Влюбленные

Вечером Жан-Жак долго лежал в кровати, крутя в руках телефон. Черт, кто только выдумывает эти чудеса технологии? Если бы дело происходило, скажем, в те времена, когда еще катались его родители, у него не было бы никакого смартфона, и он бы просто пошел к Юрочке в номер и там уж вытряс бы из него всевозможные признания, и добился бы новых поцелуев и, может, еще чего-нибудь нового. А смартфоны только разобщают людей. Ну, что я ему напишу? Я тебя люблю? Я тебя хочу? Поедешь со мной в Канаду? Еще подумает, что я над ним издеваюсь. Поцеловал меня, подумал Жан-Жак. Моя феечка. Увезу все равно. Ты сначала золотую медаль увези, Леруа. Жан-Жак вздохнул. Он бы многое отдал ради того, чтобы чемпионат отложили, допустим, на недельку, и он успел бы разобраться с Юрой и собственными чувствами. К сожалению, короткая программа уже послезавтра. Хотя он готов. Во всяком случае, готовее не будет. Он эту программу больше полугода катает, и весьма успешно. Хорошая программа: не самая сложная, зато стабильная и выгодно подчеркивает его сильные стороны. С такой программой и Никифорова можно победить при удачном раскладе. И уж тем более Юрочку. Который мало того, что растет, так еще и наверняка теперь переживает изо всех сил. Не надо было на него давить. Хотя если на него не давить, то можно и до тридцати лет оставаться в подвешенном состоянии. А за это время успеешь или на части разорваться или переболеть. А я не хочу переболеть. Лучше уж тогда разорваться. Поцеловал меня, снова подумал Жан-Жак. Впрочем, эта мысль приходила ему в голову примерно каждые две минуты с того момента, как все произошло. Он уже даже выработал некий мыслительный цикл: соревнования, программа, золотая медаль, Юрочка меня поцеловал, давай лучше вернемся к программе, Джей-Джей — конечно, мозг, давай, а кстати, знаешь, если бы Юрочка был сейчас в моей постели, я бы научил его целоваться по-взрослому и еще много чему научил бы. Это было бы, наверное, так сладко. У меня крыша, кажется, едет. И уже двенадцать, а я так ничего и не придумал. Может, стихи сочинить? Я, блин, тот еще рифмоплет, хотя песни вот писал — про себя, правда. Да и в голову только пошлости лезут. И уснуть не могу. Интересно, какая там ситуация со снотворными и допингом? В половину первого Жан-Жак сдался и набрал: “Юрочка” Впрочем, спит, наверное. Прочитано. Ну, если бы я подарил свой первый поцелуй чуваку, который меня постоянно подъебывает и бесит, я бы тоже на его месте не спал. Хотя я и на своем не сплю. “Что?” — написал Юра. “Ты почему не спишь?” “Не спится. Чего тебе надо?” “Можно я к тебе зайду?” “Ты совсем ебанулся? Нет!” “Можно тогда позвоню?” Жан-Жак смотрел на три поочередно подпрыгивающие на экране точки не меньше минуты. Наконец: “Зачем?” “Хочу обсудить КП” “Ладно”, — ответил ему Юра, и сердце Жан-Жака, хоть и затрепыхалось, но осталось вполне себе на месте, а вот член отреагировал мгновенно. Он нажал на кнопки чуть дрожащим пальцем: Подробно — Позвонить. Несколько секунд тишины. Потом гудки: один — два — три — четыре. Ну же. Юра взял трубку после пятого и ничего не сказал. Лучше бы он что-нибудь сказал, потому что Жан-Жак услышал его дыхание и решил тоже ничего не говорить. Они молчали, пока Юра, в конце концов, не произнес: — Джей-Джей? — Ага, — отозвался Жан-Жак, засовывая руку себе в трусы. — Чего молчишь-то? Что ты хотел про КП? Что бы такое у него спросить, чтоб он говорил подольше? — Как думаешь, какие у меня шансы? — Ты тупой? Ты для этого мне звонишь посреди ночи? — Ты же сказал, что можно. — Джей-Джей, пиздец! Что это, блять, за вопрос? Какие у тебя шансы! Да, блять, никаких, если ты такие вопросы задаешь! Какой смысл в них? Что, если я тебе скажу, что у тебя программа сильнее или, там, я не знаю, исполнение лучше, ты будешь кататься на отъебись типа? Как можно так рассуждать! Ты что, не хочешь победить? — Ага, — невпопад ответил Жан-Жак, толкаясь себе в кулак с такой силой, что трусы сползли на бедра. Ну, скажи еще что-нибудь, Юрочка, ну, пожалуйста. — Что “ага”? Жан-Жак перевел дыхание, чуть замедлил движения, снял большим пальцем выступившую каплю