Анжелика: Игра с судьбой

Когда Анжелика вместе с другими женщинами вошла в зал, освещенный сотней горящих факелов, он уже был полон народу. Принц Исмаил восседал среди бесчисленного количества подушек на широком постаменте, установленном посередине помещения, а вокруг него на почтительном расстоянии уже собралась толпа, состоящая из визирей, приближенных, руководителей всех дворцовых служб, старейшин близлежащих селений, а также вожаков берберийских племен, живущих в предгорьях Эр-Рифа. Последние держались немного обособленно от арабов и в напряженной тишине, установившейся в зале, происходил немой поединок взглядов. Принц, немного прищурив глаза, всматривался в толпу, словно перед ним находились не люди, а притаившийся хищник, готовый броситься на него и растерзать в любую минуту. Сами же мужчины настороженно рассматривали друг друга, а также Исмаила ас-Самина, памятуя о его крутом нраве и не смея прервать затянувшееся молчание. Но вдруг толпа зашевелилась и из нее вышел Великий Евнух Осман Фераджи. Он медленно прошествовал через зал к импровизированному на восточный лад трону и склонился перед принцем в трёх глубоких поклонах. Увидев своего наставника, Исмаил широко улыбнулся. – Осман-бей, мой дорогой друг! – воскликнул он, вскакивая с подушек. – Велик Аллах, коль он привел тебя в это место в этот час! – Да осветит Аллах твои дни, сид Исмаил! – торжественно проговорил Осман Фераджи. – Я пребывал в Алжире, когда прознал про то, что твой караван выехал из Феса и взял путь на Айе-Рабию. Тотчас я бросил все свои дела и выехал в Марокко. – О, ты верно поступил! Мое сердце ликует от нашей нежданной встречи! – Также как и мое! Но позволь поинтересоваться, мой господин, что заставило тебя покинуть Фес и прибыть в этот дворец? – спросил Осман. – Я давно хотел навестить отчий дом, – ответил принц. – Ведь после смерти отца, я ни разу не приезжал сюда. Мне говорили, что дворец в запустении, но увидев все это, – Исмаил широким театральным жестом обвел огромный зал, – я спрашиваю себя, где же тот обманщик, который ввел меня в заблуждение?! – Мой господин, никто не обманывал тебя, – возразил Осман Фераджи. – Айе-Рабия действительно была в ужасном состоянии. Я своими собственными глазами видел разруху, царившую в этих стенах. Хвала Аллаху, он послал нам Джафара-эффенди, который вернул дворцу первозданный облик. Осман указал на Жоффрея де Пейрака, который стоял на некотором отдалении от постамента. Его невозмутимый вид, а также строгий кафтан черного цвета словно бросали вызов кичливой толпе. – Ах, Джафар! – воскликнул Исмаил, повернувшись к Жоффрею. – Твоя дружба неоценима! – Благодарю, сид Исмаил, – сказал Пейрак с лёгким поклоном. – Осман, раз ты подтверждаешь, что дворец был разрушен, – снова обратился к евнуху принц, – то что же стало с садом? – Сад также был восстановлен, мой господин, – ответил Осман. – О, я хочу его увидеть! – воскликнул Исмаил и уже принялся спускаться со своего постамента, но Осман Фераджи остановил его. – Мой господин, солнце уже зашло за горизонт и непроглядная тьма принялась окутывать дворец. Не лучше ли будет осмотреть сад завтра при свете дня? Из-за того, что его прихоть нельзя исполнить сию же секунду, Исмаил вознегодовал. Его руки сжались в кулаки, густые брови сошлись на переносице, и, казалось, сейчас он разразится проклятиями. Но Осман Фераджи, прекрасно знавший вспыльчивую натуру принца, тут же переключил его внимание. – Мой господин, я приготовил для тебя множество подарков, привезенных из Алжира, Туниса и Высокой Порты, где мне посчастливилось побывать. Все эти люди, – евнух указал рукой на притихшую толпу, – также приготовили подарки для тебя. Так разреши преподнести их тебе прямо