Влюбленные

“Юра” “Юра” “Юрочка!” “Блять, чего?” — засветилось, наконец, на экране. “Доброе утро )” — ответил Жан-Жак. И подумал, я влюблен. Тупой я идиот. Долбоеб канадский. Как там еще Юра говорит? Джей-Джей, король дебилов. Пожалуй что. Но это ведь не я виноват. Это судьба, провидение, силы природы. Разве Парис выбирал влюбиться в Елену? Разве Ромео выбирал влюбиться в Джульетту? Разве Верлен выбирал влюбиться в Рембо? Тут Жан-Жак себя остановил. У всех этих людей все закончилось плохо, но Верлен-то был еще и страшный. А он, пожалуй, ничего. Жан-Жак схватился за баллончик с пеной для бритья, встряхнул его, рассматривая себя в зеркало. Поднял руку вверх, напряг бицепс. Можно отправить Юрочке фотку. Жан-Жак поставил пену обратно на полку, открыл на телефоне камеру, примерился. Юра ответил ему: “Джей-Джей, ты дебил”, — и Жан-Жак глубоко вздохнул и отложил телефон. Лучше уж не посылать фото топлесс семнадцатилетним пацанам, с которыми у тебя то ли непонятно что, то ли что-то непонятное. Если бы Юра был девочкой, он бы, наверное, не испытывал этих сомнений. Выпросил у девочки номер телефона, пишешь ей каждый день двусмысленные шутки, девочка злится и ругается, но отвечает неизменно — значит, просто набивает себе цену, нечего беспокоиться, подождем. А Юрина душа, конечно, потемки. Виктор с Кацуки у него пидорасы и мерзость, а с ним, с Жан-Жаком, флиртовать, выходит, можно. Хотя, опять же, уверенности в том, что они именно флиртуют, у Жан-Жака не было. Не исключено, что Юрочка просто вымещает на нем излишек злости. Хотя тогда бы, наверное, продолжал звать его Леруа, а тут все-таки — Джей-Джей. Влюблен я, снова подумал Жан-Жак. Как придурок последний. Приехал в Хельсинки, чтобы валяться у Юрочки в ногах. А может, это все хитрый план, попытки его деморализовать. Он представил, как Фельцман строго выговаривает Юре, что ради победы тебе придется соблазнить Леруа, и я понимаю, что противно, но если хочешь получить золото, то должен быть готов на все. Жан-Жак не удержался и прыснул, набрал: “Можно я к тебе зайду?” “Нет!” Ну, разумеется, нет. “Хочешь со мной позавтракать?” “Джей-Джей, отъебись. Хватит мне писать” Жан-Жак подумал, вернулся в комнату, вырвал листок из гостиничного блокнота и изобразил на нем розу, добавил вокруг сердечек, сфотал и отправил. “Что это за хуйня” “Это тебе. Ты велел не писать, но рисовать-то я могу )” Тут позвонила мама. А, черт. Времени уже дохрена, надо было собираться вместо того, чтобы Юрочку бомбардировать сообщениями. Но в глубине души копошились склизкие пальцы волнения. Он не видел Юру с самого финала Гран-при, а это больше трех месяцев. Переписка хорошее дело, но Жан-Жак с нетерпением ждал возможности вновь узреть предмет своего воздыхания вживую. И, может быть, даже потрогать. О нет. Он уже и без того нафантазировал километры порнухи с Юрой в главной роли, а ведь, пожалуй, ничего не случится. Скорее всего, они просто продолжат в своем обычном формате. Он будет подкатывать, Юра будет огрызаться и при этом задерживать на нем взгляд чуть дольше, чем нужно, и появляться рядом с ним чуть чаще, чем нужно. И называть его Джей-Джей. Жан-Жак воодушевился. Все-таки Юра дышит к нему неровно, можно в этом не сомневаться. Написал маме, что спустится через десять минут, наскоро побрился и забрался в едва теплый душ. Чтоб мысли приняли правильное направление. Юра, наконец, ответил ему: “Ты рисуешь так же хуево, как катаешься” И Жан-Жак вспомнил, что это все-таки Чемпионат мира и тут типа надо еще и кататься. *** — У тебя очень неплохой шанс, — сказал