House of rising sun

Солнце тянулось из-за горизонта величественной сияющей колесницей: сначала небо подернулось оттенками красного, затем расцвело рыжим, и когда последние остатки глубокой синевы растаяли в голубом, расплескалось золотом. Кевин вдруг вспоминает Фенрира, пожирающего солнце перед началом Рагнарёка - и отлично его понимает. Он бы хотел поглотить такую силу и красоту, слиться с ней, чтобы не стоять на сырой земле босиком, а медленно растворяться во Вселенной, освещая её собой. Глаза очень слезятся и болят, но Кевин продолжает смотреть. Солнце почти стало из рассветного утренним, и его лучи на голой коже Кевина, на его руках и скулах, теплеют. Ласковые. Прикосновения Джерри всегда холодные, и Кевин привык, но всё же... Всё же чего-то не хватает. Совсем режет, вода застилает взгляд. Кевин смотрит на пронзительную чистую синеву, на свежую листву деревьев, которая переливается зеленым, как причудливо ограненный изумруд. Наверное, Джерри бы увидел больше, больше цвета и восхитительных мелочей, как резьба края листа, перелив лазурного в кобальтовый - но не увидит. Никогда больше. Воздух пахнет влажной землей, призрак ночной свежести стелется перед ногами и капли росы намочили легкие брюки. Кевин дышит и надышаться не может. Он всегда чувствовал слишком много, не выносил духоты в помещении и чужих мыслях, и постоянно свежими ранами прикладывался к решетке клетки из заботливых материнских пальцев - чувствовать мир за пределами дома оказалось восхитительно. Как прекрасно жить. У Кевина нет слов, чтобы описать силу, прошибающую его током от самых пяток, и он хочет прочитать все книги в мире, чтобы научиться описывать эту красоту. Слезы подступают к глазам и это совсем не от солнца. Он ещё не готов. На вдохе под ребрами сжимается комок и взлетает к горлу. Кевин не готов попрощаться с рассветом. И с закатом. И с теплом солнца. И с серым пасмурным днем. Он хочет видеть, как белеет и искрится снег - он хочет, наконец, увидеть что-то дальше своего носа. Слезы растерянности мелкими каплями текут по щекам и Кевин не успевает стереть их, когда оборачивается к дому и видит Джерри в глубине крыльца. Взгляд тяжелый и цепкий - Кевин улыбается, как особенно нравится Джерри, широко, насмешливо опустив уголок рта. Джерри улыбается в ответ, да так, что сердце в пятки уходит, и скрывается в темном доме. Кевин тихо рычит себе под нос. Нос заложен и нещадно течет. Ногти больно впиваются в кулаки, но больше он ничего себе не позволяет. Стягивает футболку, вытирает ей лицо и топает домой. Футболка летит куда-то в неизвестном направлении в коридоре. В сторону ванной, конечно - но это очень широкое понятие, в сторону ванной. Кевин вслепую поднимается по темной лестнице, пока глаза не привыкнут, и возвращается в спальню. - Я не могу сейчас, - Кевин говорит с порога затылку Джерри, - и не позволю. С огромной постели раздается смешок. - Не позволит он, - у Кевина холодеет спина. Всё, игры и сказки кончились, - я бы давно тебя заставил, если бы хотел принудить, Кевин, - Джерри, наконец, поворачивается к нему лицом. Кевин видит яркие нечеловеческие глаза - и понимает, что опасности нет. Нож он старается положить тихо, но со слухом Джерри выходит плохо. - Тупая была бы идея на меня нападать, - Джерри откидывает край одеяла, - я объективно сильнее. - Не отбился бы, но может, успел добежать до лука, - пожимает плечами Кевин и стягивает на ходу брюки, - не убил бы, но задержал. И сбежал бы. Я ключи от крузера стащил. - и устраивается под бок. Их постель всегда холодная. Кевин знает, что Джерри об него греется и даже не против. Руки у Джерри ледяные, но это не важно. - Ты знал, что я откажусь сегодня, - бормочет Кевин, когда Джерри обхватывает его поперек груди и прижимает к себе, - идиот. Куда бы я побежал и зачем. Я думал, что быть человеком в принципе хреново. Оказалось, быть человеком с тобой просто восхитительно. И зачем мне сбегать тогда. Джерри недовольно рычит ему в макушку. - Значит, чтобы жить вечность с тобой, мне нужно умереть. Но я не... - Шшш, - на губы Кевина ложатся пальцы, - жди неделю, месяц, год, сколько нужно. Ты родился таким дьяволом, какими становятся вампиры на второй сотне лет. А тебе всего восемнадцать. Время придет. Кевин скалится и сжимает кулаки. Путается ногами в простынях и садится. - То есть, у меня и выбора-то нет? - губы сжаты в тонкую полоску, - Помучаюсь, да сделаю, как ты захочешь, иначе убьешь? - Если я в тебе ошибся, то и вали на все четыре стороны, мне какой интерес, - Джерри не ведет и глазом, - не убью. Но забуду тут же и тебе посоветую, хотя у тебя не получится. Темнота вдруг заползает в нос и горло, дышать становится нечем. Забудет. - Забудешь? - высоким противным голосом, что самому мерзко, переспрашивает Кевин. Не получается по-другому, в горле сухо и дышать нечем. - Конечно, - глухо отвечают ему с другой стороны постели. - Лучший способ перестать страдать по ушедшей любви - забыть о ней. Я не хочу страдать, я не для этого умирал. - Это должно значить... - Боже, Кевин. Люблю. Меня коробит с сентиментальных разговоров, тем более, когда нужно объяснять такие простые истины. Кевина мелко потряхивает. Слишком много, ему слишком много чувствовать - к плохому он привык, но к плохому и хорошему вперемешку - нет. У Джерри холодные руки, и когда тяжелая ладонь ложится ему на сердце, опуская на постель, становится легче. Он переводит будильник на два часа раньше - чтобы пойти смотреть закат.