сейчас! Исмаил ас-Самин пылающим взором медленно осмотрел собравшуюся в зале толпу. Он, видимо, обдумывал сможет ли вереница вельмож и берберских варваров, которых он так не любил, преподнести ему подарки, которые бы с лихвой компенсировали оборвавшуюся прогулку по саду. Его пыл немного стих, и, воспользовавшись моментом, Великий Евнух дважды хлопнул в ладоши. Тут же из боковых дверей зала потянулась цепочка носильщиков и толпа благоговейно расступилась, пропуская их к трону. Первым делом принцу преподнесли три сабли на алых подушках, рукояти и ножны которых были щедро инкрустированы бриллиантами и драгоценными камнями, а на клинке каждой выгравированы суры из Корана. Далее последовали тысяча отрезов муслина для тюрбанов, два вьюка персидского и венецианского шелка, сотни подушек, обшитых золотой парчой, несколько ящиков отборного жемчуга и павлиньих перьев, турецкие и персидские ковры, изготовленные лучшими мастерами, а также кофейный сервиз на две дюжины человек. Особенно понравился Исмаилу небольшой несессер из кедрового дерева, в котором хранились все необходимые приспособления для приготовления ароматного черного напитка. Его торжественно преподнес принцу мавр, который обучился искусству готовить кофе тысячей разных способов у главного кофевара Султана всех Султанов и который также переходил в собственность Исмаила ас-Самина. Последним подарком Османа, который окончательно смел остатки гнева принца, были десять прекрасных девушек разных народностей. Их тут же перепоручили младшим евнухам, и они скрылись за стенами гарема. После Османа настал черед преподнести свои подарки Жоффрею де Пейраку. Он подарил принцу два экземпляра Корана: один в позолоченной обложке, второй в обложке расшитой жемчугом, молитвенный коврик с вытканными на нем марокканскими узорами, а главное – небольшую шкатулку, в которую был вмонтирован компас и солнечные часы, чтобы принц никогда не пропускал час молитвы, а также мог безошибочно определить, в какой стороне находится священная Мекка. Этот подарок напомнил Исмаилу, что он не совершил сегодня вечернюю молитву, и он тут же распорядился, чтобы ему принесли чашу с водой для омовения. Ополоснув лицо и руки, он расстелил подаренную саджжаду*, снял обувь и, встав на колени, принялся читать молитву. Его примеру последовали и все находящиеся в зале. В этот момент Анжелика почувствовала себя несколько неловко. Весь вечер она сидела рядом с принцессой Амирой в ложе, оборудованной специально для женщин и скрытой от любопытных глаз резной кедровой решеткой. Здесь были все необходимые удобства для того, чтобы жены и дочери могли наблюдать за торжественными приемами или иными действами, происходящими в главном зале, которые порой являлись единственным развлечением для обитательниц женской половины дворца. Они горячо обсуждали все, что им попадалось на глаза, и их тихий свистящий шепот неизменно возносился к мозаичному потолку, но теперь женщины умолкли и также предались молитве. В зале повисла абсолютная тишина и от этого Анжелике стало не по себе. Она особо остро ощутила себя лишней в этом мусульманском мире, подчиненном постоянным молитвам и деяниям в угоду Аллаху. Она вся сжалась, боясь пошевелиться и тем самым привлечь к себе внимание. Поискав глазами Жоффрея, она заметила, что и он тоже отступил в тень, которую образовывала колоннада, поддерживающая широкий балкон и, стоя за одной из мраморных колонн, ожидал окончания всеобщей молитвы. Наконец, полностью совершив предписанный кораном ракаат*, принц Исмаил поднялся, бережно свернул молитвенный коврик, а затем вновь уселся на подушках. Постепенно поднялись с колен все остальные и теперь в зале можно было услышать тихий гул голосов, переговаривающихся