Анжелика: Игра с судьбой

Время после завтрака Анжелика посвятила домашним заботам. Сперва она проведала Фарида — после снадобий Абд-эль-Мешрата евнух крепко спал, набираясь сил — затем долго беседовала с кухаркой, которая не желала оставлять свой пост у плиты и, не обращая ни малейшего внимания на забинтованную руку, продолжала умело разделывать баранину для кускуса. После вчерашних событий она искренне прониклась к Анжелике глубочайшим уважением и теперь хотела согласовать с новоиспеченной хозяйкой меню на сегодня и на последующие дни. Анжелика, плохо разбирающаяся в арабской кухне, решила оставить все без изменений и заверила кухарку, что она полностью полагается на ее умения, чем ещё больше расположила женщину к себе. К полудню, когда буря стала наконец стихать, Анжелика вызвалась проведать раненых на соседней вилле, и Жоффрей де Пейрак лично провел жену в импровизированный лазарет, укрыв ее от дождя своим плащом, чему молодая женщина была несказанно рада. Их воссоединение, несмотря на его очевидную неоспоримость, казалось ей еще таким хрупким, поэтому любой предупредительный жест и проявление заботы со стороны мужа она воспринимала чуть ли не с ликованием. На соседней вилле еще оставалось достаточно много людей. Всех тяжело раненых перенесли на второй этаж в комфортабельные покои под бдительный присмотр арабского врача Абд-эль-Мешрата, на первом разместились те, кто не успел покинуть лазарет до начала бури, или кто ожидал пока их разместят в других покоях, поскольку их первое жилье оказалось разрушенным от взрыва. Анжелика застала Мешрата за перевязкой в самых дальних покоях второго этажа. Он выглядел очень уставшим. Его лицо осунулось, под глазами залегли синие круги. — Эфенди, вы совсем не жалеете себя, — негромко проговорила она, приблизившись к старику. — Разрешите мне помочь вам. Абд-эль-Мешрат, явно не ожидавший подобного предложения, с удивлением посмотрел на Анжелику. По всей вероятности он не привык к тому, что женщины предлагали ему помощь, да и нагружать работой жену монсеньора Рескатора ему не хотелось, но после недолгих раздумий, он все же согласился. — Да, мадам, пожалуй, вы правы. Здесь еще остались несколько женщин. Им нужно сделать перевязки. Анжелика улыбнулась старику в ответ и с воодушевлением принялась за работу. С помощью Тадлы и Орсины, которые оставались с ранеными всю ночь, она выполнила указания арабского врача — заменила повязки и обработала раны у всех женщин — после чего отправила служанок, буквально валившихся с ног от усталости, домой, велев как следует отдохнуть и не показываться ей на глаза до завтрашнего утра. Затем она присоединилась к Абд-эль-Мешрату и следующие несколько часов выполняла роль его помощницы, подавая бинты или занимаясь приготовлением настоек и отваров на небольшой жаровне. Когда вся необходимая работа была выполнена, Анжелика с чувством выполненного долга, вышла на галерею второго этажа, намереваясь спустится вниз и что-нибудь перекусить. Она уже почти приблизилась к лестнице, как заметила стоящего возле нее мэтра Савари. С тех пор, как они приехали во дворец, Анжелика крайне редко видела старика-аптекаря и даже начинала подумывать, что тот ее избегает, правда, неизвестно, по какой причине. Однако сейчас он, по всей видимости, поджидал ее здесь, потому что сразу двинулся навстречу. — Добрый день, мадам! — произнес он и отвесил галантный поклон. — Мэтр Савари! Как я рада вас видеть! Где вы пропадали все это время? — В лаборатории вашего мужа! — воскликнул он. — Следует отметить, она здесь просто великолепна. У монсеньора прекрасные реторты из тончайшего богемского стекла и большой запас различных минералов. У него есть даже мумиё, и я провел довольно много опытов, которые помогли мне еще лучше познать суть этой субстанции, — с мальчишеским восторгом добавил мэтр. Он смотрел на нее с сияющей улыбкой, но вдруг стушевался и после недолгого молчания нерешительно произнес: — Полагаю, я должен вас поздравить с благополучным завершением вашей одиссеи, — сказал он и кивнул в сторону внутреннего двора. Анжелика проследила за его взглядом и, подойдя ближе к перилам балюстрады, увидела внизу под сводами галереи Жоффрея де Пейрака, беседующего с двумя арабами в пышных кремовых тюрбанах. — Я рад, что вы наконец смогли преодолеть все ваши разногласия, — снова послышался голос Савари. — Мне было крайне печально видеть, как вы изводили друг друга на корабле. Ошеломленная его словами, Анжелика вскинула взгляд на аптекаря. — Бог мой, так вы, что же, знали обо всем с самого начала? — возмущенно воскликнула она. — Нет, нет, что вы… — тут же запротестовал Савари, активно замахав руками. — Я не знал! Но, выдержав недолгую