Однажды...

Чувствую себя полным ничтожеством, но не могу остановиться. Тело настолько изголодавшееся по человеческому теплу, откликается каждой клеточкой. Чимин не осторожничает, нагло захватывая главенство, заставляя дрожать под своими прикосновениями. Поцелуями вытягивая мысли о неправильности ситуации. Плавлюсь, растворяюсь в диких ласках. Что я там говорил о «нежном ангеле»? Забудьте! Маленький паршивец даже стоя на цыпочках давит своей мужественностью. Откуда в нём всё это? Уже через секунду теряю нить рассуждения, падая в бездну собственной слабости. Кожа к коже, нерешительно обнимаю, зарываясь как давно мечтал, в густые выбеленные кудри. Приостанавливается, давая мгновение на восстановить дыхание, боясь что оттолкну. Нужно бы, но… Но вместо этого сам тыкаюсь губами. Сладость постепенно перерастает в неудержимую горечь, накрывая волной боли возвращая в реальность. — Стой, — почти кричу, сам не веря своей тупости. Вот он, стоит перед тобой, пылая от страсти. Хочет тебя, идиота такого. Хочет, видно даже невооруженным взглядом. А ты? Ты грезишь о несбыточном. Ловишь призраков прошлого. — Стой, Чимин! Всё это… Неправильно… Так не должно быть. Ты не должен так делать больше. — Что? — Пак всё ещё мажет поцелуями, но уже по шее, выбивая глухое утробное рычание из моей грудины, — почему неправильно, тебе это нужно. Я же вижу нужно, — тянет мочку уха за колечко серьги. Чёртов провокатор! — Мелкий, если ты решил попробовать с мальчиком, то я не лучший вариант. Поверь. — Почему? — блядство, да он и правда издевается! — Прекращай хернёй страдать, правда, — так не хочется останавливать всё это, но если не сейчас, кто знает во что выльется, — это слишком жестоко с твоей стороны. А с моей просто подло пользоваться таким, как ты. И вообще сейчас не лучшее время начинать интрижку. — Каким таким?! Думаешь я просто так? — отходит на шаг, только чтобы взгляд не был таким жалостливым, — думаешь экспериментов захотелось, с жиру бешусь, да? — Я не знаю, — хочется закурить, — я не знаю что в твою распрекрасную голову зашло, но не надо, — Хочется отмотать назад и стереть произошедшее. Ведь знал, плохо кончится. Знал, но поддался искушению. Сука! — давай забудем. — Ты мне нравишься, — вот так прямо смотря в глаза. — И что мне делать теперь с этой информацией? Где же сигареты?! — Хлопаю по бокам, неожиданно понимая, что всё время был в одних труханах. Как кстати и мой герой любовник. Черт. — Я тебе тоже нравлюсь, так в чём проблема? — упертый маленький избалованный мальчик. Как же ему объяснить? — В том, — огрызаюсь, злясь на самого себя скорее, чем на блондина, — ты сам не понимаешь в какое болото лезешь. — Так расскажи! Сколько можно изводить себя и окружающих? Нельзя быть таким эгоистом, Тэ. Ты правда мне очень дорог, как друг и не только. Но я с ума схожу от неведения, что происходит. Мне больно на тебя смотреть. И самое тупое… Я не знаю, как помочь. Молча выхожу, торопливо втягивая слёзы. Гребаная мелодрама задолбала. Прямо герой бразильского телесериала из девяностых. Бред какой-то… Джинсы, кожанка прямо так, на голое тело, старые кеды и зажигалка. Почти слетаю вниз на улицу и наконец позволяю организму полноценный вдох. Господи, и что это сейчас было?! Ещё одна издевка? Или шанс… Ловлю проплывающую мимо девушку, шмаляя у неё сигарету. Улыбается, кокетливо выуживая из брендовой сумочки пачку элитных тонких. Подмигивает, задерживаясь на лишних пару секунд на моих пальцах. Наивная, знала б что ещё минуту назад этого красавчика самого чуть не отымели, как последнюю блядь. — Спасибо, — подмигиваю в ответ, — ещё увидимся, — не кривя душой. Давно её заприметил, живёт в соседнем доме, девочка красива