между собой мужчин. Чем больше человек заканчивали молитву, тем сильнее становился гомон и вскоре официальный прием потек своим чередом. Теперь к трону принца поочередно подходили мужчины в богатых восточных одеждах. Стоящий рядом с Исмаилом араб в кремовом тюрбане нарочито медленно оглашал витиеватые арабские и берберские имена и подошедший, низко кланяясь или упав ниц, произносил подобающие случаю слова, а затем вручал свои подарки. Чтобы немного развеять гнетущее ощущение, которое осталось у Анжелики после всеобщей молитвы, она обратилась к сидящей рядом принцессе Амире. – Почему Османа Фераджи называют Великим Евнухом? – спросила она, устремив свой взгляд за помост Исмаила, где негр-евнух о чем-то увлеченно беседовал с Жоффреем де Пейраком. Амира проследила за взглядом Анжелики. – Он является главным над всеми евнухами султанской семьи, – ответила она. – Он получил это звание от моего отца. Ах, вы бы видели каким прелестным мальчиком он был, когда попал в сераль. Я сразу поняла, что у него великое будущее. В детстве он воровал для меня книги из отцовской библиотеки. А теперь посмотрите на него! Амира в восхищении всплеснула руками, но затем выражение ее лица изменилось. Понизив голос и ближе наклонившись к Анжелике, она проговорила: – Не дайте этому хитрому лису околдовать себя! – Что вы имеете в виду? – Всего-навсего то, что Осману ничего не стоит использовать вас в его играх, если ему так будет нужно. Анжелика в удивлении перевела взгляд с Османа Фераджи на Амиру. – Не удивляйтесь, – сказала принцесса. – Осман-бей поднялся так высоко только благодаря своим уникальным способностям. Он расчетливый и дальновидный интриган. Не попадитесь в его сети, – снова предостерегла Амира, – из них крайне тяжело выбраться. Почти невозможно! Анжелика, которая и так пребывала не в духе, после слов принцессы окончательно растеряла остатки благодушия. Дальнейшую церемонию она смотрела с полнейшим безразличием. Словно кусочки разноцветной мозаики мелькали перед ней смуглые лица арабов в обрамлении пышных тюрбанов, светлоглазые стройные фигуры берберов в длинных джеллабах и бесконечные подарки в позолоте или мерцании драгоценных камней, гора которых все увеличивалась за спиной принца. Наконец, спустя несколько часов, когда все приглашенные были представлены, а все подарки вручены, объявили о начале торжественного ужина. В зале показались многочисленные слуги. Они расстелили ковры для гостей, а затем стали разносить кушанья. В воздухе разлились ароматы кускуса, баранины и свежих лепешек. Вскоре появился небольшой оркестр и десяток танцовщиц, размахивая своими покрывалами принялись кружиться и двигаться под ритмы восточной музыки. Анжелика практически не притронулась к еде, которую ей принесли, как и всем остальным женщинам. Она неотрывно следила за Жоффреем де Пейраком, который теперь сидел рядом с принцем Исмаилом и Османом Фераджи в центре зала. Мужчины о чем-то разговаривали, но из-за гула голосов и музыки до Анжелики не долетали слова, которые говорил ее муж, и она могла только наблюдать за ним. Как и все остальные он сидел, подтянув под себя левую ногу, а правую поставив на стопу таким образом, что колено оказалось возле груди. Левой рукой он опирался об пол, а правой отламывал кусочек лепешки, затем с ее помощью набирал немного кускуса из общей посуды и быстрым движением, не лишенным изящества, отправлял в рот. Жоффрей де Пейрак настолько органично выглядел в этом обществе, что складывалось впечатление, будто он прожил здесь всю жизнь. Даже принц Исмаил, который славился животной ненавистью ко всем христианам, не гнушался есть с ним из одной посуды, словно и вовсе забыл кем был Жоффрей на самом деле. В свете факелов его лицо