ему отец. — Из реально серьезных соперников, наверное, только Никифоров. Жан-Жак окинул взглядом помещение гостиничной кафешки, как будто все его соперники были здесь. На самом деле, просто предлог, чтобы еще раз обдать жарким взглядом Юрочку. Тот сидел метрах в двадцати, в другом углу, вполборота, в окружении веселой компании русских в полном составе, но на Жан-Жака глазки косил и зубки скалил. А Никифоров хохотал громче всех. — Не выглядит особенно серьезным, — резюмировал Жан-Жак. — Джей-Джей, ну, не придуривайся. — А как же Плисецкий? Мама покачала головой. — Вряд ли он рассчитывает победить. Проблемы с ростом. Ты, вообще, обратил внимание, как он двигается? Не удивлюсь, если будет только хуже. В конце концов, такие случаи не то чтобы редкость. Помнишь, Алан, когда я еще выступала, был этот золотой мальчик из Италии? Два блестящих сезона, а потом все. Никто даже не заметил, как он перестал кататься. Ох. Спасибо, мам. Если Юру что-то и может сломать, так это внезапный срыв карьеры, которой он посвятил чуть ли не всю свою сознательную жизнь. А он ведь из таких уникальных произведений искусства, которые починить невозможно. Запасных деталей к ним не продают. Жан-Жак, конечно, заметил, что Юра и выглядит, и двигается иначе. Но не то чтобы катастрофически иначе. Вырос, конечно, немного, на несколько сантиметров — хотя, разумеется, только со стороны кажется, что это несущественно. Лицо похудело, глаза какие-то впалые. Если честно, похоже, что он просто мало спит. Жан-Жак вдруг задумался, нет ли в этом его вины. Несчастная феечка переживает гормональные изменения, а тут еще он со своими тупыми подкатами. А с другой стороны Никифоров, триумфально выигравший Чемпионат Европы. И вот Гоша Попович еще, который плохой пример, потому что ему двадцать шесть, а особых успехов он так и не добился. Жан-Жак вздохнул. Тяжко, пожалуй, быть Юрочкой. Поэтому он больше ничего в тот день ему не писал. Сгонял на арену вместе с родителями, походил, посмотрел, но это все было бессмысленно, потому что кататься разрешат только завтра. А внешне — арена как арена. В Хельсинки небось не хуже, чем в Монреале. Жан-Жак обвел взглядом своды, трибуны, лед — представил, что на нем стоит пьедестал. А на пьедестале они с Юрочкой. Ну, и пусть Виктор, ладно. На третьем месте. Или, может, Крис Джакометти. Да, пускай лучше Крис. Никифоров лесом пошел, скажем, он на пятом. Юра был бы рад. Никифоров, вернувшись, всем подложил свинью. В том числе и своему ненаглядному Кацуки, который несколько зачах, в очередной раз лишившись тренера. Они погуляли по городу. Уныловатые улицы — верный признак ранней весны. Сенатская площадь, церковь в скале. Сели где-то обедать, Жан-Жак спросил про национальную кухню. Ну, рыба, конечно, что еще. Суп с рыбой, салат с рыбой, рыба с рыбой. Оленина, водка, конфеты с водкой. Юра написал ему: “Джей-Джей!” Влюблен я, влюблен, как самый рассамый идиот, как дурак, как король. Все к Юрочкиным ногам. Нахера эту рыбу мне, когда я могу питаться его сообщениями. Он меня любит, точно, решено. И все случится, и целовать буду, и раздену, и руки свои везде засуну, плевать, что семнадцать. Выебу его, пусть только попробует сказать, что не хочет. Ох, километры порнухи. — Джей-Джей, с тобой все в порядке? — спросила мама. — Ты рыбу будешь? — Да, — ответил Жан-Жак. — Конечно. Ничего себе его повело. Может, ну ее, эту рыбу — и сбежать в отель? “Ты где?” — написал ему Юра. Да ты добить меня хочешь, подумал Жан-Жак. “В городе, с родителями”, — набрал он. — “А что такое, Юрочка?” “Соскучился? ))” “Нахуй