паузу, более тихим голосом добавил: — Однако я догадывался… Анжелика сразу вспомнила историю, которую поведал ей Савари о его знакомстве с Рескатором и о том, какими обязательствами он был с ним связан. — Он отправил вас в Париж следить за мной? — высказала она вслух свою догадку. — Нет, то, что я встретил вас, и вы приютили меня — чистое совпадение. Но иногда судьба решает все за нас, не так ли? — с иронией подметил аптекарь и несмело улыбнулся. У Анжелики не было ни малейшего желания разделять веселье старика-аптекаря. Она продолжала пристально смотреть на него, безмолвно требуя пояснений. Тяжело вздохнув, Савари продолжил: — Я не сообщал монсеньору о том, что поселился, в вашем доме. Более того, у меня не было вообще какой-либо определенной задачи. Все, что от меня требовалось — это содействовать его людям, если бы они приехали с распоряжением от него. Но за эти годы никто так и не приехал, — он выдержал недолгую паузу. — В общем, размышляя над всем этим делом, у меня кое-что не укладывалось в общую картину. Вы рассказывали, что ваш муж был хромым. К тому же, я никогда не видел Рескатора без маски, но когда я лечил Мохаммеда Раки, я поинтересовался, как выглядит его хозяин. И еще кое о чем из его биографии. Вот тогда я и понял, что монсеньор Рескатор и граф де Пейрак с большой долей вероятности — один и тот же человек. Но я не был до конца уверен… — И вы ничего мне не сказали… — Я… Поймите меня правильно, мадам… Наблюдая ваши довольно странные взаимоотношения, я понял, что между вами есть что-то такое… Не знаю даже, как это назвать… Между вами словно искры летали, грозя поджечь целый корабль, и вы были скорее похожи на поссорившихся супругов, нежели на рабыню и хозяина. Словом, я понял, что не имею права вмешиваться и что вы сами должны все разрешить. — Поэтому вы избегали меня последние недели? — Да. Вы сердитесь на меня? — Нет, — покачала головой Анжелика. Она вновь перевела взгляд на мужа. «Он не просил Савари доставлять ему сведения обо мне. Он ничего не хотел знать!» — подумала она, но вместо горькой обиды, ее душа наполнилась нежностью и немного грустью. Узнав от отца Антуана, что она вышла замуж за «красавца-кузена», он должно быть посчитал ее предательницей, но именно потому что продолжал любить, ему было так невыносимо читать в письмах о ее новых любовных победах. Чтобы не бередить душу, он предпочел вовсе не знать о ней ничего и все эти годы жил с мукой в сердце, полагая, что она забыла его, а, быть может, и вовсе не любила. Но как же это несправедливо! На всем белом свете для нее существовал только один мужчина, и никто не мог занять его места в ее сердце. Она всегда любила только его, а потеряв — утратила весь мир. Словно почувствовав ее взгляд, Жоффрей оглянулся и, заметив Анжелику, едва заметно улыбнулся уголками губ. Он завершил беседу и, не сводя с жены взгляда, направился к лестнице. Анжелика пошла ему навстречу. Сегодня его костюм составлял немного странную смесь из арабских и европейских одежд. Он снова облачился в высокие сапоги-ботфорты и кожаные штаны, но вместо камзола на его плечах красовался черный кафтан, который она уже видела на нем в день приезда принца Исмаила. Он шел, уверенно ступая ровной походкой, которая — Анжелика не могла не догадываться об этом — когда-то далась ему путем мучений и нечеловеческих страданий. «А ведь он все-таки слегка прихрамывает», — подумала Анжелика. — Отчего вдруг вспыхнули ваши глаза? — спросил де Пейрак, дождавшись пока она спустится к нему. Он остался стоять у подножия лестницы и, поставив согнутую ногу рядом с ней на самую нижнюю ступеньку, взял ее руку в свою и украдкой поцеловал кончики пальцев. — Я заметила, что вы еще немного хромаете, — ответила Анжелика. — И вам это доставило удовольствие? — Да! Жоффрей негромко рассмеялся. — Поистине женщины существа непостижимые! Невозможно предугадать, что им понравится... Выходит, все мои попытки достичь совершенства были напрасны. Они вызывают у вас лишь сожаления. Вы даже готовы заподозрить что-то неладное... Оказывается, нелегко играть роль воскресшего из мертвых. Кончится тем, что я начну сожалеть о своей хромой ноге! — Я так любила вас в ту пору! — И вы не уверены, что будете любить меня сейчас, когда я перестал хромать? Анжелика смело посмотрела ему в глаза. — Вы все еще остаетесь загадкой для меня, и я полагаю, будет непросто заново узнавать вас… Особенно учитывая то, что вы не спешите делиться со мной своими мыслями. — Я всегда был немножко мистификатором. Но меня в ваших словах насторожило другое: вы боитесь трудностей? — Уж чем, а трудностями меня точно нельзя испугать, — горячо заверила она. — В таком случае не вижу причин для беспокойства, — с