уроженца Юга, в чьих жилах, должно быть, текла мавританская и испанская кровь, казалось таким же темным, как и у большинства арабов, находящихся в зале. Когда он наклонял или поворачивал голову, по его иссиня-черным волосам, которые были теперь значительно короче, пробегал золотистый отблеск огня. Густые брови резко оттеняли его горящие глаза. С той стороны, где лицо де Пейрака было изуродовано страшными шрамами, в гибкой линии его чувственного и властного рта было что-то вызывающее. Таким ртом наделяли античные скульпторы лица богов, даже не подозревая, что под их резцом оживают черты, воплощающие всю жажду жизни и наслаждений, свойственную средиземноморским цивилизациям. Знал ли он, что она сейчас здесь? Ведь он заметил ее на крыше, значит скорее всего должен был догадываться, что оттуда ее вместе со всеми женщинами сопроводили в главный зал. Но вдруг Жоффрей повернул голову и украдкой скользнул взглядом по кедровой решетке, за которой угадывались женские силуэты. Анжелике показалось, что он заметил ее и на долю секунды задержал взгляд. Ее сердце тут же отозвалось гулкими ударами, а на щеках вспыхнул румянец. В какой-то странной растерянности Анжелика думала, что никогда еще так пристально не рассматривала мужа. В те годы, что она жила рядом с ним, ей и в голову не приходило такое. Но сейчас она делала это с непонятной жадностью. Желание запечатлеть в памяти каждую черту мужа было сильнее ее. Жесты, улыбка, поворот головы, движения его чувственных губ, когда он говорил, – все вызывало в ней интерес и волновало ее. Вдруг Анжелику отвлек какой-то шум. Обернувшись, она увидела, что одной из одалисок со всей полагающейся торжественностью вручили тонкий шелковый платок от принца Исмаила. Это было своеобразной церемонией, означавшей, что избранной девушке предстоит ночью отправиться в покои своего повелителя. Сегодня ею оказалась длинноногая нубийка с черным, словно сама ночь, цветом кожи. Она грациозно удалилась в сопровождении евнухов и служанок, а остальным наложницам только и оставалось, что проводить ее взглядом полным зависти и злобы. Анжелика снова посмотрела на Жоффрея. Законы мусульманского общества, в котором женский мир был надежно отделен от мужского и пересекался лишь по желанию последних, похоже ничуть его не волновали. Он полностью влился в этот мир, принял его правила, в то время как все ее женское естество восставало против такого положения вещей. Сможет ли она когда-нибудь примириться с участью затворницы, живущей в гареме и призываемой на ночь, если она хочет остаться подле Жоффрея? От этой мысли Анжелика почувствовала, как противный холодок, словно змея, пробежал по ее спине. Она так упорно мчалась за своей мечтой – найти мужа, но сейчас, когда эта мечта осуществилась, она чувствовала растерянность. Слишком туманным и непонятным было то будущее, что сулило ей воссоединение с мужем. В Тулузе она была его женой – графиней де Пейрак, матерью его наследника, но кем она могла стать для Рескатора – морского авантюриста и искателя приключений? Да и было ли отныне в жизни Жоффрея де Пейрака место для нее? Погруженная в раздумья, Анжелика не заметила, как к ней подошел Фарид и, склонившись в почтительном поклоне, сказал, что пришла пора возвращаться в покои. Анжелика попрощалась с принцессой Амирой и, бросив последний взгляд через плечо в роскошный зал, последовала за евнухом. Но не успели они пересечь галерею, ведущую из главного здания в гарем, как к ним приблизился слуга-мавр Рескатора и передал распоряжение монсеньора о том, что для саидати отвели личные апартаменты на его вилле. Служанки уже упаковали ее вещи, так что госпоже нет надобности возвращаться на женскую половину дворца. *** Через некоторое