иди”, — ответил Юра. Жан-Жак прождал пять минут, десять, пятнадцать. Принесли рыбу, та оказалась на редкость костлявой. Ну, как же? И все? Жан-Жак гонял по тарелке особо гигантскую кость и слушал ток крови в собственных ушах. Вот дела. Да это же почти признание в любви. Даже лучше, чем признание в любви. Мама отобрала у него тарелку, подсунула салат, посмотрела, как на больного. Жан-Жак опять достал телефон и набрал: “Прости, что не писал весь день” “Я больше не буду тебя так волновать ))” Юра остался верен себе: “Ты тупой что ли?” “Мне вообще поебать” “Где ты там” “И с кем” “И завтра тоже пиши поменьше, мне понравилось” Это все надо читать наоборот, понял Жан-Жак. И прочел: “Джей-Джей, я себе места не находил. Мне нужно знать, где ты. И с кем. Пиши мне завтра почаще, мне не нравится, когда ты так долго не пишешь”. И едва не хлопнулся в обморок. *** Жан-Жак доехал до бортика, резко развернулся, помотал из стороны в сторону головой, чтобы размять напрягшуюся шею. Можно попробовать еще раз сальхов. Или уже хватит. До соревнований оставался один день. Он катал свою короткую программу без изменений — то же самое, что на Чемпионате четырех континентов. Начинал в свойственной для себя манере — со сложного четверного прыжка, потом аксель, комбинация ближе к концу, после вращений и дорожки. Сюрприза от него никто не ждет, ну, и не надо. Никифоров наверняка будет выебываться, вот пусть на него все и смотрят. Так спокойнее. — Джей-Джей! — крикнул отец. — Хватит, пошли. Завтра еще день. А то загоняешь себя. Жан-Жак не стал спорить, подкатил к дверце, отец подал ему чехлы. Мама осталась в отеле, ей нездоровилось. Юрочка должен быть где-то здесь — Жан-Жак вчера едва вытянул из него информацию о том, когда он будет на арене. Может, правда, пока не пришел. Потянуть время в раздевалке, подождать его? Здесь, в Хельсинки, Жан-Жак с ним даже ни разу еще не заговорил. Только сообщения писал, махал рукой, завидев где-нибудь в отеле — Юра гордо отворачивался. Даже мама заметила, сказала, ну, эти русские, совершенно недружелюбные. Жан-Жак переоделся совсем не спеша, но Юра так и не появился. А папа ждет. Черт, видимо, не судьба. Достал телефон, подумал, снова убрал. Он взрослый человек, ему двадцать лет. Вот-вот. Он взрослый человек и ему двадцать лет. С этой мыслью Жан-Жак опять извлек телефон и написал: “Юра” “Надо поговорить” “Я на арене, ты придешь?” Никакого ответа, и сообщения не прочитаны. Жан-Жак вздохнул, подхватил сумку. Что ж, может быть, завтра. Во время соревнований. Ну, хоть на банкете. Коридор был пуст. Жан-Жак понуро двинулся в сторону выхода. За поворотом послышались голоса. Как-то много голосов сразу. Говорили по-русски — он уже, конечно, научился отличать. Вот и гвоздь программы. — Джей-Джей! Джей-Джей! Привет! Как дела! Привет! Джей-Джей! — обрушилось на него со всех сторон. Виктор и Мила Бабичева принялись хлопать его по плечам. Гоша Попович вяло помахал рукой. Парники разулыбались. И с чего это мама взяла, что русские недружелюбные. Юрочка зыркнул на него впалыми глазами из-за Викторова плеча. Ах, вот с чего. Жан-Жак посмотрел в ответ, попытался мысленно сказать ему, что он постоит и подождет за поворотом. Ну, минут пять. Если что. Если вдруг захочешь со мной поговорить. О чем он собрался говорить, он и сам не знал. Спрашивать, что между нами — скажет, ничего. Предлагать ему встречаться — точно откажется и пошлет еще. Хотя бы услышать, как он произнесет что-нибудь, предназначенное лично ему. Только ему. Влюблен, как пиздец, подумал Жан-Жак. Ждало сердце