Анжелика: Игра с судьбой

Новости о прибытии «Голдсборо» пришли в тот же вечер. Солнце клонилось к лиловым шапкам далеких горных вершин Эр-Рифа, и Анжелика как раз шла на кухню, чтобы распорядиться о раннем ужине, когда во двор виллы вбежал запыхавшийся молодой мужчина. Получив разрешение доложить, он приблизился к графу и негромко произнес: — Господин, «Голдсборо» зашел в бухту, — и, слегка замешкавшись, словно боясь сообщать худые вести, добавил: — Корабль сильно поврежден. Анжелика заметила, как лицо Жоффрея тут же приобрело нарочито бесстрастное, но полное решимости выражение, за которым — она догадывалась об этом — скрывалось сильное беспокойство и даже страх. Вскочив на ноги, он стремительно покинул виллу, бросив жене на ходу: — Оставайтесь здесь! Анжелика, больше встревоженная реакцией мужа, чем самими вестями, вышла во двор и принялась медленно ходить туда-сюда мимо фонтана и, несмотря на жгучее желание отправиться вслед за Жоффреем, все же удержала порыв. Вчерашний день ярко продемонстрировал, во что выливается ее непослушание мужу, так что теперь она никому больше не хотела доставлять неприятностей, а также вольно или невольно становиться причиной еще одной трагедии. Она стала дожидаться вестей, которые, по ее разумению, несомненно должны прийти на виллу, и спустя три четверти часа терпение молодой женщины было вознаграждено — на вилле появился Абдулла и сказал, что монсеньор Рескатор просит ее спуститься к причалу. *** В сопровождении мавра Абдуллы Анжелика вышла через небольшую калитку, ведущую из палисадника виллы прямо на залитый солнечным светом отвесной утес, и стала спускаться с холма по узкой петляющей тропинке. Отсюда хорошо просматривалась вся бухта с пришвартованным у причала трехмачтовым галеоном, в очертаниях которого легко угадывался силуэт «Голдсборо», однако судно имело очень сильный крен на левый борт, а присмотревшись внимательнее, можно было также заметить значительные разрушения на корме. По характеру повреждений складывалось впечатление, что команде корабля пришлось принять абордажный бой, но среди многочисленных моряков, снующих по берегу и причалу, Анжелика не разглядела ни одного раненого. Моряки, все как один в коротких штанах, обнажавших их загорелые икры, не спеша готовили корабль к ремонту. Прежде всего необходимо было закрепить у правого борта толстые канаты, чтобы затем прикрепить их другим концом к причалу и таким образом выровнять судно, затем снять с корабля на время ремонта пушки и другие тяжелые предметы, откачать воду, залатать пробоины, проконопатить смолой щели. Работы предстояло довольно много, а починить корабль надо было, как можно быстрее, поэтому мужчины не позволили себе даже кратковременного отдыха после тяжелого и изматывающего рейса. Наконец, Анжелика обратила внимание на небольшую группу мужчин, стоявших на пляже немного в стороне. Среди прочих она сразу узнала капитана «Голдсборо» — весельчака Сафи Фаршада, выделявшегося неизменным французским камзолом и шляпой с большим белым плюмажем. Рядом с ним стоял Жоффрей де Пейрак. Он внимательно рассматривал небольшую карту, которую держал перед ним низкорослый матрос, и периодически обращался к собеседникам, а они что-то тихо говорили ему, указывая на то или иное место на карте. Заметив Анжелику, стоящую на склоне холма, Жоффрей де Пейрак отпустил подчиненных и направился ей навстречу. — А вот и вы, сударыня, — подойдя, поприветствовал он Анжелику и поцеловал кончики пальцев. — Что случилось с «Голдсборо»? — спросила она. — Это снова происки Меццо-Морте, — ответил де Пейрак. — Встретившись возле Пантеллерии с «Морским Орлом», — как мы и условились, — Язон просил капитана Фаршада сопроводить