Шейх

Никита спрыгнул с последней ступеньки вагона на пустынном полустанке. В нос ударил характерный запах железной дороги: смесь, в которой присутствовал дым от угля, креозот, вонь жжёной резины тормозных колодок. Он огляделся по сторонам — один, никого больше. Здесь даже перрона не было, а поезда не стояли, а лишь притормаживали, чтобы остановиться на мгновение, если вдруг найдётся сумасшедший пассажир вроде него, желающий покинуть вагон. Откидывая обесцвеченную чёлку назад, Никита провёл руками по растрёпанным волосам, пытаясь придать им видимость причёски, затем забросил на спину рюкзак и бодро зашагал по едва заметной тропе. Та вела от железнодорожного полотна через поле в сторону леса, видневшемуся на горизонте. За тем лесом находилась та самая заброшенная деревня, ставшая ему домом на целых полгода. Никита перезимовал в добротном доме, окружённый любовью и вниманием, чтобы весной исчезнуть и отправиться за границу подправлять лицо. Эти места он изучил хорошо в своё время, делать-то всё равно особо было нечего. Никита все ещё опасался приезжать сюда, за тридевять земель, но и не мог отправить вместо себя кого-нибудь другого, совершенно случайного человека, чтобы тот решил за него все дела, которые оставались у него в этом медвежьем углу. Во-первых, письмо, пришедшее на его абонентский ящик в одном из почтовых отделений Москвы и принёсшее сообщение о смерти приютившей его два года назад женщины, не электронное, как обычно, в последнее время, а самое настоящее, с маркой и штемпелем, его сильно взволновало. Он этот адрес никому не давал — ему могла написать только сама «мама Маша», лишь она знала, куда слать просьбы о помощи. А во-вторых, в том письме неизвестный сообщил о смерти мамы Маши, а также о небольшом наследстве в виде дома в заброшенной деревне и шкатулки с дневником, хранящихся в нём. Никита поначалу даже не поверил, решил, это люди Алла Фа придумали каверзу, чтобы заманить его в ловушку. Но потом любопытство все же взяло верх над доводами разума, к тому же времени прошло довольно много. Не сидят же они два года на болотах, поджидая его? И Никита, наплевав на осторожность, решился на эту поездку. Опять же надо было навестить могилку мамы Маши. Она невероятно много для него сделала, как никакая другая женщина в его жизни, да и забрать «наследство», оставшееся от неё. Жалко, что дом придётся заколотить досками, ничего другого в голову не приходило. Покупателя на дом всё равно не найти. Кто согласиться поселиться в деревне, где нет ни одного жилого дома? Если только какой-нибудь сумасшедший отшельник. Без мамы Маши дом быстро придёт в упадок. По-другому Никита никогда не называл ту женщину, которая на полгода стала ему настоящей матерью. А он на это же время заменил ей давно умершего сына. Мама Маша продолжала считать своего мальчика по-прежнему живым — парень утонул, тело не нашли, вот и решила для себя женщина, что сын просто куда-то уехал, надолго и далеко, откуда письма не приходят. Да и какие письма? Почта в деревне давно не работала. Ради вдруг объявившегося живым сына в лице Никиты мама Маша вскрыла даже заколоченное досками крест-накрест правление, где в лихие девяностые работала и паспортистом, и председателем, и техничкой — одна во всех лицах, и выписала Никите задним числом новый паспорт. Она берегла для своего мальчика незаполненный бланк — остальные сдала, когда в деревне, кроме неё да двух стариков, никого не осталось. Кому менять паспорта-то?.. Конечно, можно было приплыть до деревни по реке в лодке, например. Тогда пробираться до места по лесу пришлось бы километров шесть-семь. Может, меньше, может, больше, Никита не засекал, пока брёл по трясине, стараясь запутать следы. Они попытались поначалу идти с Оленькой. Но не получилось — та была босая, потеряла туфли в реке, во-первых, а, во-вторых, у неё сильно кружилась голова после падения с яхты и удара о воду. Впрочем, вряд ли в туфлях на каблуках, даже если бы они не слетели с её ног, смогла бы далеко уйти по болотам. А нести её Никита не мог, у него сумка с деньгами весила лишь немного меньше Оленьки. После недолгих мытарств по болоту они с ней вернулись снова к реке. Никита посадил в лодку девушку и вывез на фарватер, чтобы её нашли в этом глухом месте