишних» вопросов было много, а два из них он хотел задать почти каждые десять минут. «Зачем?» и «Что ты задумал, мать твою?». Но не один из них он не спрашивал, он просто следовал за Джонханом и делал то, о чём тот попросит. Сехун следовал за ним, когда Джонхан увидел супермаркет и сказал, что неплохо было бы кое-что купить. Когда же он подошёл к отделу с алкоголем и «кое-что» купил, то лишь застенчиво улыбнулся, как будто не он с видом познавшего жизнь алкоголика рассуждал, что виски слишком крепкий, пиво не подходит, а шампанское слишком торжественно. Выбор остановился на вине и Сехун пообещал себе, что если оно куплено не просто так, то ни за что не будет пить. Быть не трезвым в компании Юна опасно для здоровья, имиджа и душевного равновесия. Он следовал за ним и не говорил ни слова даже тогда, когда Юн сел в такси и назвал адрес компании Сехуна. В тот момент он хотел заорать, как истеричное создание, но промолчал и даже не стал интересоваться тем, что задумал Джонхан, хотя очень хотелось приоткрыть завесу тайны и загадочного пиздеца. У него в голове появились некоторые догадки, но он надеялся, что он ошибается, и ему не придётся врываться в кабинет директора и разбивать бутылку вина о его голову. Это незаконно и опасно, в конце концов. Он следовал за Джонханом, когда такси остановилось, и, как не странно, они пошли не к зданию компании, а от него. Следовал, когда зашли в соседний дом, и их, подозрительных, с алкоголем в руках, поднимающихся по ступенькам, чудом никто не остановил и не заметил. Это было на грани фантастики, так везти не могло, и когда до открытого пространства крыши оставалась лишь тонкое препятствие в виде двери, Юн остановился и с серьёзным лицом протянул неизвестно откуда взятую невидимку, сообщив о своём желании, чтобы Сехун взломал дверь. Как оказалось открытую дверь. Сехун с упорством елозил невидимкой в замочной скважине добрые десять минут, в то время пока Джонхан боролся с желанием засмеяться и самостоятельно открыть дверь. Это было жестоко с его стороны. Сехун, выходя из тёмного коридора вслед за Джонханом, осматривается по сторонам, но не находя ничего необычного и увлекательного, подмечает, что они оказались на крыше дома, как какая-то парочка из дорам. Есть одно крупное различие между этими милыми парочками и ними — это то, что они оба парни, и то, что Джонхан протягивая уже (когда успел-то?) открытую бутылку вина, говорит: — Пей. Вся ситуация в целом выглядит до смешного сюрреалистично, как будто какой-то неизвестный художник под наркотиками или в алкогольном дурмане изобразил на обрывке бумажного листа все свои самые странные идеи и задумки. Выходит необычный и даже странный, но удивительно гармоничный и красивый рисунок. Что-то похожее Сехун видел на абстрактной картине в художественной галерее. Теперь он догадывается, что было на ней изображено, и чем художник вдохновлялся перед началом работы. Сехун вспоминает её, и буквально самостоятельно может объяснить всем критикам мира, что хотел изобразить автор, делая тот или иной неаккуратный красно-зелёный мазок. Посмотрите на самый верх картины — вот солнце собирается зайти за горизонт, но пока что окрашивает небо, деревья и крыши домов в различные оттенки багряного, терракотового и золотисто-бежевого. Выглядит вполне оригинально, если смотреть на падающие тени и их причудливые формы. А теперь посмотрите на крайний левый угол полотна — если всмотреться, то можно увидеть, как машины и люди внизу спешат домой с работы или из дома на работу или куда-то ещё. Все заняты, и это копошение сверху выглядит, как муравейник, а Сехун смотрит на это всё свысока, в прямом смысле этого слова. Теперь взгляните на главные действующие лица — вот этот полосатый квадрат, Сехун, он кажется крайне растерянным и удивленным, а то вишнёвое пятно — это Юн, протягивающий ему открытую бутылку вина. Идиллия. — Нет, — Сехун