улыбкой сказал он и, сжав ее пальцы, тихо добавил: — К тому же, вы, моя дорогая, тоже крепкий орешек. Полагаю, мне придется осадить вашу крепость по всем правилам военных действий прежде, чем смогу снова приручить вас. — Означает ли это, сударь, что вы просите меня усмирить мой нрав и стать еще более покорной?! — игривым тоном осведомилась Анжелика и одарила его пылким взглядом, в душе жалея, что они сейчас находятся среди мусульман, и она не может более горячо выразить чувства. — Ни в коей мере! — с наигранным возмущением воскликнул де Пейрак. — Легкая победа обесценивает любовь! В ответ на эту реплику Анжелика звонко рассмеялась, но тут же одернула себя, поняв, что они и без того привлекли к себе слишком много внимания. Она отступила на одну ступеньку, а Жоффрей, ласково погладив пальцами ее ладонь и одарив жгучим взглядом, от которого ее охватил сладостный трепет, оглянулся и, увидев только что прибывшего на виллу Османа Ферраджи, направился к нему. Анжелика осталась стоять на нижних ступенях лестницы, оглядывая шумную гостиную. Большинство гостей Айе-Рабии уже оправились от потрясений, вызванных вчерашними событиями, и теперь беззаботно беседовали друг с другом, разделившись на небольшие группы. Как и подобало мусульманскому обществу, женщины сидели в дальней части комнаты, пристроившись на циновках и тонких матрасах, а мужчины удобно расположились на диванах, креслах и подушках в центре. Несколько служанок непрерывно сновали туда-сюда, разнося чай с мятой, сладости и другие угощения, высокий худой мавр предлагал гостям раскурить кальян. Чуть в стороне несколько детей играли в салки. Они с шумом пробежали мимо Анжелики, и она с удивлением заметила среди детворы свою вчерашнюю подопечную. Молодая женщина чувствовала себя немного неловко из-за того, что ей пришлось покинуть девочку, но, похоже, все ее опасения были напрасны. Абд-эль-Мешрат не забыл о ней, и теперь ребенок чувствовал себя хорошо, демонстрируя это неутомимой тягой к играм. Некоторое время Анжелика наблюдала за детьми, которые с радостными визгами выбегали во внутренний двор, подставляя свои личики под капли дождя, и не заметила, как к ней приблизился Жан Дегубен в сопровождении какой-то женщины. Едва она обернулась, они оба рухнули перед ней на колени, уткнувшись лбами в пол. Затем женщина робко дотронулась до подола джеллабы Анжелики и, поднеся его к губам, поцеловала. — Госпожа, благослови вас Аллах! — проговорила она на французском языке. — Вы спасли мою дочь! — Да вы с ума сошли! — возмутилась Анжелика, резко отдернув джеллабу. — Поднимитесь немедленно! Мужчина и женщина нехотя послушались, но, поднявшись, все еще боялись посмотреть ей в лицо и смущенно переминались с ноги на ногу. Анжелика тяжело вздохнула и почувствовала, что ее гнев улетучился. Перед собой она видела лишь несчастных людей, волею судьбы оказавшихся отринутыми и от своего дома, и от родной религии. — Я не сделала ничего такого, за что вы могли бы меня благодарить, — уже более мягким тоном сказала она. — А кого следует благословлять, так это эфенди Абд-эль-Мешрата. Именно он вылечил вашего ребенка. — Но лишь благодаря вашему заступничеству! — воскликнул вспыльчивый, как все французы, Жан. — Ведь у эфенди было столько пациентов, что без вас он бы и вовсе не обратил никакого внимания на дитя ренегата. — Разрешите заметить, что ренегатом вы стали лишь в глазах бывших соотечественников, — произнес Савари, который спустился по лестнице к Анжелике, как только увидел, что она может попасть в ситуацию, которая снова вызовет шквал сплетен и пересудов вокруг ее персоны, ведь она и так вчера вела себя слишком вызывающе по здешним меркам. По правилам Востока женщине позволялось разговаривать с посторонним мужчиной только с согласия мужа и в его присутствии, или по крайней мере кого-то из членов ее семьи, а поскольку во дворце все считали мэтра Савари, если не отцом Анжелики, то определенно каким-то родственником, таким образом они соблюли видимость приличий. Осознав это, Анжелика с досадой отвела взгляд. Решительно, здешние правила совершенно не подходили для французов, привыкших вольно высказывать свои мысли и суждения, а также флиртовать с особами противоположного пола, даже если подобное поведение и не приводило к чему-то большему. — В глазах эфенди Абд-эль-Мешрата вы ничем не отличаетесь теперь от любого другого мусульманина, так что прекратите корить себя, — добавил Савари. Анжелика поняла, что мужчины уже успели познакомиться, и мэтр был осведомлен о том затруднительном положении, в которое попал Жан. — Вы не понимаете! — с горечью произнес француз. — Я предал свою веру и осознание этого жжет меня адским огнем. — Тогда