смазки, распределил вязкую жидкость по всей головке и снова дернул ладонь вниз. — Джей-Джей? — настороженно спросил Юра. — Да? — Ты что делаешь? — Ничего. В смысле, слушаю тебя. Юра засопел, помолчал еще немного, а потом сказал: — У тебя сальхов хорошо получается. Даже Виктор говорит. Э, нет. — Мне похер, что Виктор говорит, — ответил Жан-Жак. — Правильно, — одобрил Юра. — Но сальхов хороший. Ты за него на Четырех континентах все тройки получил, это вообще охуенно. Если бы аксель не завалил, мог бы выиграть тогда. Жан-Жак остановился, сглотнул, опять двинул рукой, спросил, едва в силах говорить ровно: — Ты что, читаешь мои протоколы? — Не только твои. А ты что, не читаешь? — Свои читаю. А так, ну, когда есть спорные моменты, то да. — Ну, и дебил. Я твои даже наизусть помню. За сальхов десять с половиной плюс тройку, аксель потом пиздой пошел за минус два, дальше дорожка за три и девять, плюс два и один, вращение за три, плюс один, комбинация с коэффициентом за десять пятьдесят шесть, плюс ноль семь... Жан-Жак почувствовал, как низ живота болезненно и принято стягивает и выдохнул: — А компоненты помнишь? — Не точно, наверное, — отозвался Юра. — Владение коньком девять и… тридцать два? Нет, тридцать два это исполнение. А владение коньком тогда девять и пятьдесят семь. Да там все примерно по девять с половиной у тебя, хоть в этот раз не налажал. Правда, иногда считанные сотые доли решают, ну, вот у тебя и решили, и еще аксель — как можно вообще на акселе упасть? — Ох, Юра, — пробормотал Жан-Жак и накрыл ладонью головку, собирая излившуюся сперму. — Что? — Ничего. У тебя хорошая память. — Ой, иди нахуй. Я просто слежу за чужими ошибками. — За моими несколько пристальнее, чем за остальными? — Вот еще. Жан-Жак подумал, что с Юрочки вполне станется дрочить, читая протоколы соревнований вместо какой-нибудь порнухи, и очень захотел об этом пошутить, но сдержался. И подумал, что надо, наверное, извиниться за сегодня, но не знал, откуда вообще подступиться к этой идее, учитывая, что он только что кончил, слушая, как Юра зачитывает ему его собственные оценки. Возбуждение ушло, и стало стыдно. — Джей-Джей? — позвал Юра. Ничего у меня с ним не будет. Юрочка та еще невинная овечка. Вся жизнь на льду и во имя спорта, и если и понимает, чего я от него хочу, то наверняка довольно смутно. Протоколы читает он. За руку его подержу. Поцелую, может, еще раз. Если разрешит. Улечу в Монреаль и умру там в агонии. — Иди спать, Юрочка, — сказал Джей-Джей. — А то у тебя и так синяки под глазами. — Это не твое дело вообще. — А чье? Ты что, с кем-то еще целуешься по углам? Черт. И кто тебя только за язык тянет, Леруа? Юра не ответил, несколько секунд помолчал, а потом резко выдохнул и бросил трубку. *** Выяснить, в каком номере живет Юра, было несложно: Жан-Жак просто спросил у девочки на ресепшн. Да, Плисецкий забыл кое-какие вещи в раздевалке, хочу вернуть — и лучезарная улыбка. Честно говоря, он не планировал подрывать кредит доверия, а в его фантазиях Юрочка так вообще сам шептал заветные цифры ему в ухо, прижимаясь всем телом где-нибудь в пустынном коридоре. Но трудные времена требовали решительных мер. А короткая программа прошла плохо. Начать с того, что Виктор лидировал, идеально откатав программу с двумя четверными и не подцепив ни единой отрицательной оценки от судей. Во-вторых, Жан-Жак шел за ним, но с таким большим отрывом, что можно было уже не надеяться — если только Виктора на произвольной внезапно не разобьет паралич. В-третьих, Кацуки допустил столько ошибок, что скатился куда-то в конец десятки, и кисс-энд-край стал для него уже исключительно край. Жан-Жак ему похлопал и сказал, что жалко, и рядом вдруг очутился Юрочка, который нежно заметил, что Кацудон, вместо того, чтобы забить и найти себе нормального тренера, весь год в прямом и переносном смысле сосал у Никифорова, так что пусть пожинает плоды — и Жан-Жак, с одной стороны, порадовался Юриной стальной выдержке, а с другой, понял, что позор Кацуки его сильно расстроил. И тут еще Джакометти спросил, Юрочка, а ты свечку им держишь? а видео есть? В этот момент Жан-Жак мысленно