настолько, насколько и тупа. Короче на разовый перепихон самое то. Надо бы номерок как-нибудь взять. Провожаю взглядом аппетитные формы, скрипя раздолбанными детворой качелями, прокручивая недавние события. Чёртов Пак Чимин, где ж ты был этак десять лет назад? Где-где, в школе учился, маму слушал, лапшу кушал… И мозг взрослым дядечкам не выносил. Бьюсь башкой о металл в надежде вышибить из себя дурь. Не помогает, добился лишь внимания проходящих. Нужно линять, психушка на сегодня не в моих планах. — Нагулялся? — Вполне, — просачиваюсь тенью в спальню, заваливаюсь прямо как есть на всё ещё теплые простыни. Пак заходит следом, плотно закрывая дверь за собой, даже для надёжности щёлкая задвижкой. Серьёзно?! Дожили. В собственном доме одному побыть не дают. — Поговорим? — плотные шторы скрыли от окружающего мира, отрезая связь с ним. Чимин сверлит взглядом, надвигаясь неизбежностью. Молча закрываю глаза, вслушиваясь в бешено колотящееся сердце. Постель прогибается под тяжестью ещё одного человека. Обманчиво спокойное дыхание. Рассматривает, осторожно убирая прядь с моего лица. Разглаживая глубокие морщинки вокруг глаз и ниже, подушечками по щеке к пересохшим губам, очерчивая их по кромке. Кадык дергается вверх от единственного лёгкого поцелуя. Грудная клетка ходит ходуном под распахнутой косухой, выдавая с потрохами хозяина. Прохладная ладонь ложится прямо на взрывающееся от напряжения сердце, успокаивая словно маленького. — Почему? — голос дрожит надрывно, — с чего это ты вдруг решил поголубеть и наградить своими чувствами меня несчастного? — Это невозможно объяснить, это просто есть, — как у него всё просто. — Давно? — хотя какая к демону разница… — Сначала я злился на тебя. Убить готов был за тот поцелуй в клубе. Перед всеми друзьями ведь. Злился так, что думал об этом постоянно. Слишком много думал. Не верю, что геями становятся вот так просто. Значит оно во мне было с рождения, — ладонь двинулась дальше по ребрам, повторяя контуры татуировки, — и не говори сейчас, что я просто запутался и хочу новых ощущений. Тогда на собеседовании меня будто парализовало, когда тебя увидел снова. Всё не мог себе позволить взглянуть на твои губы, боялся признаться что хочу их. Хочу ещё раз их поцеловать. — Ёбть… — только и могу в ответ. Значит этот шельмец в шкуре ягненка сам вёл охоту на задницу старого койота. Приплыли. — И всё? Больше ничего не скажешь? — Нет. — Почему? У тебя же никого нет, почему нам не попробовать? — Напробовался знаешь ли, — прерываю наглые попытки залезть себе под джинсу, — устал. Для тебя я стану первым из, а ты для меня очередной попыткой и разочарованием. Не хочу опять влюбляться и в очередной раз разочароваться. И тебе это не к чему. Неизвестно сколько мне осталось, а оставлять в твоей судьбе подобное пятно, нет увольте. К тому же я никогда не скажу, что люблю тебя. Ты этого не заслужил… Никто не заслужил… Четырнадцать лет назад. Старшие классы. Я привык к ежедневному унижению, боли и мерзкому привкусу крови в копе с тупыми приступами пустоты, заполняющей всё нутро. Намджун стал моим личным преследователем, кошмаром не дающим хоть на немного вздохнуть воздуха свободы. Была ли это личная ненависть ко мне или некое извращённое проявление любви и заботы о младшем брате, честно мне было всё равно. А Чонгук… А что Чонгук? Знаете, что самое страшное в отношениях? Для меня это предательство. Нет не другого, а самого себя. Предательство своих чувств, подменяя их на так называемом «правильные», душевная трусость, а иначе я никак не могу описать поведение Чонгука. Он всё это видел, но никак не реагировал на терроризирование моей персоны старшими. Оставаясь в неком нейтралитете, наблюдая