же в одночасье рушит эту идиллию. Ведь он обещал себе, что не будет пить с Джонханом, значит, не будет. — Пей. Это желание, — Юн хочет сказать: «Хей, не ломай мне планы, ты что ну!». Он уже придумал следующее задание, но для его выполнения нужен чуть-чуть пьяненький Сехун, ну или не чуть-чуть. А сейчас он своим отказом перечеркивает дальнейшее развитие событий, что, несомненно, расстраивает Джонхана. У него на Сехуна были такие грандиозные планы, а тут «нет». К тому же, кто отказывается от халявного алкоголя? Никто не отказывается. Только те, кому живётся слишком радужно и весело. Сехун на такого уж точно не похож. Он похож на человека, который по вечерам с бокалом дорогого виски смотрит на огни ночного города и тоскует. — Нет. Я отказываюсь от этого желания, — это не дело принципа, а всего лишь здравомыслие. Сейчас он сделает пару глотков, потом ещё пару, потом полбутылки, а затем натворит дел, о которых будет жалеть. У него и так этих «дел» слишком много накопилось. И, вроде бы, чего терять, одной лажей больше, одной меньше, но не при Джонхане же. Сехун сжимает губы в узкую полоску и выглядит настолько упрямым, что Юну только и остаётся, что отступить или включить актерский талант, и развести Сеха на выполнение этого задания. Джонхан выбирает второй вариант, решив притвориться глубоко обиженным, и начать распитие винишка, соблазняя присоединиться к сему занятию. Звучит то как! Он улыбается своим мыслям, но сразу же меняется в лице, становясь серьёзным. — Хорошо, я выпью это один. Совершенно один, — он говорит это с такой оскорблённой интонацией, что даже сам удивляется, и, сделав пару глотков прямо из горлышка, продолжает свою речь. — Один. Один в целом мире. Впрочем, как и всегда. Впрочем, как и все люди. — Юн останавливается на время, устремив свой взор куда-то вдаль, а после снова прикладывается к бутылке, изображая вселенского масштаба скорбь. Создаётся ощущение, что он смотрит, не куда-то конкретно, а вглубь своего сознания, вспоминая грустные моменты своей жизни. На самом деле, он еле сдерживается, чтобы не прекратить этот спектакль одного актера, потому что в его голове лишь: «Что я делаю? Не переигрываю ли? Куда меня несёт? Вино слишком крепкое что ли?» Сехун сказать, что удивлён — ничего не сказать. Он разрывается между двумя вариантами объяснения того, что происходит с Джонханом. Либо он тонкая ранимая и одинокая душа, либо он редкостный врунишка, если не сказать грубее, пиздобол. Но врать так убедительно, и даже не смотреть за реакцией единственного своего зрителя, не каждый сможет, поэтому Сехун склоняется к первой версии, и ему становится немного жалко несчастного, обиженного судьбой Юна. — Ты можешь идти. Забудь об этих глупых, бессмысленных и странных желаниях. А я останусь здесь пить в полном одиночестве, так пить, будто моя жизнь уже закончена, так пить, будто она и не начиналась. А ты уходи. Ты свободен. — Он хочет добавить «Добби», но сейчас либо Сехун пожалеет бедолагу и останется, либо уйдет вприпрыжку куда подальше, радуясь освобождению. Юн садится прямо на холодный бетонный пол и снова подносит вишнёвого цвета жидкость к губам, как неожиданно напротив него садится Сехун. Он несколько секунд непрерывно смотрит на Джонхана, а после кладет свои ладони ему на плечи, притягивая к себе и обнимая. — Заканчивай с этим, юный алкоголик. По тебе театры и дорамы плачут просто, такой талант, я аж растрогался, — с этими словами Сехун проводит пару раз по спине Юна ладонью, как бы успокаивая и поддерживая его. Отстраняясь, он приподнимает уголки губ, видя замеревшего и, кажется, ошеломленного Юна, что еще держит в руках алкоголь. Сехун всё также улыбаясь, забирает вино и делает два больших глотка, — Теперь доволен? Юн, ещё не до конца понимающий, что с ним не так в этот день, активно машет головой вверх-вниз и добавляет: — А до дна слабо?