отказал ему в бронзе, которую до того же мысленно ему вручал — и Джакометти, конечно, стал именно третьим. А там уж и Юрочка вышел на лед и показал всем свои широко обсуждаемые в спортивной прессе проблемы. Таких низких оценок за компоненты Жан-Жак у него давно не видел. Да даже, пожалуй, никогда. В итоге, Юра стал пятым, и в этом точно была часть его вины. Поэтому Жан-Жак шел извиняться, шутить тупые шутки, признаваться в любви — ну, хоть что-нибудь, чтобы заставить его собраться. Остановившись перед дверью, подумал, а я ведь это для себя делаю. Потому что мне стыдно. Самовлюбленный король Джей-Джей. Может, он вообще не хочет меня больше видеть. Может, он считает все ошибкой. Ладно. У меня же есть план Б. Ну, тот самый, который улететь в Монреаль и умереть там в агонии. Юра из-за двери спросил что-то по-русски. Не ждет, значит. Ну, что же. — Это я, — ответил Жан-Жак. — Впусти. — Убирайся, — посоветовал ему Юра. — Юра, давай поговорим. — О чем мне с тобой разговаривать? — Ну, типа, я хотел извиниться? Пятисекундная пауза, а потом: — За что? Действительно, с чего же начать? — За позавчера? Слушай, я тут как бы в коридоре стою, мне неловко все говорить вслух. Впусти. Юра еще немного помедлил, но потом щелкнул замком и распахнул перед ним дверь. Жан-Жак некстати подумал, что распахиваемые двери — это довольно символично. Да что ж такое. Юра прижимал к правой руке окровавленную бумажную салфетку. Жан-Жак воззрился на нее в немом ужасе. — Это ты, когда упал? — Дебил что ли? Я что, падать не умею? Об стену оцарапал. Врезал со злости. Юра отнял салфетку, показал ему ободранные костяшки. Не сильно, вроде, уже почти не кровило. Колени все равно заныли, а воспаленный разум тут же породил мысль зализать ранки своим языком. Жан-Жак вместо этого попытался схватиться за покалеченную ладошку, но Юрочка шустро отдернул руку. — Лапы свои не распускай. За что ты там хотел извиняться? — За это и хотел. Что распускал. Юра скривился, шмыгнул носом, а потом вдруг поведал: — Меня все заебли. Фельцман с Барановской, Никифоров особенно. Каждый как будто считает своим долгом сказать мне, что у меня хуевый сезон. Типа я сам не вижу. Ты хоть мне такого не говоришь. — Не за что, — отозвался Жан-Жак. Сердце плавилось, как масло на раскаленной сковороде. — Но это потому что для меня ты всегда прекрасен. — Блять, хватит тупые шутки свои шутить. — Юрочка, ты что, действительно думаешь, что это шутки? — А что я должен думать? А и правда. Жан-Жак столько времени его дразнит: может, зажимать неопытных подростков в безлюдных коридорах — это такой новый канадский прикол. А Юра еще и сам целоваться полез, а он никак даже это не прокомментировал — ни тогда, ни после. Занервничаешь тут. — Юра, я серьезно, — сказал Жан-Жак. — Мне очень не по себе от того, что ты из-за меня откатал ниже своего уровня. — Иди нахуй, с чего бы из-за тебя? Как будто у меня нет других проблем. Слишком много о себе думаешь. — Если соберешься, у тебя еще есть шанс на медаль, — сообщил ему Жан-Жак. — Угу. Есть шанс облажаться еще грандиознее. — Ну, Кацуки тебе не превзойти. Юра тут же помрачнел и пробурчал что-то типа: — Бля, Кацудон еще. — Юрочка, я знаю, что ты это можешь. — Откуда, блять, ты-то знаешь, если я даже сам не знаю? — Просто ты превосходный спортсмен, один из лучших фигуристов своего поколения, и о тебе еще будут говорить, когда ты давно уже перестанешь кататься. И ты запоминаешь свои ошибки и ошибки соперников и не повторяешь их. А еще ты изящный и грациозный, и это никуда не делось, а по-прежнему при тебе. — Отъебись, — пробормотал Юра, глядя в пол. — И ты мне тоже очень нравишься. Не знаю, мотивирует ли тебя это, но это правда. — Блин, уходи. — Давай еще раз поцелуемся? — предложил Жан-Жак, лаская глазами выглянувшее из-под волос порозовевшее ухо. — Не-а. — Можно я подержу тебя за руку? — Джей-Джей! — Ладно, — сказал Жан-Жак. — Но если, там, ночью передумаешь, то предложение в силе. Юра промолчал. Жан-Жак подался вперед, быстро чмокнул его в макушку, сразу же развернулся и выбежал в коридор, захлопнув за собой дверь. В коридоре никого не было, и на том спасибо.