время Анжелика со странным смешанным чувством радости и страха переступила порог виллы Жоффрея де Пейрака. Ее проводили в те самые покои, в которых она провела остаток прошлой ночи, но теперь они не выглядели такими темными и пустынными. Тадла и Айур, несомненно решившие, что переезд их госпожи на виллу Рескатора означает исключительное расположение к Анжелике, а все слухи, так напугавшие их сегодня, были не более, чем сплетнями завистников, распаковали самые необходимые вещи и теперь застилали большую двуспальную кровать свежими простынями. Кругом были расставлены маленькие лампадки, мягкий свет от которых создавал в комнатах ощущение уюта, а терпкий запах благовоний, сжигаемых в курительницах, навевал мысли о неге. Не удержавшись, Анжелика спросила: – Монсеньор Рескатор оставлял какие-либо распоряжения? – Нет, – ответила Тадла. – Мы его даже еще не видели. Через своего мавра господин передал, что мы должны собрать ваши вещи, поскольку вы теперь будете жить на его вилле. – Может он оставил записку? – Нет, он ничего не оставлял. Анжелика хотела спросить не знают ли служанки, когда он вернется, но побоялась показаться слишком навязчивой. Вздохнув, она присела на диван. Единственное что ей оставалось – ожидать прихода мужа. *** Жоффрей де Пейрак вернулся домой далеко заполночь. Несмотря на то, что он всем сердцем желал новой встречи с Анжеликой, он никак не мог освободиться раньше. Несколько раз за этот долгий день его даже посещала нелепая мысль, что какие-то неведомые силы ополчились против него и не дают воссоединиться с женой. Все началось с приезда его тайного покровителя Османа Фераджи, затем пришли вести, что караван Исмаила, который он ожидал только к завтрашнему дню, вдруг оказался на подходе ко дворцу. Жоффрею пришлось незамедлительно выехать с эскортом ему навстречу, поскольку впечатлительный принц был особо падок на различные знаки внимания, а пренебрегать членом султанской семьи Пейрак просто не имел права. Далее последовал долгий прием и не менее длительный ужин, во время которого Исмаил особо интересовался, как Рескатору удалось восстановить дворец его отца. В витиевато вычурных выражениях, которым способствовал арабский язык, де Пейрак терпеливо разъяснял принцу каким образом он спроектировал акведуки, как заново высаживали растения в саду, каких мастеров он нанимал для ремонта построек и зданий. Жоффрей познакомился с Исмаилом еще когда тот был юношей, но уже тогда слава о вспыльчивой и жестокой натуре принца навевала страх на его свиту. Пейрак знал, что только противопоставив абсолютную невозмутимость и терпеливость, можно сладить с ним. И вот, сидя рядом с Исмаилом и Османом, людьми, которым он был обязан воскрешением к новой жизни, он пускался в пространные речи, рассказывая о силах природы, которые можно приручить, а сердце его рвалось к одной единственной – его жене. Он знал, что она сейчас находится совсем рядом, в этом же зале, и ее незримое присутствие волновало его. После приема и ужина, перепоручив всех гостей помощникам, ему пришлось вместе с главой стражи Фади Хадатом отправиться осмотреть караулы дворца. Вести о разбойниках, появившихся в округе, внушали опасения, и необходимо было особо позаботиться о безопасности, когда в Айе-Рабии находилось столько важных персон. Наконец, покончив со всеми делами, он отправился домой. В гостинной виллы его уже ожидал клевавший носом на восточном диване арабский врач Абд-эль-Мешрат – высокий худой мужчина в белой джеллабе и больших черепаховых очках на крупном носу, которого Пейрак попросил пригласить для того, чтобы тот осмотрел его рану на руке. – Ас-салям алейкум, эффенди, – поздоровался де Пейрак. – Мой друг, мне крайне неловко, что я заставил вас