шебеку в Константинополь. Благополучно добравшись до пункта назначения, «Голдсборо» двинулся обратно к Айе-Рабии и, проходя недалеко от Алжира, был встречен пушечным залпом с галер моего доброго друга Меццо-Морте, а затем еще и попал в шторм. Произнося имя итальянского ренегата, лицо Жоффрея исказилось в презрительном выражении. — Уж не знаю, как, но в последнее время он слишком быстро узнает обо всем, что касается меня и моей деятельности, — добавил он. — Но я обязательно выясню, как ему это удается! А теперь идемте, я приготовил для вас сюрприз! Анжелика удивленно посмотрела на мужа. — Какой сюрприз? — Идемте! Вы сами все увидите! Не мешкая более ни секунды, Жоффрей повел ее в сторону дворцового сада. В полном молчании они поднялись обратно на холм и теперь проходили мимо апельсиновой рощи, примыкавшей к главному зданию дворца. Анжелика еле поспевала за мужем, который шел широкими уверенными шагами, поднимая тяжелыми сапогами небольшие облачка пыли и, казалось, был погружен в какие-то думы и даже как будто немного смущен. — Жоффрей, куда вы меня ведете? — не выдержав более мучительного молчания, не предвещавшего ничего хорошего, спросила Анжелика. Граф тут же остановился и, обернувшись, устремил на Анжелику взгляд черных глаз. — Мы уже почти пришли, — ответил он, указывая на небольшой проход в живой изгороди. Нежная улыбка осветила его напряженное лицо, и ее беспокойство немного утихло, но не исчезло полностью. — Что с вами? — спросила она, пытаясь придать голосу уверенность. — Ничего, моя хорошая, — ответил он, крепко прижав ее к себе. — Полагаю, сегодня - самый прекрасный день в нашей жизни. Он снова улыбнулся, и только тогда Анжелика поняла, что муж не озабочен какой-то проблемой, а скорее взволнован. Суеверный страх наполнил ее душу, и Анжелику поглотило острое пронзительное ощущение, что сейчас должно произойти нечто такое, что навсегда изменит ее жизнь. Жоффрей увлек ее в зеленую арку. Пройдя под изумрудным сводом, они оказались на большой площадке, засыпанной гравием и песком, которая когда-то служила излюбленным местом для игр малолетним принцам Мохаммада I и которая уже много лет пустовала, лишь изредка посещаемая павлинами. — Посмотрите вон туда, — сказал де Пейрак, указывая в дальний конец площадки. — Вы его видите? Анжелика приложила ладонь к глазам, чтобы солнце не слепило ее. — Да, вижу... — пробормотала она. Почти сразу она разглядела, что перед ней был юноша. Даже скорее мальчик лет десяти. Он не стоял на одном месте, а постоянно двигался, делая выпады то одной, то другой ногой, его маленькая, но уже сильная ручка, уверенно сжимающая небольшой клинок, двигалась в такт и производила такие движения, словно он наносил удары воображаемому противнику. Иногда мальчик останавливался, отходил на исходную позицию и снова начинал практиковаться в мастерстве фехтования. Его светлые волосы падали на взмокший лоб, но вот во время очередного пируэта он заметил невдалеке мужчину и рядом с ним красивую женщину, которая, с застывшим лицом, неотрывно смотрела на него. У них были одинаковые зеленые глаза, правда, ее волосы скрывал платок, но мальчик не сомневался, что у них золотистый цвет и когда женщина их распускала, то они доходили ей до талии. Бросив шпагу, юноша сделал несколько шагов ей навстречу, но замер, испугавшись, что она не узнаёт его, хотя ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять, кто она. — Это, должно быть, сон... — прошептала Анжелика побледневшими губами, рука ее бессильно упала, и на какое-то мгновение ей показалось, что жизнь покидает ее тело. Мальчик, стоявший в окружении зеленой листвы и мерцающих солнечных зайчиков, казался ей пришельцем из мира духов. Словно