со стороны за всем этим театром абсурда. Смотрел своими оленьими глазами и молчал, не оставляя хоть какую-то крупицу надежды. А я в свою очередь с неким маниакальным удовольствием наслаждался всем этим, словно наказывая нас обоих за запретную любовь. Джунова шайка изобретательно нагибала, каждый раз заставляя удивляться извращённости пыток, выбивая очередные крики боли. Вскоре исчезли и они, я перестал надеяться на спасение, научился абстрагироваться и даже не показывать свои эмоции в угоду взбесившейся публики. — Нравится, да? — ловлю короткий взгляд любимого в мутном отражении сортирного зеркала, смывая с губ запёкшуюся кровь, очередной подарок его братца. Единственное место, где чаще всего встречаемся. Банально, примитивно? Да, это просто жизнь. Молчит. Как же я ненавижу эту тишину, — Знаешь, может и к лучшему, что у нас ничего не получилось. Любовь не терпит трусов, — дёргается, нервно дёргает идеально белую сорочку, быстро направляясь к выходу. Ну уж нет, не сегодня Куки! Успеваю первым, перехватывая за запястья, толкаю в кабинку, запираюсь на задвижку, — да сколько можно надо мной издеваться?! — его испуг чувствуется в каждом движении расширенных зрачков. Моя маленькая победа, хочу чтобы он боялся, хочу чтобы знал… Почти рычу, когда затыкаю его раскрывшийся в ужасе рот своим, врываясь жестким, кусающим поцелуе. Внутри всё переворачивается, скручиваясь в тугой узел где-то в районе сердца. Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Как же я его ненавижу! Мажу алым, мечу его ангельские черты, марая светлое, чистое, своей болью. Мне нравится его реакция, нравится, как он борется сам с собой, не решаясь то-ли оттолкнуть, то-ли ответить. Нравется его мучения, Господи, как нравится его смятение. Он мечется в агонии, пока моя ладонь слишком медленно движется по хлопковой ткани, останавливаясь ненадолго на бьющемся пульсе. Отпускаю всё к чёрту, накрывая вздыбленную ширинку, сдавливая плоть под ней, так сильно, как только возможно. Хрипит, когда мои ледяные от возбуждения пальцы ныряют под тугой ремень, ухватываясь за основание, инстинктивно втягивает и без того впалый пресс. Смотрит зло, колко, но не отказывает себе в удовольствии, толкаясь самостоятельно, подставляясь под откровенные ласки. Вожу плавно по стремительно набухающей плоти. Проклятье, как же неудобно! Хочу по другому, хочу видеть, чувствовать сполна! Я заслужил, хочу! Шипит, позволяя стянуть брюки вместе с бельём. На мгновение всё происходящее кажется очередным мокрым сном, но горячий бугристый член в ладони слишком похож на реальность. Целую, как помешавшийся, захлебываясь эмоциями, кусаюсь, зализываю и снова целую, навёрстывая за все года, пока дыхание сбивается настолько, что аж лёгкие горят. Оторвавшись от вспухших розовых губ, опускаюсь на замызганный пол, садясь на пятки, цепляясь за тощие смуглые бёдра ногтями. Так близко ещё ни разу… Ревностно отмечаю с прошлой встречи он изменился, немного завидно, ведь он вроде как младше, но обгоняет в физическом развитии именно ТАМ. Что за несправедливость? Да у него есть даже жёсткая дорожка чёрных завитков прямо от пупка к… Не то что у меня цыплячий пушок… Кхм… Заливаюсь краской до кончиков ушей, от осознавания происходящего. Один страх на двоих и не могу даже пошевелиться, решимость тает, оставляя после себя горечь. Зачем я всё это делаю, для чего? Разве это что-то изменит и он по взмаху палочки, как в сказке, вдруг обретёт смелость и даст отпор брату? Он смотрит, как же он смотрит сейчас, будто проверяет на прочность, спасую ли я. Наивный, мне давно нечего терять, гордость похерил, когда позволил в тебя влюбиться, мой милый Чонгуки. Мелкий кончает от