Borders

      Дыхание резко перехватывает от быстрого бега вверх по крутой плохо освещенной холодным мигающим светом жужжащих подобно рою омерзительных насекомых люминесцентных ламп лестницы престижной многоэтажки в самом центре Готэм-сити, напоминающей безжизненное сердце, сотворенное из грубого сваренного металла и прочного бездушного стекла, в давно загнивающей наполненной до краев чернотой и смердящим гноем груди, будто кто-то невидимый сжимает костлявые ледяные пальцы у меня на шее в яростной попытке задушить, одновременно кромсая изнутри острыми раскаленными добела лезвиями. Но останавливаться ни в коем случае нельзя, ведь даже малейшее промедление, хоть на долю секунды, равносильно смерти, долгой, порой длинною в целую жизнь, и несомненно невыносимо мучительной, такой, которую может нести только ОН. В ушах как-то булькающе громыхает набатом кровь, отдаваясь пульсирующей болью в голове, заглушая не только раздающийся позади топот преследователей по каменным ступеням и их громкие отрывистые выкрики, призывающие немедленно вернуться, но, кажется, и собственные мысли. И даже сквозь эту плотную вату мне чудится ЕГО смех, чересчур наигранный, надсадный, безумный, он отскакивает от стен словно брошенный мячик-попрыгунчик, стремительно подобно яду проникает в тело, впитываясь через кожу, звенит внутри гулким эхом, преследует. От него не скрыться, не оторваться – всегда со мной, всегда во мне – но все же, несмотря ни на что, я продолжаю отчаянно из последних сил сопротивляться.       Выбегаю на крышу, запирая хлипкую железную дверь на засов – это задержит их, пусть и ненадолго. Порывистый колючий ветер бьет в лицо, пронзает ледяными иглами со всех сторон, не давая нормально сделать вдох, сгущается вокруг все плотнее, закручивается в темные тяжелые грозовые тучи, предвещая сильный ливень – значит, ждать осталось совсем недолго, всего пара мгновений, чтобы наконец стать свободной… правда, даже их нет.       Раздавшийся мощный грохот – и передо мной десятка два, не меньше, вооруженных людей, что без раздумий и лишних вопросов выстрелят, стоит только отдать приказ, но, вместо этого, они расступаются, продолжая удерживать меня на прицеле, и пропускают вперед того, кого я предпочла бы никогда не знать.       ДЖОКЕР.       Наша с ним больная, по-другому ее назвать и нельзя, история началась полгода назад, когда меня, пойманного рыболовецкой сетью глупо угодившего в передрягу атланта, в качестве диковинной игрушки подарили Королю в уплату долга, перед этим знатно накачав какой-то гадостью, лишающей возможности хоть как-то связанно мыслить, превращающей в послушную бестолковую марионетку в чужих руках.       Те отвратительные, погрязшие в своей алчности люди хотели быстрых денег (неважно, что они были грязными) и власти, но оказались совершенно не готовы к цене за полученные «блага», поэтому решили, что существо из другого мира сможет помочь им сохранить их жалкие никчемные жизни.       Глупцы.       - Кто это тут у нас, мммм? – тот роковой день я помню урывками, непонятными смазанными картинками, проплывающими мимо в густом белесом тумане дурмана, единственное, что было абсолютно четким, - надтреснутый голос где-то совсем рядом, то поднимающийся высоко, чуть ли не до противного визга, что хотелось немедленно заткнуть уши, то опускающийся до урчащего грудного порыкивания, неожиданно оборвавшийся резкими громкими хлопками, да холодные полные какого-то необъяснимого нечеловеческого сумасшествия глаза напротив, впивающиеся со странной жадной маниакальностью.       Она-то чуть и не стоила мне жизни, потому что вызвать интерес у Джокера – значит навсегда распрощаться с тем, что знаешь и к чему привык, распрощаться с самим собой.       