маленький шаловливый эльф, он явился, чтобы напомнить о том, кого она потеряла… Но мираж, который она видела, не рассеивался, и с каждой секундой она все отчетливее воспринимала действительность. — Кантор! — срывающимся голосом проговорила Анжелика. — Мама! — прокричал мальчик и побежал к ней. Высвободившись из объятий де Пейрака, Анжелика сделала несколько неровных шагов навстречу сыну, но ноги ее подкосились, и она упала на колени. Подбежав, Кантор бросился в ее раскрытые объятия, и Анжелика крепко прижала его к своему сердцу. Слезы лились по ее бледному лицу, но на губах играла счастливая улыбка. — Мама! Я так рад, что отец привез тебя! Он сразу узнал ее запах, теплоту груди, особенно голос, пробуждавший в нем столько воспоминаний о вечерах у очага, когда они пекли блины или когда она заходила к нему, нарядная, как принцесса, поцеловать сына на ночь, как бы поздно ни возвращалась. — Господи, я, должно быть, сплю… Кантор! Но это же невозможно! Ты же погиб… — Нет, отец спас меня! — Отец? — Да! Он узнал, что я нахожусь на галере герцога де Вивона и приплыл за мной! Разве ты не знала, что я теперь живу вместе с отцом? — Вместе с отцом… Это были первые слова, смысл которых дошел до сознания Анжелики после того, как Жоффрей де Пейрак указал ей на фехтующего мальчика, и она, потрясенная, различила в нем любимые черты сына, по которому выплакала столько слез. — Вместе с отцом... — повторила она. Значит, все происходило не во сне. Все эти годы ее сын был жив! Граф решил забрать и оставить при себе Кантора, узнав, что он находится на Средиземном море в качестве пажа герцога де Вивона, а в это время она, Анжелика, едва не лишилась рассудка. Теперь, возвращаясь к действительности, она ощущала прилив слепой ярости. Прежде, чем Жоффрей де Пейрак успел что-то сообразить, она вскочила на ноги и, бросившись к нему, наградила мужа звонкой пощечиной. — Какое же вы чудовище! — закричала она, обезумев от бешенства и боли. — Вам мало было того, что своим маскарадом вы чуть не свели меня с ума! К тому же вам, похоже, даже в голову не пришло, что мать может оплакивать своего ребенка… Что я оплакивала вас… — слезы бурным потоком хлынули из глаз, но ярость, разрывающая душу, заставляла произносить жестокие слова. — Что же я натворила, прикипев сердцем к такому жестокому человеку?! Не хочу даже видеть вас... Во время своей гневной тирады она пятилась от него назад и уже намеревалась развернуться и броситься, куда глаза глядят, но Жоффрей де Пейрак схватил ее и сжал так крепко, что у нее заболели руки. Ему пришлось применить всю свою силу, чтобы удержать Анжелику на месте. — Отпустите меня, — вопила она, пытаясь вырваться, — я никогда не прощу вас, никогда... Теперь я знаю, что вы не любите меня... Вы никогда не любили меня... Отпустите... — Сумасшедшая, куда вы вздумали бежать? — Подальше от вас… навсегда... Однако силы ее покидали. Опасаясь, как бы она не совершила какой-либо непоправимый поступок, граф держал ее, как в тисках. Анжелика задыхалась в его железном объятии. От гнева, но и от безумного счастья у нее перехватило дыхание, собственные волосы вдруг показались ей тяжелыми, как свинец, голова откинулась назад. — О, Кантор, сыночек мой, — вновь простонала она и обмякла в его руках. Теперь Жоффрей де Пейрак прижимал к себе безжизненное тело с закрытыми глазами на бледном, как смерть, лице. *** — Ох, невыносимая женщина! Как вы меня напугали! — прозвучал голос Жоффрея де Пейрака. Анжелика приходила в себя. Она полулежала на мраморной скамье в круглой беседке, окруженной стройными высокими колоннами, куда ее принес муж, после того как она потеряла сознание, ее голова покоилась у него на груди. От вида