первого, едва уловимого прикосновения к крепко стоящему члену, забрызгивая солеными каплями губы. Минута, другая… — Ты этого хотел? — мне не показалось, со мной заговорили? А вот теперь моя очередь играть в молчанку. Откуда у него столько силы? Дёргает вверх, меняясь местами, я и не замечал раньше, что мы одного с ним роста. Его кончик носа проходится по виску, смело, нагло, опасно, такого Чонгука я ещё не знал. Обдаёт горячим дыханием, подбираясь к шее, слизывая стекающие капли семени. Теряюсь, таю, растворяюсь, его поцелуи спускаются к ложбинке ключиц и кажется сейчас я и сам спущу прямо в бельё, ну же, — ты хочешь, чтобы мы трахнулись? Да? Так давай сделаем это, и закроем уже этот вопрос раз и навсегда. А вот к этому жизнь точно не готовила. Мой маленький невинный Куки, предлагает сделать ЭТО?! Сам?! Что ответить — да, хочу, но как-бы надеялся быть в роли актива и лет так через… Или — нет, прости я вообще ещё не готов к серьёзным половым отношениям? Дрочка на речке и недоминет, это ещё куда не шло, но вот это… — Подожди, что означает раз и навсегда? — еле хриплю под натиском малолетки, возомнившего себя альфачом. Словно в первом классе, краснею, даже дышать забываю, отдаваясь без остатка. Он не слушает, шарит слепо освобождая меня от одежды. И целует, целует, целует. Я жизнь готов отдать за эти мгновения. И пусть всё будет, как он хочет, не жалко, пусть берёт. Водоворот затягивает, оглушая, он по всюду, его руки, его губы. Тормозов нет, как и нет запретов. Голос срывается от стонов, он жадный, нетерпеливый, словно анарексик в кондитерской, не знает с чего начать и поэтому надкусывает всё до чего может дотянуться. Беспардонно лапая, шлёпая по тощей заднице, грубо разворачивая, ставя в позицию — мордой к стене. Плюёт меж половинок, размазывая, а я пищу от предвкушения, как девчонка, ей-Богу… Мысль о продуманности его действий мелькает бегущей строкой и тут же исчезает, перебиваемая всполохом адской боли. В глазах темнеет и на секунду полный вакуум. Кричу беззвучно, глотая слёзы. Палец безжалостно орудует внутри, раздирая до крови стенки толстой кишки ногтём. Он что-то шепчет, снова сплевывая, наваливаясь всем весом на спине. Ничего не слышу и не вижу, шкрябая белую облицовочную плитку, чувствуя как между ног липко, скользко, гадко. Резкие толчки и тупая боль. Больше ничего. И этого чудесного мгновения я ждал?! Да? Обнимает, постепенно возвращая в мир живых, тяжелым дыханием приподымая волоски на загривке. Что же дальше? Что теперь будет с нами? — Тэха, — Гук как-то непривычно осторожно разворачивает к себе лицом, стирая с щёк ручейки слёз, — я кажется люблю тебя… Мой первый раз… И мне глубоко насрать, что он случился в школьном сортире с болтающимися в районе щиколоток штанами и заляпанными кровью и спермой ляжками. Это случилось и я смеюсь, как сумасшедший, целую того, кто только сейчас истерзав тело, вознёс душу на небеса одной только фразой… Он кажется любит меня, слышали? Чон Чонгук любит меня!!! И пошло оно всё! Я буду бороться. Буду. Бороться… — Я буду бороться, — Чимин улыбается, резко седлая мои бёдра, — ты плохо меня знаешь, если думаешь, что я сдамся. И когда-нибудь ты признаешься в любви. Правда-правда. — Значит не отстанешь, да? — скидывая фигова наездника. — Да, — лыбится, довольно. И куда подевался тот альфа, что недавно зажимал меня в ванной? Хамелеон. Какой ты настоящий Блондинчик? — Пак Чимин, я официально тебе заявляю, я никогда тебя не трахну, — для пущей правдивости даже ладонь на сердце возложил. — Ага. Ок. Но есть и другие варианты, — последнее было сказано уже из кухни. — А ну вернулся, мелочь задрипанная!!! — Божечки-кошечки, походу на меня открылся сезон охоты.