кайтесь! Искупите свой грех! — Где же мне найти священника в этих варварских землях, чтобы исповедаться, да и есть ли искупление для вероотступника? — Если вы действительно хотите заслужить прощение, то на первых порах можете обойтись и без священника. Прежде всего, вы сами себя должны простить. — Это очень сложно, почти невозможно… — Все возможно, если вы этого искренне хотите. Совершите подвиг, который бы возвысил вас и в ваших собственных глазах, и в глазах других людей! И вместо того, чтобы предаваться унынию и проклинать судьбу, лучше станьте сами кузнецом своего счастья. Займитесь богоугодным делом, например, вызволением пленных христиан из рабства. Полагаю, это будет достойным искуплением! Жан ошеломленно уставился на аптекаря, словно тот только что на его глазах совершил небывалое открытие. Похоже, он сам никогда не думал о такой возможности, однако эта мысль уже захватила его, и он явно уверился, что способен на подобное деяние. Его лицо посветлело, и он с благодарностью посмотрел на мэтра Савари. — Я думаю, что мог бы пойти на этот шаг, — медленно произнес мужчина и, немного задумавшись, добавил: — Я поеду в Фес и попробую предложить свою помощь Колену Патюрелю. — Именно! — воскликнул аптекарь. — Кто такой этот Патюрель? — поинтересовалась Анжелика, впервые подав голос после длительного молчания. — Король Рабов! — чуть ли не хором сказали оба мужчины. Они пояснили молодой женщине, что вот уже много лет, как пленные христиане в Фесе провозгласили некого нормандца по имени Колен Патюрель своим королем. Это был незаурядный человек, хотя и не мог похвастаться благородным происхождением. Обычный моряк, попавший в плен к рифским пиратам, в один прекрасный день стал объединять вокруг себя всех христианских пленников и, в итоге, превратил их, сломленных и подавленных, в настоящую силу, с которой вынуждены были считаться, как принц Исмаил, так и султан Мулай Рашид. Патюрелю удалось вытребовать с грозного принца поблажек для больных и немощных пленников, которые не могли сутками работать на тяжелых работах, таких как каменоломни или строительство. Ему также удавалось отправлять сотни писем на родину пленников с просьбами о выкупе, а в этом году рабам даже разрешили праздновать Пасху. Заслуги Патюреля были столь высоки и значительны, что его авторитет стал поистине непререкаемым, и слава о нем быстро распространилась по всему Магрибу и за его пределами. Воодушевленный Жан Дегубен считал, что Колену, который несмотря на все свои заслуги, все же оставался рабом, очень пригодится сообщник по эту сторону баррикад. Возможно, ему даже удастся помочь организовать пленникам побег, что стало бы настоящим искуплением для Жана. Единственным, что его сдерживало, были жена и дочь. В той опасной деятельности, что ему предстояло вести, они могли пострадать, поэтому необходимо прежде обезопасить их обеих. Анжелика пообещала, что при случае попросит мужа переправить женщину с ребенком во Францию. — Он не откажет нам? — с надеждой в голосе спросил Жан. — Не вижу для этого ни единой причины. Ведь вы же сами слышали столько историй о спасенных им рабах. Я также полагаю, что могла бы ходатайствовать и за вас. — Нет, — решительно отказался Жан. — Я не вернусь на родину, пока не буду уверен, что смогу получить прощение. *** Анжелика, мэтр Савари и Жан Дегубен с женой еще некоторое время болтали о различных вещах, когда к ним бесшумно приблизился Жоффрей де Пейрак. Он галантно поздоровался со всеми собравшимися, после чего наклонился к жене и негромко произнес: — Нам пора. — Дайте мне ещё минуту, — попросила Анжелика. Молодая женщина распрощалась с собеседниками, затем предупредила Абд-эль-Мешрата, что уходит, и вышла во двор виллы, где ее ожидал муж в компании Османа Ферраджи. К этому времени дождь уже прекратился, и тяжелые низкие тучи важно уплывали вдаль, снова уступая место слепящему голубому небу. — Ас-салям алейкум, саидати, — приветствовал ее евнух, поднося руку сначала ко лбу, потом к сердцу. — Алейкум ас-салям, Осман-бей, — тут же ответила Анжелика и присела в легком реверансе, чем вызвала на лице Османа Ферраджи одобрительную улыбку. Жоффрей положил ее руку на свой согнутый локоть, и все трое отправились на виллу Рескатора. Всю дорогу мужчины о чем-то негромко беседовали, но Анжелика не прислушивалась к разговору. Она думала о несчастном Жане Дегубене, их соотечественнике, на судьбу которого выпало столько злоключений. Ее необычайно поразило желание француза помогать пленникам, и теперь она размышляла над тем, что сподвигло и самого Жоффрея также выкупать пленных из рабства. Было ли это искуплением за какие-то его собственные грехи или же подобное сострадание составляло часть