«Что же мне теперь делать?»
Вскрыться, нахуй. Ёрзаю и укладываюсь комфортнее, хмурясь от сопровождающего кроватного скрипа. Через плечо зыркаю на часы. 10:23.10:46.
Настойчивый стук в дверь отвлекает, и я, оторвав взгляд от циферблата будильника, быстро переворачиваюсь на бок и прикрываю глаза. Ещё пара секунд, и войдёт. Она постоянно так делает: якобы деликатно даёт мне время приготовиться к её компании. Всегда удивляли эти редкие моменты маминой эмпатии. – Стас, – еле слышный скрип за спиной, тишина – оглядывает комнату, замявшись, – и приближающиеся шаги мягкой поступью. – Ты… спишь? Да, сплю. Сплю, уходи. – Нет, – отвечаю негромко, в прищуре приоткрыв глаза, веду плечом и разворачиваюсь на спину. Ну, что хотела? Мама присаживается на край кровати и аккуратно кладёт руку мне на бок, на котором одеяло скомкалось ворохом. Не отстраняюсь. Пусть. – Мы с отцом… – начинает она, прикусив губу, словно в сомнениях, – волнуемся о тебе. – Потому что я пропускаю уроки? – вопросительно приподняв бровь, спрашиваю я и рукой поправляю подушку, укладывая голову удобнее. – Я всё сдам, обычное дело. – Знаю, – смягчившись во взгляде, неловко улыбается она. – Меня волнует больше то, п о ч е м у ты не ходишь в школу. Видя моё недоумение, она спохватывается и начинает лепетать: – На днях звонила ваша классная, сказала, что весь класс делает какой-то проект… по обществознанию, кажется. И... Ты совсем не участвуешь. Её беспокоит, что ты совсем ни с кем не общаешься, на переменах отстранённо «сидишь в телефоне», она попросила… – Поговорить со мной, да? – разочарованно хмыкаю. Какой же я наивный… – Понимаешь, это ненормально: у тебя нет друзей. Но почему? Ты хороший мальчик… Меня беспокоит то, чт… – Мам, – не выдерживаю, стараясь не сорваться на грубость. – Не надо. Уязвлено замолкает, поджимает губы и нарочито спокойно переспрашивает, с некоторой боязливостью заглядывая мне в глаза: – Не надо что? Делать вид, что ты волнуешься. Сглатываю и медленно выдыхаю через нос. Чувствую, как жилка на шее слегка подрагивает. Ну, тш-ш. – У меня есть друзья, – отчётливо проговариваю в попытке… Чего? Оправдаться? Сгладить момент? Подтвердить её слова по поводу «хорошего мальчика»? Не лучше ли открыто сказать – нет, я не хочу ни с кем общаться, потому что… Потому что мне не интересны эти быдланы. Потому что новая школа просто отстой. Потому что у меня действительно были когда-то приятели. Но тебе с отцом так нужно было переехать. И вы бросили всё. Потому что меня бесит твоя непрекращающаяся депрессия, бесит папина работа, а ещё больше бесит то, что вы – мы – больше не семья. – У меня есть друзья, и всё правда нормально, – повторяю, мотая головой и вставая, чтобы дойти до шкафа и захватить джинсы с футболкой. – Не вижу причин для беспокойства. Я всё-таки подросток: время такое, когда многое нужно переосмыслить. Вырисовываю пальцем замысловатые узоры на тёмном дереве и жду, что она ответит. Но за спиной лишь звенящее молчание. Оборачиваюсь и натыкаюсь на её взгляд, рассеянный. Неужели снова прокатило? Но почему молчишь, зная, что я вру? Почему не настаиваешь на своей правоте? Почему тебе плевать? Лучше убегу. Вырвусь. Выговорюсь. Тряхнув головой будто отмахнувшись, отворачиваюсь и прохожу к двери. Пальцы нетвердым движением касаются дверной ручки. Мягко нажимаю вниз, слушая свой голос, словно отделившийся от меня самого и изрекающий гладко, спокойно: – Я в душ. А затем в магазин. Нужно что-нибудь?***
Когда я проснулся, был уже обед, а мой желудок безумно желал, чтобы его обладатель вкинул чего-нибудь внутрь. Поэтому сейчас я хожу по магазину вдоль стеллажа с молочными продуктами и перебираю пачки разных фирм, пытаясь решить, какое брать. По мне, так разницы нет, – всё одно и то же. Я вообще мало верю в существование некого многообразия. Не в наше время. Пёстрые ряды гипермаркетов растягиваются на метры вперёд, приманивая покупателя якобы уникальностью продукта и свободой выбора – я могу сам решить купить ли кофе из Бразилии или обойтись таким же, но местного производства! – однако, ключевым для покупателя остаётся лишь стоимость. Ценник любого продукта решает, как скоро ты отравишься: раскошелишься – есть возможность обойтись без последствий, сэкономишь – будь готов скататься в больничку на машинке скорой помощи. Конечно, я преувеличиваю. Я не жантильный маменькин эстет или околошкольный революционер, но меня это бесит. Бесит, что постоянно есть риск быть наёбанным. Государством, учителями, людьми, которым и в которых ты верил. Как злобный серый волк с лёгкостью уничтожает милый, надуманный домик наивного поросёнка, так и жизнь одним щелчком скидывает розовые очёчки с твоих глазёнок – смотри сюда, говорю, и не смей отворачиваться. И нет никакой гарантии, что твои поступки и решения – единственно верные. И никто – никто! – не скажет тебе, как нужно, как правильно. Живи и с ужасом осознавай – ответишь за всё сам. Логично, правильно, по-взрослому, но всё равно так… жутко. Обмазываясь внутренним экзистенциализмом, выставляю свои покупки на продуктовую ленту – сыр, финский хлеб с отрубями, молоко (с котом на упаковке), килограмм нектаринов и…– барабанная дробь – мармеладки. Куда же я без них?«– А ты у нас по мишкам, оказывается! – По Фармишкам. – Ха-ха-ха!»