ждать! – Алейкум ас-салям, – ответил Мешрат, повернув к де Пейраку костистое, словно вырезанное из дерева и обтянутое морщинистой темной кожей, лицо. – Вам не нужно извиняться. Я прекрасно осведомлен о том, как долго могут продолжаться приемы сида Исмаила, и не ждал, что вы вернетесь раньше полуночи. Пейрак с доброй улыбкой посмотрел на старого друга, с которым он вел переписку ещё с университетской скамьи и к которому обратился за помощью, в то время, когда вынужден был бежать из французского королевства. Несмотря на то, что они были порождением разных культур, они понимали друг друга с полуслова, а это было самым ценным для Жоффрея. – Мне сказали, что вы получили ранение, – проговорил араб. – Как вы умудрились? Хотя, нет, можете даже не говорить. Когда дело касается вас, вы всегда найдете одного или двух врагов, желающих вам смерти. – О, это не я их ищу, – усмехнулся Жоффрей. – Это они меня находят. – Кто был на сей раз? – Разбойники. Они ожидали меня около южного перевала. – Разбойники? – обеспокоенно переспросил Мешрат. – Я уже много лет не слышал, чтобы вблизи Айе-Рабии появлялись разбойники. – Да, это и меня тревожит, – задумчиво ответил Жоффрей. Мужчины прошли в кабинет, где на письменном столе уже были разложены различные медицинские инструменты. Пейрак залпом проглотил какую-то микстуру, которую протянул ему врач, и, закатав рукав кафтана, положил руку на стол. Мешрат внимательно осмотрел сначала повязку на руке Жоффрея, затем, сняв ее, осмотрел рану. – В вашей свите появился новый лекарь? – немного нахмурившись, спросил он. – Нет. – Кто же в таком случае сделал вам такую перевязку? Пейрак улыбнулся. – Она действительно настолько хороша? – спросил он. – Весьма умелая, – ответил Мешрат. – Без нее вы бы потеряли много крови, а может даже и получили заражение. С этими словами он склонился над рукой пациента и легкими быстрыми движениями сшил края раны длинной изогнутой иглой. Затем арабский врач наложил целебную мазь и снова забинтовал руку. – Вот и все, – сказал Мешрат. – А теперь, если вы не возражаете, я отправлюсь спать. Я попросил, чтобы меня разместили на вашей вилле. Надеюсь, это не стеснит вас? – Нисколько! – ответил Жоффрей. – Эффенди, вы желанный гость в моем доме. Живите здесь так долго, как пожелаете! *** Жоффрей, перескакивая через несколько ступенек, поднялся по лестнице на второй этаж и замер перед апартаментами, отведенными для его жены. Некоторое время он прислушивался к звукам, пытаясь понять, что происходит за дверью, но там стояла абсолютная тишина. Тогда он аккуратно открыл дверь и зашел в покои. В первой комнате было темно и только слабый серебристый свет луны, пробиваясь сквозь тонкие занавески, отражался на мраморном полу, повторяя узор оконной решетки. Пейрак быстро осмотрелся по сторонам и, заметив что из-за приоткрытой двери в спальню сочился мягкий свет светильника, направился туда. Заглянув в комнату, он первым делом бросил взгляд на большую кровать, но увидев, что она пуста и застелена, немного растерялся. Но тут краем глаза он заметил, как рядом мелькнула чья-то тень и, повернувшись, увидел заспанное лицо Орсины. Она жестом указала на небольшую софу, стоящую у дальней стены, на которой лежала Анжелика. – Она ждала вас, эффенди, – прошептала мавританка. Де Пейрак молча кивнул и знаком показал, чтобы она удалилась. Когда служанка без лишних слов вышла из спальни, он подошел к Анжелике и, склонившись над ней, увидел, что она спала. Похоже, что пока она ожидала его прихода, сон сморил ее прямо на неудобном ложе. Он отметил, что Анжелика снова надела французское платье. «Маленькая гордячка!» – подумал он с восхищением. Но это, наверное, к лучшему. Несмотря на то, что марокканские