до двадцати лет, чтоб вот так разорваться. Могло бы и пораньше сподобиться, чтобы я не чувствовал себя настолько глупо. Русская сборная удалилась в направлении раздевалки. Жан-Жак обогнул угол, прислонился спиной к стене. Дам ему пять минут. Нет, десять дам. Хотя, с какой стати ему приходить? С какой стати он должен был вообще понять, что я его тут жду? Это же только в кино бывает. Юра пришел через семь. Переоделся в спортивные шмотки, но коньки не надел. Интересно, что он там всем наплел? Никифоров хитрый, да и Бабичева не промах. Может, за ними следят? В коридоре было тихо. — Чего тебе? — спросил Юра. — Мне? — Ну, ты хотел говорить. — Юра показал ему телефон. Ах да, писал же. На гребне внезапной смелости. А что говорить, так и не решил. Не любит он меня, решил Жан-Жак. Напридумывал ты, Леруа. Просто ведется на твои подколы, потому что маленький еще. Станет постарше, будет игнорировать. А называет меня Джей-Джей. И позавчера мне сам писал. Не могу я больше. — Я так, — выдавил он из себя. — Просто хотел на тебя посмотреть. — Посмотрел? — Ну, посмотрел. — Я тогда пошел. — Подожди. — Чего ждать? — Юра глядел исподлобья. Жан-Жак растянул губы в улыбке через немогу. — Я еще не насмотрелся. — Ну, почему ты такой мудак? — протянул Юра. — Да с чего я мудак? — Что, вообще, происходит? А то ты не знаешь, подумал Жан-Жак. А может, ты и не знаешь. Откуда тебе знать. У тебя же ни с кем ничего не было, особенно такого непонятного. Ты, наверное, боишься меня. Глупый Юрочка, я же с тобой ничего не сделаю, если ты не захочешь. Я себе представляю всякое, километры порнухи, да-да, и ведь умру, если ты скажешь “нет”, а не сделаю. Жан-Жак прикрыл глаза и произнес: — Я пойду, феечка. Хорошо тебе покататься. — Оторвался от стены, обогнул Юру, сделал пару решительных шагов. — Подожди, — сказал Юра. Жан-Жак остановился, обернулся к нему. — Я не феечка. — Прости. — Что-то тебе раньше не свойственно было за это извиняться. — Не за “феечку”. — А за что? — Вот за это. Жан-Жак схватил его за плечи, резко двинул к стене. Юра стукнулся лопатками с глухим звуком, охнул, Жан-Жак согнулся — да нихера он не вырос, все равно мне по плечо только — прислонился лбом к его виску, обдал дыханием скулу, ухо, шею. Руками огладил плечи, грудь. Ребра прощупывались под тонкой тканью футболки. Юра издал какое-то невнятное хныканье. Жан-Жак остановил ладони у него на пояснице, провел носом по нежной щеке. — Джей-Джей, не надо, — прошептал Юра. Ну, все, Леруа, царствие тебе небесное. Жан-Жак разжал руки, снова зажмурился, заставил себя отступить на шаг. Была феечка, да сплыла, а теперь никогда ничего не будет. Только вечное падение под лед. — Джей-Джей, — сказал Юра. Жан-Жак все-таки распахнул глаза. Юра смотрел на него как-то непонятно. Приоткрытый рот, расширенные зрачки, грудь вздымается от тяжелого дыхания. Ну, зачем ты это сделал. Зачем, Леруа? Юрочка прав, ты и дебил, и мудак, и насильник почти что. Юра не сводил с него глаз. Ударь меня что ли. Заслужил уж теперь. — Да бля, — сказал Юра. А потом вдруг шагнул к нему, приподнялся на цыпочки, стукнулся носом о его подбородок. Жан-Жак инстинктивно наклонил голову, и Юра прижался губами к его рту. Стало чуть влажно, мозг закачался внутри черепной коробки, а потом все исчезло. Не более пары секунд. — Юрочка, — произнес Жан-Жак. Юра посмотрел на него неимоверно огромными глазами, развернулся и сбежал. Влюблен я, подумал Жан-Жак, в который уже раз. Как сумасшедший, как солдат, как кинозвезда*. Вот теперь мне точно пиздец. ___________ * Lara Fabian - Je T'Aime