пронзительного ярко-голубого неба у нее заболели глаза, она смежила веки, и предательские слезы невольно соскользнули с ресниц. С неуемной нежностью муж обхватил ладонями ее лицо, привлекая к себе, поцеловал мокрые соленые щеки, губами стирая следы слез, и прежде, чем Анжелика, протестуя, попыталась вырваться, произнес: — Прости меня! Пораженная Анжелика замерла и, открыв глаза, такие же зеленые, как морские волны, переливающиеся под солнечными лучами внизу у подножья скалы, уставилась на мужа, полагая, что ей послышалось. — Прости! — снова повторил он, глядя на этот раз прямо ей в лицо. Слезы снова чуть не брызнули из глаз, но, сдержавшись, она упрямо мотнула головой. — Вы ничуть не нуждаетесь в моем прощении, — слабым голосом проговорила она. — Ваша жестокость ясно указывает на то, что вам нет никакого дела до моих чувств. Вы скрывали от меня правду о том, что живы… Затем отняли у меня сына… Вы ничего мне не сказали, ни на корабле, ни позже в Айе-Рабии, ни даже этой ночью... — Этой ночью? О, родная моя! Этой ночью вы полностью овладели всем моим существом. Наконец-то вы принадлежали мне. Обуреваемый ревностью и эгоизмом, я решил, что никто не должен стоять между нами. Достаточно я делил вас с целым миром. Это верно, мне случалось быть жестким, порою несправедливым, но я бы не стал так сурово обращаться с тобой, если бы не любил так сильно. Ты — единственная женщина, сумевшая заставить меня страдать. Мысль о твоих изменах долгое время раскаленным железом жгла мне сердце, казавшееся неуязвимым. Все мои воспоминания были отравлены сомнением, я подозревал тебя в ветрености, бессердечии, равнодушии к судьбе наших детей. Когда я вновь увидел тебя в батистане, все мое существо было настолько раздвоено между недоверием и непреодолимым влечением к тебе, что я решил испытать тебя, выяснить, кто ты, увидеть тебя в истинном свете. Я опасался и того, что у каждой женщины есть талант комедиантки, пусть даже очень скромный. Я вновь обрел любимую женщину, жену, но не мать моих сыновей. Мне хотелось отринуть все подозрения, а это было возможно, лишь когда Кантор предстал перед тобой без всякой подготовки. — Я едва не умерла, — жалобно проговорила она. — Ваше коварство чуть не убило меня. — А меня так ужаснул ваш потрясенный вид, что пережитый страх стал самым тяжелым наказанием за проявленную жестокость. Вы и впрямь так любите их? — Вы не вправе сомневаться в этом. Ведь я их растила, отдавала им последний кусок хлеба, я... Она не договорила слова «...продавалась ради них», но это лишь обострило в ней чувство горечи. — Я подвела их только один раз, в день, когда отвергла домогательства короля, не пошла на измену вам. И теперь весьма сожалею, так как это положило начало всем тем неимоверным несчастьям, которые мне пришлось претерпеть из-за человека, не уважающего меня, пренебрегшего мною, отрекшегося от меня, человека, недостойного настоящей женской любви, любви в вечности. А вы, вы настолько избалованы женщинами, что вообразили себе, будто вам разрешено безнаказанно играть их сердцами, не опасаясь никаких последствий. — И все же вы, сударыня, отвесили мне пощечину, — сказал Жоффрей де Пейрак, приложив палец к щеке. Анжелика не без досады вспомнила о своем необузданном поступке, но решила не выказывать ни малейшего сожаления. — Я ни в чем не раскаиваюсь... Будьте хоть раз наказаны за все ваши сомнительные мистификации! Анжелика снова захотела вырваться из его объятий, но он не пускал ее. — Прости меня, — в третий раз повторил он. Анжелике понадобилась вся ее воля, чтобы уклониться от губ, которые тянулись к ее устам. — Нет! — сказала она, отводя лицо в сторону. Но граф не сомневался, что пока он держит ее в объятиях, у