его натуры? Она украдкой бросила взгляд на строгий патрицианский профиль мужа. Как же много она о нем не знает и сколько ей предстоит еще узнать об этом загадочном человеке! Когда они переступили порог гостиной виллы, Анжелика, понимая, что мужчины должно быть хотят обсудить дела, извинилась и направилась к лестнице, ведущей в женские покои, но ее остановил голос Османа Ферраджи. — Саидати, прошу вас, почтите наше общество вашим присутствием! — произнес он. Анжелика остановилась и в недоумении взглянула на Великого Евнуха. — С дозволения вашего мужа, я хотел бы просить вас об одном одолжении. Надеюсь, ты, Джафар, не будешь против?! — Если это не утомит саидати, и она сама даст согласие помочь тебе, Осман, — ответил Жоффрей. — Я не собираюсь докучать, — произнес евнух и вопросительно посмотрел на Анжелику. Молодая женщина в растерянности бросила взгляд на де Пейрака и затем неуверенно произнесла: — Я полагала, что на Востоке женщина не может присутствовать при разговоре мужчин. — Уверяю вас, компания вашего мужа и евнуха никоим образом вас не скомпрометирует, — сказал Осман. — Да и к тому же созерцать вашу красоту, мадам, — наивысшая услада для глаз! От витиеватых комплиментов, звучащих из уст евнуха, да еще и в присутствии мужа, Анжелика немного смутилась. Ее щеки окрасились легким румянцем, она потупила взгляд, и только сильная рука Жоффрея, обхватившая ее за талию, помогла ей найти дорогу в кабинет. В кабинете де Пейрак отпустил жену и, подойдя к столу, вытащил из стопки бумаг лист, похожий на письмо, которое Анжелика накануне передала ему от Амиры, и затем протянул его Осману Ферраджи, который с удобством устроился среди подушек на диване. Жоффрей присел на диван напротив, Анжелика же зашла за спину мужу и осталась стоять там. Она немного смущалась евнуха и боялась совершить какую-либо оплошность в его присутствии и тем самым бросить тень на мужа, поскольку недостаточно хорошо знала все тонкости восточного этикета. Евнух погрузился в чтение. По его совершенно бесстрастному выражению лица трудно было определить, что именно написано в послании, но Анжелика понимала, что раз Жоффрей решил обсудить его с Османом, значит, несомненно там было что-то очень важное. Наконец, закончив чтение, евнух отложил пергамент и внимательно посмотрел на Жоффрея де Пейрака. — Ты собираешься мстить, Джафар? — спросил он. — Нет, — ответил Жоффрей. — Вынуждая отвечать на каждый его укус, он пытается втянуть меня в мелочную никчемную войну, в которой неизменно будут страдать невинные. Он выдержал короткую паузу, а после добавил: — Я собираюсь его хорошенько проучить, чтобы избавить впредь от желания донимать меня. Но, прежде, я хотел бы знать, что ты намерен делать с тем рудником? — Несомненно, он вернет мне все, что он там награбил! — Сумма большая? — По моим последним подсчетам — чуть больше двухсот тысяч пиастров, — бесстрастным тоном произнес евнух, явно свидетельствующим, что подобные суммы для него не являются заоблачными и что он нисколько не сомневается в возврате долга. Жоффрей рассмеялся. — Бедняга! Теперь мне даже стало его жаль! Получить столько золота, а потом выяснить, что ограбил не врага, а самого могущественного человека в Магрибе! Осман хищно улыбнулся, а затем рассмеялся вместе с де Пейраком. Анжелика с изумлением уставилась на хохочущих мужчин. Она совершенно ничего не поняла из их разговора, но ее снова, как и вчера, охватило тошнотворное ощущение, что все это очень серьезно, и кольцо недругов все плотнее сжимается вокруг них. И хотя она не могла сложить воедино все те разрозненные события, что происходили последнее время, и понять к чему они ведут, молодая женщина вдруг ясно осознала, что все это: разбойники, бродящие вокруг дворца, двое похитителей, напавших вчера на нее, взрыв порохового склада, неизвестные, но явно трагичные события, о которых шла речь в письме принцессы Амиры, — звенья одной цепи, которую кует ловкий и изворотливый враг. И он несомненно могуч и властен. Сегодня во время разговора с Жаном Дегубеном она попросила его объяснить слова, которые он произнес вчера о том, что никто бы не посмел тронуть жену Рескатора. — Монсеньор Рескатор обладает не только большой властью в этих землях, но также и огромным авторитетом, — пояснил француз. — Причинить вред его жене, означало бы нажить в лице монсеньора непримиримого и сильного врага. Поверьте, никто не хотел бы такой участи. Наоборот, все стремятся к союзу с ним, ведь зачастую подобные сделки оказываются крайне выгодными для обеих сторон. — Но, разве у моего мужа нет врагов? — Конечно, есть. Но мелкой рыбешке не одолеть акулу. Ее может убить только другая акула. Акула! Да, именно так! Это определение