одежды шли Анжелике, он действительно предпочитал видеть ее в наряде, скроенном по французской моде. Опустившись перед женой на колени, Жоффрей, легко нащупав шнуровку корсажа, распустил ее, чтобы Анжелике было легче дышать. Он усмехнулся про себя. Его руки еще помнили все хитрости нарядов благородных дам. Также слишком хорошо они помнили изгибы ее упругого тела, с тех пор как прошлой ночью он увлек ее в свои объятия. Ему нестерпимо захотелось вновь испытать эти ощущения, почувствовать тепло ее плоти под пальцами, вдохнуть аромат ее кожи. Его рука невольно задержалась на талии жены, затем скользнула на манящий изгиб бедра, угадывающийся под несколькими слоями ткани. Анжелика чуть шевельнулась и Жоффрей тут же убрал руку. Он не хотел ее будить. Вид безмятежно спящей жены, непринужденная грация ее тела, отданного во власть Морфея, неожиданно доставили ему небывалое счастье. Наверное, из-за того, что он слишком долго вглядывался в ее осунувшееся бледное лицо во время лихорадки, каждый миг боясь увидеть на нем первые признаки агонии. Но вчера днем, встретив ее после недолгой разлуки, он с особой радостью отметил, что черты ее лица приобрели мягкость и плавность линий, исчезли темные круги под глазами, а на щеках играл легкий румянец. Похоже, что ужасы плена и публичных торгов уже сгладились из ее памяти и не оставили в душе сильных разрушений, чего он опасался ранее. Еще на корабле ему, украдкой любовавшемуся женой, нравилось следить, как она постепенно оживала. Как из сломленной, доведенной до помешательства женщины, она превращалась в саму себя – уверенную красивую, дерзкую на слова; как затравленный и потухший взгляд ее зеленых глаз вновь обретал живость, а исхудавшая фигура – былую округлость и мягкость форм. К сожалению ему слишком часто приходилось наблюдать подобные метаморфозы, ведь Анжелика тогда ничем не отличалась от тех несчастных, дрожащих, подавленных женщин, которых он подбирал на рынках Средиземноморья, но никогда ему не приходилось испытывать столь глубокую радость, чем когда он замечал эти изменения в своей жене. Он нежно коснулся ее лба, убирая локон, упавший на лицо, но Анжелика не отреагировала на его прикосновение. Она спала глубоким мирным сном. Длинные ресницы отбрасывали тень на ее лицо, от которого даже во сне исходило необъяснимое очарование. Где была она сейчас? Далекая и непостижимая, как никогда. По каким берегам бродила в одиночестве? В каких воспоминаниях искала убежище? В эту минуту острая боль пронзила сердце Жоффрея де Пейрака. Как же он мог так долго без нее обходиться? Забыть, выбросить из сердца? Его вдруг охватило сильное желание проникнуть в тайны ее прошлой жизни, которая была практически неизвестна ему и мысли о которой он постоянно гнал от себя, не желая знать, как часто она предавала его. Эта мука терзала его душу, в которой возрождавшаяся любовь еще боролась со жгучей ревностью и неуверенностью в своей победе. «Кто заботился о ней, когда меня не было рядом? – спросил он себя. – Какие мужчины окружали ее?» И он представил себе, как чужие губы прикасались к ее нежным губам и пили из этого источника радости и наслаждения, пробуждая в ней чувственность и всепоглощающую страсть. Его и самого неудержимо тянуло прикоснуться губами к ее слегка приоткрытому во сне рту, дабы запечатлеть на нем поцелуй. Он приблизился к ее лицу, но невероятным усилием воли, сдержал порыв. Нет, он не станет ее будить. Легко подхватив на руки, он бережно переложил жену на большую кровать. У них впереди еще много дней и ночей, а пока пусть она отдыхает, набирается сил. ___________ * Араб. - молитвенный коврик * В мусульманстве цикл молитвенных поз и движений, сопровождаемых произнесением молитвенных формул.