него есть все шансы вновь покорить Анжелику. Кольцо его рук ограждало ее от одиночества, защищало, баюкало, обволакивало лаской. Сбывалась мечта всей ее жизни. Скромная и громадная мечта всех женщин мира - мечта о любви. Настанет вечер, который скрепит их примирение. Тогда он снова заключит ее в объятия, отныне и на всю жизнь… Волшебница ночь будет вновь и вновь разжигать их жаркую страсть. Днем ей будет тепло от излучаемой им спокойной силы. Никакой, даже самый праведный гнев не может противостоять такой обольстительной перспективе. — Ах, почему я так безвольна, — вздохнула она. — Браво, небольшая толика безволия весьма к лицу вашей неотразимой красоте. Будьте безвольны, будьте слабы, дорогая моя, это вам очень идет. — Мне следовало бы возненавидеть вас. — Не стесняйтесь, любовь моя, только продолжайте любить. *** Жоффрей поддерживал Анжелику, когда они спустились на пляж. Кантор уже был здесь и с воодушевлением бегал между моряками, занимающимися ремонтом корабля, но, увидев мать, радостно улыбающуюся и в объятиях отца, бросился к ней. Подбежав, он неловко замялся перед родителями и в страхе, что они поссорились — он ведь видел, как мать кричала на отца — спросил: — Матушка, а вы не покинете нас снова? — Нет, что ты, мой мальчик! — сказала Анжелика, вновь принимая сына в свои трепетные объятия. — И потом, если помнишь, это ты покинул меня, отправившись на Средиземное море. — Но я же нашел отца! — воскликнул он так, будто это объясняло все на свете. Анжелика улыбнулась и, подняв глаза к небу, произнесла благодарственную молитву. Воистину, сегодня был один из самых лучших дней в ее жизни! *** Но приятные встречи на этом не закончились. Едва ее ноги ступили на белый песок, от толпы моряков отделились двое мужчин и направились в их сторону. Впереди широкими шагами шел гигант-мавр, похожий на настоящего пирата с серьгой в ухе и огромной саблей на перевязи. Он был одет в короткие штаны, перевязанные красным кушаком, и просторную сорочку, расстегнутую на груди, но увидев большие, по-детски наивные глаза, Анжелика не смогла сдержать крик: — Куасси-Ба! Обрадованный тем, что госпожа узнала его, мавр побежал ей навстречу, и Анжелика не успела предупредить его движение, как он бросился перед ней на колени и, несмело взяв ее руку в свою, стал целовать ее пальцы, постоянно повторяя, словно молитву: — О, каспаша! О, каспаша моя! Ты, ты наконец с нами! О, теперь я могу спокойно умереть! — Куасси-Ба! Мой дорогой Куасси-Ба, — сквозь слезы радости повторяла Анжелика. Она заставила мавра подняться, обняла его могучую шею и поцеловала в обе щеки, от чего Куасси-Ба расплакался, словно ребенок. В это время к ним как раз подошел второй мужчина. Это был Сафи Фаршад, но теперь Анжелика не сомневалась в том, что знает, кто на самом деле скрывается под этим именем. Мужчина остановился в нескольких шагах, смотря на нее с лучезарной улыбкой. — Ах, снимите свою маску, Бернар! — сказала Анжелика. — Ну, наконец-то! — воскликнул Бернар д’Андижос, ибо на самом деле это был он. — Мое сердце просто обливалось кровью, пока я вынужден был по велению этого Мефистофеля, — он кинул притворно гневный взгляд на Жоффрея, — играть столь ужасную партию. Анжелика подошла к нему, но по мнению мужчины она приблизилась слишком близко, потому что он аккуратно ухватил ее за запястья и немного отстранил от себя. — Ваш муж все еще прекрасно владеет шпагой, — сказал он ей, чуть понизив голос, и весело подмигнул. Анжелика рассмеялась, но все же сделала то, что и намеревалась с самого начала — обняла и расцеловала и его тоже. — Вы не представляете, как я рада вас видеть, мессир д’Андижос! — А я как рад! Я снова, как и прежде, ваш покорный