показалось Анжелике куда более точным, чем «змеиное гнездо», которым наделила средиземноморских пиратов принцесса Амира. Грозный хищник, чье появление ознаменовывается лишь небольшим плавником, виднеющимся над поверхностью моря, тогда как вся его устрашающая мощь скрыта под кромкой воды — именно такими и были самые влиятельные люди на Средиземном море. За персоной каждого — всего лишь одного человека — скрывалась сила, созданная из сотен верных людей, десятков кораблей и золота, способного купить все, что угодно, от живой силы рабов до лояльности тех, кого считали небожителями — султанов и халифов. Анжелика задумалась. Из всех тех «средиземноморских хроник», которые ей доводилось слышать последние несколько месяцев, она еще с самого начала сделала вывод, что не так уж много людей могут тягаться с Рескатором. Принцесса Амира вчера назвала троих: Меццо Морте, турецкий султан и Осман Ферраджи. Правда, после известия о том, что кинжал, которым Наиля хотела убить Анжелику, оказался семейной реликвией принцессы, она теперь склонна была ставить под сомнения слова и самой Амиры. Ну что же, турецкий султан и алжирский адмирал далеко, тогда как один из предполагаемых врагов сидит сейчас напротив нее. Зеленые глаза Анжелики сузились, как у кошки, изучающей добычу, и с особым вниманием стали следить за каждым, даже незначительным, движением Османа Ферраджи. Избавившись от своего длинополого плаща, теперь он был одет в богато расшитую джеллабу; синий тюрбан, туго намотанный вокруг узкой головы, был заколот спереди массивной золотой брошью. Его лицо в солнечных лучах, пробивающихся из-за облаков и проникающих в кабинет, походило на лик изящной бронзовой статуи, и лежащие на нем мягкие тени подчеркивали тонкость черт, несколько чрезмерную для мужчины. Когда на этом лице не было улыбки, низко нависшие брови делали его суровым, однако в эту минуту Великий Евнух улыбался. Вопреки тому, что она узнала от принцессы Амиры, этот полумужчина по прежнему вызывал у нее симпатию и уважение, которые внушил еще при первой встрече, да и сам де Пейрак был абсолютно спокоен в его обществе, и не создавалось впечатления, что он считает Османа врагом. Мужчины продолжали беседовать о каких-то рудниках и других предприятиях, но Анжелика за пеленой лихорадочных мыслей не могла больше уловить сути разговора. От размышлений ее отвлек Абдулла, который по просьбе Жоффрея де Пейрака приготовил кофе в горячем песке и теперь с поклоном протянул чашку Анжелике. Божественный аромат, сладко защекотавший ноздри, отвлек ее от мрачных дум и на ее губах появилась еле заметная улыбка, когда она поняла, что мавр, вопреки всем правилам и традициям предложил ей трапезничать вместе с мужчинами, чего по здешним правилам не разрешалось ни одной женщине и сделал он это, несомненно, по указанию Жоффрея. Тихо поблагодарив слугу, она отхлебнула черный напиток и, осмотревшись, увидела, что мужчины ненадолго прервали разговор, чтобы тоже насладиться вкусом кофе. — За поспешностью следует раскаяние, саидати, — вдруг произнес Осман Ферраджи, устремив на Анжелику долгий взгляд. Молодая женщина не сразу сообразила, что он обращается именно к ней. — Что, простите? — переспросила она. — Я говорю, что за поспешными суждениями, часто следует раскаяние, — терпеливо повторил евнух. Анжелика недоуменно уставилась на Османа Ферраджи, но в следующее мгновение ее щеки залились румянцем от осознания того, что евнух догадался о ее мыслях. Призвав на выручку все свое самообладание, она постаралась придать голосу максимальную твердость. — Я просто размышляла, но еще не пришла ни к каким выводам, — сказала она. — Благодарю. — Но за что? — За откровенность. В разговоре повисла неловкая пауза и Анжелика, не в силах больше выносить его проницательный взгляд, постаралась сменить тему. — Осман-бей, вы говорили, что у вас ко мне есть какое-то дело?! — Совершенно верно! Я здесь по просьбе принца Исмаила, — начал Осман и при звуке этого имени, Анжелика невольно вздрогнула. — Уже много лет он восхищается королем Франции Людовиком XIV. Узнав, что вы близко знакомы с монархом, он хотел бы услышать от вас рассказ о самом блистательном правителе Европы. — Я не настолько близко знакома с Его Величеством, как рассказывают слухи, — возразила Анжелика. — И все же, вы можете поведать о нем? — Я так понимаю, принца интересует что-то конкретное? — Да, вполне. Он хотел бы знать, что за человек ваш король, чем он руководствуется в принятии решений, какую политику проводит… — Но с чего вы взяли, что мне все это известно?! — А разве не вы — та женщина, которая в прошлом году уладила весьма щекотливую ситуацию с приездом в вашу столицу персидского посла? — Вы и