как можно скорее. Тогда Никита нисколько не опасался, что Оленька расскажет о нём кому-то. Наоборот, пусть знают, что он жив-здоров — не страшно. Наоборот, пусть его боятся. Девушка не смогла бы указать точное место, где они расстались. А если и запомнила, то всё равно не имела никакого представления, куда он подался. Он и сам этого не знал тогда. На ту заброшенную деревню Никита набрел случайно — никакой навигатор не показывал ни её, ни дороги, ведущие к ней. Постучался в один из трёх, как выяснилось позже, жилых домов. Его и приютили на долгие полгода. Так надо было. Его должны были искать, следить и за железкой, и за аэропортами. А с огромной суммой в сумке добираться автостопом до Москвы, куда отправил на свой а/я документы, а том числе и заграничный паспорт на имя Хвостова Виталия, теперь уже абсолютно бесполезный, сам побоялся. А теперь вот возвращался сюда… Пришлось, в конце концов, отказаться от автомобиля и остановить свой выбор все же на железной дороге и поезде, который останавливался на минуту на полустанке, не имеющем даже официального названия, а всего лишь ОП такой-то километр. Никита сменил свой стильный костюм бизнесмена на джинсы с футболкой и безрукавкой с множеством карманов, в которые рассовал деньги, кредитные карты, телефон и документы, сунул в рюкзак к привычной бутылке коньяка пару сменного белья, решив, что он собрался для путешествия в глубинку России. Потом подумал и добавил к неизменному коньяку банку сгущёнки и банку говяжьей тушёнки на тот случай, если в деревне придётся задержаться дольше, чем на один день — вряд ли там теперь кто-нибудь жил, мама Маша оставалась последней. С рюкзаком за спиной Никита отшагал уже не менее трёх километров, как услышал сзади себя рёв мотоцикла. Он даже посторонился, сойдя с тропинки, освобождая проезд. Но мотоциклист, одетый во все чёрное, начиная со шлема и заканчивая сапогами, остановился рядом с ним и кивнул головой позади себя, предлагая подвезти. Не раздумывая, Никита согласился, усаживаясь сзади и обхватывая руками байкера за талию. «А здесь в город только одна дорога», — можно было не интересоваться, по пути им или нет. Мотоцикл остановился возле добротного двухэтажного особняка старинной постройки, из которого он уехал полтора года назад. Казалось, ничего не изменилось за прошедшие полтора года. Поднялся по скрипучим ступенькам резного крыльца и остановился перед крашеной охрой дверью. Никакого замка, даже дырки под ключ или ручки не наблюдалось, как тогда. Что брать в деревне, где никто не живёт? Никита смело толкнул дверь рукой. Она, протяжно скрипнув, отворилась, впуская гостя в полутемные сени с маленьким пыльным оконцем, дававшим совершенно не много света. Потянув на себя другую дверь тоже без замка, но уже хотя бы с ручкой он вошёл в прихожую и остановился на пороге, стараясь рассмотреть помещение, понять могло измениться в нём за время его отсутствия. Прихожая как прихожая, ничего особенного, только пыль лежала ровным слоем на всём — на полу, на подоконнике, на огромном сундуке, стоявшем в углу. Раньше его не было. Совершенно точно. Что в том сундуке, Никита решил, посмотрит позднее. А пока, осторожно ступая, оставляя следы на пыльном полу, он прошёл в следующую комнату. И в этой комнате, которая по своей сути когда-то была кухней, мебели практически не было, кроме большого круглого стола, стоявшего посередине, и пары стульев рядом. Да ещё изразцовая печь притягивала к себе взгляд, и все. Нет, не все — на столе стояла большая резная шкатулка, видимо, оставленная специально для него. Подойдя к столу, Никита залюбовался лаковой миниатюрой на крышке шкатулки. Никогда такой вещи не видел у мамы Маши. На ядовито-чёрном фоне с кислотно-жёлтыми розами по краям была изображена сцена битвы средневекового рыцаря с треглавым огнедышащим змеем: рыцарь в блестящих шлеме и латах, восседавший на рыжем жеребце, снёс уже две головы дракона — по ним бил копытами его конь — и, приподнявшись на стременах, замахнулся, чтобы отрубить и третью. Но он в пылу битвы не заметил, что на конце хвоста дракона находился острый шип в виде копья, которым тот собрался проткнуть рыцаря насквозь. Никите в первый миг, когда он разглядел миниатюру, захотелось крикнуть: «Не голова тебе угрожает