слуга, — сказал он и, сняв шляпу, отвесил низкий поклон, подметая плюмажем песок у ее ног. *** Кантор рассказал матери о своих приключениях. Отправившись на поиски отца, он считал абсолютно естественным, что тот приплыл к нему на прекрасной шебеке едва ли не через несколько месяцев, после начала военной экспедиции герцога де Вивона. Они сидели в беседке в саду, и Анжелика с упоением рассматривала сына, который совсем не походил на того замкнутого мальчика, каким она помнила его перед отъездом на Средиземное море. Он был в восторге от отца и жизни рядом с ним. Он принимал участие в настоящих морских сражениях и даже был ранен в одном из них, сделался искусным фехтовальщиком, а также научился управляться с парусами. С нетерпением, свойственным только юности, он ожидал, когда отец обучит его управлять кораблем и он станет таким же грозным корсаром. Последний год Кантор провел в Палермо в иезуитском коллеже, куда отправился по настоянию отца, а рядом с ним всегда находился его черный страж Куасси-Ба. История же самого Куасси-Ба была неразрывно связана с судьбой его хозяина — Жоффрея де Пейрака. В Марселе его разыскал отец Антуан и, подкупив одного из стражников, вызволил мавра из тюрьмы для галерных каторжников. Затем он привел его к де Пейраку, и с тех пор они никогда более не расставались. Именно он на своих могучих плечах нес обессиленного и измученного господина к кораблю, прибывшему под покровом ночи к Сен-Тропе, чтобы увезти опального графа в Фес и вверить его жизнь в руки мудрого Абд-эль-Мешрата и всесильного Османа Ферраджи. Больше года он спал на полу у его постели, украдкой молясь Деве Марие, а после его выздоровления сопровождал в путешествиях по Африке. За следующие годы они объездили раскаленные земли Судана и тенистые, но не менее опасные леса Гвинеи и Берега Слоновой Кости, и всюду, где бы ни появлялись, начинала кипеть работа по добыче серебра и золота из недр земли. Лишь спустя шесть лет они снова оказались на берегах Средиземного моря. Какое-то время они обитали в Джиджелли близ Алжира, затем их ждали Тетуан, Родос, Триполи и Кипр. — Он не был счастлив без тебя, каспаша, — говорил мавр. — Работа, рудник, золото, путешествия, торговля с султаном, неизведанные края, да, все это занимало его ум... Но женщины... с этим было покончено... — Что-то с трудом верится... — Да, да! Верь мне, каспаша! Женщины были... но не для сердца... с этим было покончено. Бернар д’Андижос в своём рассказе был куда более многословным. Как истинный южанин, он сопровождал речь активной жестикуляцией и множеством цветистых эпитетов. Анжелика слушала старинного друга и втайне радовалась, что он вновь обрел жизнерадостность, как в былые времена. После той встречи на лесной дороге перед королевской охотой, Анжелика больше не видела Бернара в Версале. Бывало, порой она задумывалась над тем, что сталось с ее другом, теперь же она могла узнать о его приключениях из первых уст. Став одним из первых обладателей вожделенного голубого жюстокора, Бернар д'Андижос отправился на Средиземное море, чтобы вступить в ряды королевских морских офицеров. Два года он проходил под синим штандартом с золотыми лилиями, пока однажды в Ливорно судьба не свела его с графом де Пейраком. Он как раз зашёл в портовую таверну, чтобы пропустить стаканчик и скоротать вечер в объятьях черноволосой итальянки, когда к нему подошёл высокий мавр и на чистом французском сказал, что с ним хочет побеседовать сам монсеньор Рескатор. Удивленный и заинтригованный, но не испытывающий ни намека на страх, он последовал за мавром на встречу с пиратом, чья слава к тому времени уже начала греметь по всему Средиземноморью. В шляпе с роскошным плюмажем и дорогом