об этом знаете… — вздохнула Анжелика. — Я знаком с Бахтиари Беем, и судьбе было уготовано, чтобы мы встретились как раз после его поездки во Францию. Если принцу Исмаилу когда-либо придется иметь дело с вашими дипломатами или ступить на французскую землю, то я хотел бы избежать всех тех неприятностей, что постигли персидского посла. — Уверяю вас, Осман-бей, французы — гостеприимная нация. Если принц захочет посетить Париж, ему никто не будет чинить в этом преграды. Бахтиари Бей первый магометянин, которого принимал король, и недоразумения возникли из-за разности наших обычаев. Впоследствии они были улажены. — Вы их уладили, не так ли? — В какой-то мере. — Неужели у вашего короля недостаточно визирей, что он вынужден был отправить женщину к послу? — Меня никто не посылал. Я приехала к его превосходительству по своей воле, потому что меня интересовало минеральное мумие, которое добывают только в Персии. В ходе беседы посол посвятил меня в те трудности, с которыми было сопряжено его пребывание в нашей стране. Пользуясь случаем, я передала его слова королю. Таким образом, недоразумение было улажено. — Не говорит ли это о том, что визири вашего короля слишком ленивы или не расторопны? — Нет. Скорее о том, что они стремятся выполнить королевскую волю в точности с его словами. Осман Ферраджи улыбнулся, однако на этом его любопытство не исчерпалось. В течение следующего часа он буквально засыпал ее вопросами о Людовике, о Версале, о том, что такое придворный этикет и как следует вести себя мужчинам и женщинам, а также еще о тысяче различных мелочей, которые казались Анжелике совершенно незначительными, но все же она спокойным и любезным тоном растолковывала Великому Евнуху обо всех аспектах жизни во Франции, в целом, и при дворе короля, в частности. Жоффрей де Пейрак не вмешивался в их беседу. Усадив жену рядом с собой, он, закинув одну ногу на другую и положив левую руку на спинку дивана позади Анжелики, любовался безупречной осанкой жены, линией плечей и не прикрытой волосами стройной шеей с едва заметной продольной ложбинкой, придающей ей какую-то невинную прелесть, наслаждался мелодичным звучанием ее голоса. Анжелика не могла видеть лица мужа, так как сидела с ровно застывшей спиной на самом краю дивана, но когда Осман уже в третий раз в течение беседы задал ей вопрос о том, каких животных содержит Людовик в зверинце Версаля, она не выдержала и, обернувшись к Жоффрею, бросила на него умоляющий взгляд. Но не успел он вмешаться, как Осман Ферраджи, поднялся с дивана и произнес: — Я вижу, что утомил вас, саидати. Прошу великодушно простить меня! Могу я надеятся, что вы согласитесь пересказать все, что вы мне поведали, принцу Исмаилу? Анжелика ответила ему радушной улыбкой. — Я почту это за честь, Осман-бей. Но у меня будет условие. — Какое? — Во время нашей беседы с принцем я прошу присутствовать моего мужа и вас. А также принцессу Амиру. Уверена, ей тоже будет интересен предмет нашего разговора. Осман ненадолго задумался. — Ваши условия справедливы, — ответил он. — Я принимаю их. *** Условившись о времени встречи, Жоффрей пошел проводить Османа Ферраджи, но когда вернулся в кабинет, застал Анжелику в задумчивости, расхаживающей по комнате. Она сняла платок и джеллабу и теперь осталась в светло-зеленом шелковом домашнем платье. Простота покроя, отсутствие всевозможных лент и тесемок на самом платье, а также украшений придавало ее облику свежесть юности, однако подобное впечатление тут же улетучилось, стоило ему заглянуть в ее глаза, наполненные тревогой. — Чем вы обеспокоены, радость моя? — спросил Жоффрей, приблизившись к жене и обняв ее за талию. «Всем!» — захотелось выкрикнуть Анжелике, но присутствие мужа, его спокойная сила, подействовали на нее умиротворяюще. — Я не понимаю, что замыслил Осман Ферраджи, — негромко произнесла она. — Жоффрей, это же очевидно, его совершенно не интересует персона Людовика! Он разговаривал со мной только для того, чтобы понять, что я из себя представляю! О, неужели он не оставил своих планов?! Но осознав, что нехорошо обвинять человека без весомых на то обстоятельств, она стушевалась. — Простите, — еще тише сказала она. — Осман — ваш друг. Я не должна говорить подобных речей. Жоффрей воспринял ее слова с улыбкой. — Вам нечего бояться, моя дорогая, — ласковым тоном сказал он. — Или вы допускаете возможность, что я позволю кому-либо обидеть вас? Разве не дрался я за вас на дуэли с племянником архиепископа? — Но это ведь совсем другое! Не представляю, как бы вы могли сражаться на саблях с Османом Ферраджи! — Осман прекрасно владеет саблей, если вы об этом. И головы с плеч сносит не хуже Исмаила. От этих слов приступ дурноты подступил