опасностью», — настолько была реалистичной картинка. «Хорошая вещица, только абсолютно бесполезная для меня», — покачал он головой. Никита вытащил майку из рюкзака, бережно завернул в неё шкатулку, не раздумывая, запихнул её в рюкзак и бодро зашагал к распахнутой настежь двери. Здесь у него нет больше дел. Оставалось до кладбища пройтись и можно уезжать. Мотоциклист дожидался его у крыльца. Никита махнул ему рукой, мол, подожди ещё — он вернулся, чтобы заглянуть ещё в сундук. Ничего, абсолютно пустой. Бесполезно кого-либо искать и выспрашивать, что в нём находилось, когда кто-то забирал вещи из дома — деревня, как и сундук теперь, стояли абсолютно пустые. Кроме него и невесть откуда взявшегося мотоциклиста, не одной живой души… — Отчего умерла мама Маша? — поинтересовался Никита у мотоциклиста, вёзшего его на станцию. — Вроде бы крепкая была. В жизни, правда, всякое бывает. Путь неблизкий — можно и поболтать о чем-нибудь. Но тот только пожал плечами под кожаной курткой. Да, неразговорчивый провожатый ему попался. Может, оно и к лучшему. А куртка у парня дорогая, богатая — на спине профессионально белым шёлком по чёрной коже вышит бриллиант, разукрашенный камнями Сваровски, чтобы сверкал, как настоящий. Интересно, откуда в этакой глуши да такой прикид? Но спрашивать не решился. Да и что глотку драть? Мотоцикл взревел, как дикий зверь, когда они с тропы выбрались на асфальтированную дорогу. Наверное, это мама Маша парню куртку справила. Никита тогда ей много денег оставил, только попросил тратить с оглядкой. Могла. Щедрая была женщина, широкая душой. А на деревенском кладбище на её могиле стоял простой деревянный крест и свежие цветы. Много цветов. Может, так и надо? Никита рядом с розами положил свой скромный букетик полевых цветов, которые нарвал по дороге. Мотоциклист хоть и подвёз его, но заходить за ограду кладбища не стал, просто махнул рукой в краге, в какую сторону идти. Никита и без его помощи разыскал бы могилу — не так уж и много их было. Это тебе не город… — По мороженке? — радостно спросил Никита, подходя к своему провожатому. Он купил билет на проходящий ближайший поезд. Какая разница, куда ехать? Главное, не ждать и не убегать. Байкер стоял рядом со своим мотоциклом, широко расставив ноги и скрестив руки на груди — даже шлема не снял. «Нет», — покачал он головой в ответ. — Как скажешь, — согласился Никита. Он просто так предложил, чтобы сгладить молчание, ему совершенно не хотелось сладкого. — Поезд будет через пятнадцать минут. Хотел скоротать время ожидания, — ухмыльнулся Никита. — Прощаться и пускать слезу не будем. Мотоциклист кивнул. — Пожмём лишь друг другу руку, — предложил Никита и протянул своему провожатому ладонь. Тот задумался на секунду, потом стащил с правой руки крагу и тоже протянул руку для рукопожатия. Ладонь не по-мужски узкая, прохладная. Никита крепко пожал протянутую руку, и резко перевернул её: на тыльной стороне — татуировка. Бриллиант. Красивый рисунок по коже, выпуклый, больше похожий на пирсинг. — Неподкупность, преданность и честность, — хмыкнул Никита, рассматривая отлично выполненное тату, украшенное мелкими кристаллами. Он и сам себе такую же сделал, если бы не его авантюрная жизнь. Денег хватило бы на настоящие камни. Помимо прочего, бриллиант означал богатство, изобилие, высокий статус, поэтому нередко татуировка с бриллиантом использовался даже в роли талисмана, который будет приносить удачу в пути, направленным на денежную и роскошную жизнь. Но Никите такие отличительные черты его грешного тела ни к чему. У него кольцо с бриллиантом есть, этого вполне достаточно, чтобы хоть как-то в определённые моменты времени отличаться от других людей — постоянно носить украшение тоже не получалось. — А ещё бриллиант — символ целостности, постоянства, также он означает солнечный свет, это все благодаря тому, что в нём сочетаются такие качества, как прочность и сияния, уж очень получается яркий камень, — зачем-то проговорил Никита эти сведения из энциклопедии. Но его провожатый никак не прореагировал. Можно подумать, что он привидение. Но рука хоть и прохладная, но живая. — Пиши, адрес знаешь, — добавил он, устремляясь на перрон, так как металлический мужской голос объявил о прибытии его поезда.