бархатном плаще он сидел спиной к залу в дальнем углу таверны, но стоило Бернару обойти стол и взглянуть в лицо корсара, как он застыл, пораженный увиденным. Ноги будто подкосились, и он, тяжело рухнув на деревянный табурет, попытался вспомнить сколько пинт пива за сегодня выпил, но, поняв, что с утра в его горле не было ни капли алкоголя, наспех перекрестился несколько раз, полагая, что видит перед собой призрака. Однако привидение улыбнулось и пододвинуло ему стакан граппы*. Не сводя взгляда с лица Рескатора, а вернее Жоффрея де Пейрака, Бернар залпом осушил стакан и нетвердым голосом произнес: — Я умер… Или сплю… — Ни то, ни другое, — заметил де Пейрак. — Но как… — начал было д’Андижос, но, осознав, что слишком много вопросов готово сорваться с его языка, так и не задал ни одного. Какое-то время он тупо смотрел на старого друга и покровителя, но затем, все еще сомневаясь в собственном зрении, протянул руку над столом и прикоснулся к плечу мужчины. Лишь только почувствовав под пальцами живую теплую плоть, он наконец поверил в реальность происходящего. — Невероятно… — только и смог выговорить он. — Иногда чудеса случаются, — иронично заметил де Пейрак. Мужчины о многом беседовали весь вечер, а когда пришло время уходить из таверны, Бернар, ни секунды не раздумывая, последовал за Рескатором на его шебеку. Для старых друзей не нужны никакие клятвы или заверения в верности. Бернар знал, что может служить только одному человеку — графу Жоффрею де Пейраку. *** За разговорами с сыном, слугой и старым другом Анжелика и не заметила, как пролетело время. На Айе-Рабию уже опустилась ночь, а она все продолжала сидеть в беседке в саду, наслаждаясь чувством радости и умиротворения. Рядом с ней сидел Бернар д’Андижос, прямо на полу у ее ног Кантор играл с котенком, пришедшим полюбопытствовать, что происходило в этой части сада, и так и оставшимся с мальчиком, безмолвный страж Куасси-Ба охранял их покой. Анжелика все еще продолжала беседовать с Бернаром, когда со стороны дворца послышались приближающиеся шаги. Молодая женщина обернулась на звук и с замиранием сердца увидела, как из темноты в кругу света, отбрасываемого двумя факелами, появляется фигура Жоффрея де Пейрака. — Матушка, а где сейчас Флоримон? — вдруг спросил Кантор. Он похоже не заметил подошедшего отца, потому что сейчас смотрел прямо на Анжелику. — Он в Клермонском коллеже с твоим дядюшкой Раймоном. — А мой второй братик? Он, наверное, совсем большой стал за это время. Анжелика вздрогнула и со страхом взглянула на Жоффрея, который приблизившись к ним, облокотился на одну из колонн беседки и, сложив руки на груди, с высоты своего роста смотрел на собравшуюся компанию. Впервые с их новой встречи призрак Филиппа так явно встал между ними, но Анжелика не могла понять, что думает по этому поводу муж. Его лицо оставалось абсолютно бесстрастным. — Шарль-Анри сейчас с Барбой в Плесси, — набравшись смелости, срывающимся голосом произнесла Анжелика. — Я бы хотел увидеть Барбу, — задумчиво сказал Кантор. — И Флоримона, конечно. И Шарля-Анри. Не в силах ничего ответить сыну, Анжелика отвела взгляд, пожираемая внутренним огнем от чувства стыда и осознания собственного предательства по отношению к мужу. — Ты увидишь их, — прозвучал спокойный голос Жоффрея. Крайне удивленная, Анжелика вскинула взгляд на мужа и, увидев на его губах едва заметную улыбку, ее глаза в который раз за вечер наполнились слезами. __________ Гра́ппа (итал. Grappa) — итальянский виноградный алкогольный напиток крепостью от 36% до 55%. Изготавливается путём перегонки виноградных отжимок, то есть остатков винограда (включая стебли и косточки) после его отжимки в процессе изготовления вина.