к горлу, и Анжелика поднесла руку к груди, тонкими пальцами прикоснувшись к шее и ключицам. — Ох, прошу вас, не напоминайте об этом! — взмолилась она и, опустив голову, уткнулась лбом в его плечо. Этот жест, преисполненный женской беззащитности и покорности, вызвал у Жоффрея де Пейрака небывалое ранее желание защитить и уберечь ее от всего мира. Нельзя было сказать, что он пренебрежительно относился к женщинам, которые порой скрашивали его досуг, но он никогда не терзался муками совести, если его мужской эгоизм требовал не замечать их желаний в угоду своим. Сколько раз он выслушивал признания в любви, но затем, не говоря ни слова, наспех целовал сочные, словно спелый плод, губы, смеялся и уходил в море. Сколько было этих прекрасных лиц с обожанием смотревших на него, однако не оставивших в его душе ни единого следа и вскоре слившихся в одно мутное марево. Но с Анжеликой все было по-другому. Ни разу со времени их новой встречи он не видел ее слабой, хотя — Пейрак догадывался об этом — не единожды она была близка к этому. Даже в батистане, сломленная и раздавленная жестоким обращением, еле стоящая на ногах, она из последних сил продолжала сдерживать слезы, потоком рвущиеся наружу, не желая показывать до какой степени помешательства довели ее все эти похотливые самцы. И вот теперь она доверилась ему, ища у него защиты и покровительства, а Пейрак, всегда считавший себя дотоле чуждым подобным сентиментальным чувствам, со странным мальчишеским восторгом ощущал себя, словно средневековый рыцарь, которому избранница сердца подарила платок или вуаль, как символ ее благосклонности, а также безоговорочной веры в его победу на турнире. Приподняв ее лицо, он коснулся ее губ ласковым успокаивающим поцелуем. — Никогда ничего не бойтесь, моя дорогая, — произнес он. — Страх сковывает разум и мешает трезво мыслить. Не позволяйте ему одолеть вас. — О, я подозреваю, что вам действительно страх не ведом. Но я… — она запнулась. — Я боюсь… — шепотом еле выговорила она. — Чего же вы боитесь? — Не знаю… Все так запутанно… Но меня не покидает ощущение, что тучи над нами сгущаются и впереди — непроглядный мрак. — Как раз наоборот, — сказал он с улыбкой и указал на чистое лазурное небо за окном. — Буря кончилась, тучи рассеялись. Анжелика рассеянно проследила за его жестом. — Нет-нет, я не об этом! Она слегка отстранилась и, глядя мужу в глаза, спросила: — Что случилось в Алжире? — Меццо Морте разграбил золотоносный рудник близ Джиджелли. — Ваш рудник? — Он был моим. Когда несколько лет назад герцог де Бофор принялся обстреливать город со своих кораблей, нам удалось вывезти оттуда большую часть богатств и всех людей, кто там работал под моим началом. Как вы понимаете, у меня не было ни малейшего желания встречаться со своими соотечественниками. Спустя несколько месяцев туркам удалось вернуть Джиджелли, но я больше не вернулся туда. Я продал рудник Осману Ферраджи, однако об этой сделке знаем только мы двое. Меццо Морте полагал, что он грабит мой рудник. Анжелика вспомнила, как смеялся над незадачливым итальянским ренегатом Жоффрей, и тоже не смогла сдержать улыбку, но почти тут же вновь стала серьезной. — Он ведь не успокоится, пока не одержит над вами победу, ведь так? — Я не доставлю ему такой радости! — Я и не сомневаюсь! Но, Жоффрей… Разбойники, пороховой склад и те двое… Теперь рудник. Я боюсь, что это только начало. Что же будет дальше? Граф де Пейрак смерил жену долгим проницательным взглядом. Он и сам уже давно подозревал, что на этот раз схватка с его смертельным врагом пойдет не на жизнь, а на смерть, но он крайне изумился, когда Анжелика, руководствуясь своей женской интуицией, высказала ему ту же самую мысль. Крепче обняв ее, он склонился к ее уху и негромко проговорил: — Давайте условимся следующим образом. Если вдруг случится что-либо непредвиденное, или вы почувствуете какую-то опасность, вы в ту же минуту, не мешкая, подниметесь на борт «Морского орла» или «Голдсборо». По моим расчетам они на днях должны прийти в бухту. — Зачем? — Я уведомлю обоих капитанов, чтобы вас немедленно переправили в Гранаду. Там у меня остались хорошие друзья, они приютят вас. — А вы? — Я приеду следом. Анжелика колебалась. — Пообещайте мне, что вы сделаете это! — потребовал он. Анжелика молчала, не в силах вымолвить ни единого слова. Пальцы Жоффрея до боли сжали ее плечи и он с силой повторил: — Пообещайте мне, Анжелика! Я не смогу победить своих врагов, если не буду уверен, что вы в безопасности! — Хорошо, я обещаю, — тихим голосом произнесла она. — Но и вы поклянитесь… — В чем? — В том, что сбережете себя для меня. Жоффрей улыбнулся. Он склонился к ее губам и негромко произнес: — Клянусь!