Одно лишь упоминание его имени заставляет внутри все судорожно покрываться хрустящей корочкой инея, вызывает желание спрятаться в такое место, где даже самые темные из богов не смогут отыскать, - закономерный итог того, что его криминальная империя выстроена на трупах и безоговорочном первобытном страхе, в которой жестоко правит непредсказуемый ненормальный Король, и сейчас он, как никогда, напоминает древнего демона, что щедро сеет вокруг себя лишь хаос и смерть: белый мертвый свет огромных прожекторов высотки скользит по бледной покрытой различными рисунками коже, делая ее похожей на исписанный вдоль и поперек мрамор, клубится ледяным сияющим ореолом вокруг напряженной готовой в любую секунду к нападению фигуры, замершей с широкой неестественной улыбкой-оскалом на алых, будто измазанных в свежей крови губах, а вокруг верные «адские псы», с нетерпением жаждущие, когда их спустят с поводка, и беспрекословно исполняющие волю своего хозяина.       - Надеюсь, моей маленькой рыбке понравилась ее вечерняя прогулка, - он старается говорить осторожно, почти что ласково, будто с ребенком, чтобы не спугнуть, но голос под конец все же срывается на низкое дикое рычание, выдавая затаенное в глубине бешенство, что медленно прорывается наружу, и я опасливо делаю пару шагов назад, упираясь спиной в низкие ограждения крыши, - Пора возвращаться домой.       Как «интересно». Он, искренне веря в свои слова, называет домом тот огромный практически во всю комнату аквариум из прочного пуленепробиваемого стекла, наполненный отравленной специальным ядом водой, что делала абсолютно беспомощной, позволяя лишь бездумно перемещаться туда-сюда, и думает, что я туда по своей воле вернусь?       Нет, он, конечно, позволял мне выбираться оттуда, порой, в хорошие (если их так можно назвать) дни даже сам вытаскивал, усаживал рядом с собой, завернув в большое махровое полотенце, и подолгу рассматривал, что-то довольно мурлыча себе под нос, гипнотизировал, словно змея свою будущую жертву, пытливо изучал, склонившись столь низко, что с легкостью можно было различить едва заметные морщинки в уголках страшных голодных глаз, или с жаром рассказывал о собственноручно построенном мире, обещая показать все его сокрытые от посторонних красоты, сделать его частью, самой прекрасной, совершенной частью, какую только видывал этот проклятый город.       Сделать своей Королевой.       Но, к сожалению, плохих дней было гораздо больше. Мужчина часто был не в духе, метался по роскошно обставленным комнатам разгневанным зверем, снося и круша на своем пути все, что только попадалось под руку, без разбора стрелял по предметам, кричал так громко, что, казалось, вот-вот сорвет голос, иногда даже бросался на стены аквариума, и, яростно скалясь, неотрывно сверлил полыхающим безумным взглядом переливающуюся в свете хрустальных люстр голубоватую воду. В такие моменты даже его люди не решались беспокоить клоуна, с завидной прытью исчезая где-то в глубинах апартаментов, словно растворяясь в воздухе.       Джокер все больше пугал своей нарастающей одержимостью, за считанные мгновения впадая из одной крайности в другую, - предвестник скорых перемен, и навряд ли они станут положительными.       В последний такой приступ он чуть ли не за шкирку вытянул меня, забившуюся в дальний угол своей тюрьмы, больно обхватив ладонью мокрый затылок, и с силой вжался своим лбом в мой, тяжело отрывисто дыша. Не знаю, что на этот раз так взбесило сумасшедшего клоуна, да, и по правде говоря, абсолютно не имею никакого желания знать, но пытаться как-то успокоить его я также не могла – слишком непредсказуемым был мужчина – поэтому, зажмурившись, застыла в его руках недвижимой статуей, с затаенным страхом ожидая, когда он наконец остынет.       Его тело, будто в ужасной смертельной лихорадке, била крупная передающаяся и мне гигантскими прибойными волнами дрожь. Она только усилилась, когда ледяная, словно у мертвеца рука с пугающей татуировкой неестественно широкой ухмылки, сдавив мои щеки, властно закрыла рот.       - Уже завтра, солнышко, ты станешь непревзойденной, да, да, да. Несомненно, - уха, пуская мурашки по коже, опасно коснулся жаркий шепот, сменяющийся тихим ломанным смехом и глухим вибрирующим рычанием, полным предвкушения, - Станешь идеалом, возведенным мною в абсолют.       Эти слова оказались решающими. Медлить больше было нельзя.       Поэтому, дождавшись вечера (именно тогда мне разрешалось покидать аквариум, в котором как раз обновляли воду) и уговорив близкого помощника Джокера, что, гневно шипя в телефон, на время отлучился в свой кабинет, разрешить мне подольше посидеть снаружи, я, поджав под себя ноги, стала ждать, когда действие яда выветрится из организма, демонстративно заинтересованно разглядывая разложенные на низком кофейном столике газеты и внутренне отсчитывая заветные минуты.       Тик-так.       Девяносто восемь…       Тик-так.       Девяносто девять…       Тик-так.       Сто…       Тик-так.       Сто один.       - Извините, - высокий темноволосый мужчина в идеальном строгом костюме, что практически ни на шаг никогда не отходит от Короля, поворачивается и вопросительно приподнимает брови, - Вы не могли бы принести мне воды, а то я не знаю, где здесь что находится, а пить хочется очень сильно, - стараюсь выглядеть максимально потерянно, для пущего эффекта невинно хлопая глазами, чтобы не вызвать лишних подозрений, и учтиво добавляю: - Пожалуйста.       Он окидывает меня внимательным цепким взглядом, будто мысленно взвешивает все «за» и «против», и, все же кивнув, неспешно уходит, кинув напоследок: «Посиди здесь», не подозревая, что уже попался в ловушку, стоило мне только заговорить.       Выход на лестничную площадку высотки находится быстро (хоть и пришлось замарать руки, хорошенько приложив парочку невнимательных охранников об бетонную стену) также, как быстро приходит и решение, что бежать нужно никак уж не вниз, а именно наверх, на крышу, где маневра в действиях у людей гораздо меньше.       И вот я стою на самом краю, вслушиваясь в оглушающие раскаты грома в затянутых сгущающимися свинцовыми тучами чернильных небесах, с наслаждением ощущая оседающую на лице кружевной пленочкой, вплетающуюся тонкими переливающимися нитями в развивающиеся на промозглом ветру волосы влагу стремительно приближающегося ливня, а напротив ОН, самый худший из кошмаров.       - Давай, дорогая, хватит этих игр, - ледяные безумные глаза опасно сужаются, показывая, что сдерживается мужчина из последних сил, весь он как-то странно передергивается, ведет головой в сторону, будто пытается избавиться от чего-то невидимого, и сквозь зубы утробно рычит: - Не испытывай мое терпение. Подойди по-хорошему.       - Сначала пусть твои люди уберут оружие, - Джокер тут же заливается громким скрипучим смехом, ни на секунду не отводя пристального колючего взгляда, но несмотря на это щелкает пальцами, унизанными массивными золотыми кольцами, приказывая опустить автоматы.       - Готово, сладкая, - он раскидывает руки в стороны, из-за чего темная ткань дорогой рубашки распахивается, обнажая покрытую рваными линиями татуировок рельефную грудь, и делает несколько осторожных медленных шагов ко мне, - А теперь пора домой.       Вдох.       Выдох.       - Согласна, - сгущающуюся тьму прорезает яркий всполох молнии, первые тяжелые дождевые капли со звоном разбиваются о крышу, принося с собой долгожданный поток свободы, и я резко разворачиваюсь, перепрыгивая через ограждение, чтобы стремительно сигануть вниз, пока порывы холодного ветра доносят до меня страшный полный огненной ярости и кипучего отравленного безумия крик.       Мне остается лишь добраться до ближайшего порта, что так часто наблюдала из окон своей тюрьмы, и тогда все действительно будет кончено.       Джокер прав – пора ДОМОЙ.