Двое против мира

А вот невероятная внезапность! Появилась крупица свободного времени и я все-таки решила добить этот несчастный фанф! Осталось две главы, одна из которых уже начата, так что ждать вам осталось не долго! Спасибо всем, кто комментировал предыдущие главы, именно перечитывая ваши слова я вдохновилась закончить это дело! Также, собственно, сейчас много времени и сил отнимает мой канал на ютубе, работу над которым я начала, так что если хотите поддержать меня - добавляейтесь в подписчики, это мне очень поможет, там сейчас у меня даже giveaway проходит~ (ссылка у меня в профиле)

***

Это была суровая зима, которая кусала кожу, превращая слёзы на их щеках в лёд, пока они двигались обратно — куда более медленным маршем, чем прежде, и не поднимая голов. Впервые Масамуне плелся позади, его шлем был низко надвинут, скрывая глаза. Застывший и недвижимый на своей лошади, он казался статуей. Лишь Кодзюро оставался рядом: такой же понурый, как и прочие, среди застывшей между ними тишины. Для Осю это было победой и поражением. Они сокрушили врагов, но заплатили немалую цену, и теперь мужчины везли домой туго спелёнутые полосами ткани тела, чтобы похоронить. Естественно, Масамуне переносил это тяжелее всех, но отказывался пролить слезы перед своими людьми. Его голос даже не дрогнул, когда он приказал им стрелять, когда понял, что отец не выживет. Терумуне много лет был символом победы для этих людей, и многое сделал для своей страны и народа. Столькие любили и восхваляли его, и теперь потеря стала глубокой и болезненной раной в груди каждого. Было трудно смириться с его внезапным уходом, но ведь жизнь его была полна и славы. Он погиб храбро, как каждый владетель хотел бы расстаться с жизнью – во имя будущего своего народа. - Твоя смерть не будет напрасной, - Масамуне сглотнул, громко и с трудом. Сердце Кодзюро болело за своего юного господина, тяжесть утраты сдавливала грудь. - Я обьединю эти земли для вас. Для нас. Под именем Осю и правлением клана Датэ. Послышалось несколько сдержанных всхлипов, но в остальном тишина оставалась почти осязаемой. Даже мать Масамуне вопреки привычке появилась на похоронах, но ее лицо оставалось пустым. На нем не было ни злобы, ни боли. Она лишь молча наблюдала за процессом, а затем куда-то исчезла, сопровождаемая лишь своими слугами. Кодзиро также произнес несколько слов, но за ними таилась злоба – невысказанное обвинение Масамуне в их общей потере. Уж под его-то началом их отца бы никогда не похитили и не принудили к такой ужасной смерти. Если Масамуне и был раздражен этим, то ничем этого показал, погруженный в собственные размышления. Этой ночью снег покрыл землю, скрывая ее от глаз. Все оставались за стенами, прячась от холода и молча переживая смерть своего господина. Масамуне наотрез отказался покидать свою комнату, не ел и прогнал слуг, наказав им не приближаться. Кодзюро не переставал волноваться за него и надеялся, что Масамуне оправится. Сейчас армия Осю нуждалась в нем как никогда, дабы собрать разбитые осколки их боевого духа и вновь объединить. Если он позволит смерти отца сломить себя, тогда она действительна была напрасна. - Масамуне-сама? – прошептал Кодзюро через дверь уже много позже, когда приближалась полночь. На секунду он испугался, что разбудил своего господина, пусть в его комнате и горел свет, но ответом ему стал едва различимый шорох. Дверь отъехала в сторону, и перед ним появился растрепанный Масамуне. Его волосы беспорядочно спадали на бледное лицо, под единственным глазом залегли тени от недостатка отдыха. Откровенно говоря, выглядел он просто ужасно, но Кодзюро никогда бы не позволил себе произнести подобное вслух. Пусть даже увиденное и усилило его волнение. - Хоть вы и приказали не беспокоить вас остаток вечера, я, Кодзюро, хотел убедиться, что мой господин… - What? – оборвал его Масамуне. – Убедиться в чем? Что происходящее не подкосило меня? И моя воля не угасла вот так? Он нацепил на лицо ухмылку, которая выглядела слишком натянуто. - Ты что, забыл, с кем разговариваешь? Датэ Масамуне никогда не проигрывает. Кодзюро медленно кивнул, но его не убедила нарочитая храбрость Масамуне. Он видел мальчика, когда тот был наиболее уязвим – отвергнутый собственной матерью, покрытый кровью из свежей раны в пустой глазнице, и даже на грани оргазма. Не было того, что Масамуне смог бы утаить от него, скрыть ту истину, что его плоть была смертной и самой что ни на есть человеческой, несмотря на все его попытки провозгласить обратное. - И все же, Масамуне-сама, вы тоже не являетесь полностью неуязвимым. - О чем ты? Думаешь, мне нужен кто-то, чтобы утешить меня?! – его гнев легко читался в голосе, а взгляд, прожигающий Кодзюро, был призван убедить, что он именно тот, кем старается выглядеть. Но Кодзюро видел, как рушится эта оболочка, фундамент стен дрожал, осыпаясь сверху камнями. Молодой человек трясся от переполняющих его эмоций, когда руки его вдруг вскинусь и вцепились в юкату Кодзюро, притягивая к себе. - Думаешь, я бы предал все то, ради чего он… я… мы так долго трудились?! – он практически кричал, встряхивая Кодзюро. – Думаешь, я бы... Он не закончил, голос отказал, ногти впились в руки Кодзюро, и он спрятал лицо на его шее. Кодзюро почувствовал, как ресницы защекотали его кожу, а за ними последовало нечто теплое и влажное. У него не было заготовлено слов утешения, потому он не нарушил молчания, понимая, что Масамуне нужно лишь тело, на которое он мог бы опереться, и ничего более. Этой ночью он позволил себе заснуть рядом с юным господином, оставаясь рядом, пока утро не коснулось их лиц. Лишь в эти часы между пробуждением и сном Кодзюро мог найти мальчика в нежном выражении лица спящего Масамуне, которому нужно было прикосновение, чтобы убедиться, что он не один. Я, Кодзюро, ваш правый глаз, всегда буду рядом.