Губы невольно поджимаются, а на глаза набегают предательские слёзы. Раздражённо мотаю головой и жмурюсь, почти психуя: да перестань же ты кукситься! Не оно ли и лучше – не затягивая, узнать истинное к тебе отношение? Не томиться надеждой, не обманываться снова и снова – выискать в душе этот наивный сорняк, нащупать его криво вросшие корни, вырвать их и скорее выкинуть в первый попавшийся мусорник. Всё! Всё ли?.. Скидываю набранное на продуктовую ленту и нетерпеливо жду, пока тётка на кассе ловко, но до грубости резко, по порядку пробьёт покупки. Отпикав почти всё, она наконец хватает пакет с фруктами и подводит его под сканер штрих-кода – ноль реакции. Кассирша закусывает сочную губу – видно, что это сегодня не в первый раз, – и резко отводит-подводит пакет снова к аппарату. Ничего не меняется. Улавливаю еле слышное нервное цоканье языком, и затем крикливым голосом мне выплёвывается: – Идите перевзвешивайте, аппарат не читает! И швыряет со злостью мне в руки несчастный кулёк. Охуенно! Аппарат у вас не работает, чему сочувствую, но я-то тут причём? Я его ломал, что ли?.. Окидываю её нахмуренным взглядом и, еле сдерживаясь, чтобы не зарядить этот комок с фруктами обратно ей в рожу, ставлю его обратно на продуктовую ленту и отчеканиваю: – Нет, я, пожалуй, обойдусь. На что сие исчадие советской действительности – а на бейджике безобидно: «Петрушенко Галина», – чмокнув ярко намазанными помадой губами и смахнув сальные пряди реденьких волосюшек с потного лба, кисло отвечает: – Не хотите – как хотите, молодой человек! Никто не заставляет! Развожу руки в недоумении, злобно фыркнув – ну и мерзкая же ты! Слышу за спиной смешки других покупателей. Поджав губы и размеренно выдыхая носом, расплачиваюсь и отхожу к столешнице, чтобы сложить свой товар. Настроение уже не то чтобы на нуле, оно уже в минусе. Забрасываю немногочисленные покупки к себе в рюкзак, натыкаюсь взглядом на книгу жалоб. А что, если… Прищуриваюсь, снедаемый обидой и злостью. Взять подумать... В стране безработица… Вакансионный хаос… Тяжело… Может, какой-то человек ищет себе местечко, где будет с радостью работать, никому не мешая… А эта мымра – кидаю взгляд на кассиршу, которая так же невозмутимо продолжает швырять продукты на ленту – мешает кому-то осуществить свою российскую, суровую, но мечту. Не дело… Поправив на плече рюкзак, хватаю книжечку и начинаю пролистывать до последней записи. О, а она написана сравнительно недавно. И в ней как раз-таки фигурирует наша героиня. Ну-ка.«Петрушенко Галина – чуткий и внимательный кассир, всегда складывает продукты в пакет, вежлива и приятна в общении с покупателями».
Да? Вы серьёзно? Чуткий, внимательный? Пф-ф-ф, да как бы не так! Иронично фыркаю и хватаю ручку. На чистом листе напротив своим детским, корявым почерком вывожу:«Галина Петрушенко – просто катастрофа на рынке труда! Грубая, дерзкая и неприятная! Мало того, что она пренебрежительно относится к купленному товару, так ещё и хамит, огрызается! Прошу принять меры».
Написав, захлопываю потрёпанную книжечку и кладу её на место. Вот так-то. Маленький мой вклад на весы Фемиды. К сожалению, до карания мечом мне ещё далеко… Удовлетворённо хмыкаю и, накинув вторую лямку рюкзака на плечо для полного комфорта, пружинистым шагом выхожу из магазина. В лицо ударяет прохладный ветерок, уже осенний, с явными нотками гниющих листьев и приближающегося дождя. Брр, ненавижу дождь. Нужно скорее дойти до общаги, пока не ливануло. Спустившись с крыльца и подождав пару минут на светофоре, перехожу дорогу и через пару метров сворачиваю за угол к общаге. Издалека вижу, что пара компашек сидит на скамейках у входа. Кто-то же стоит рядом и курит. Почему-то вспоминается школа, где таким же образом – только у чёрного входа – собирались ученики, озиравшиеся: как бы не спалили с сигаретами. Около общаги до тебя, конечно, никто не докопается – главное, не дыми в помещении, остальное по желанию. И хорошо, мне кажется. Внимание привлекает движение открывающейся двери. Отстранённо переключаю взгляд на того, кто вышел. Внутри всё замирает. Нет, пожалуйста, только не сейчас… Фарм сбегает по ступенькам, машет кому-то у скамеек и, развернувшись, шагает в мою сторону. Замечаю, как он дёргается, увидев меня. Шаг замедляется, но настороженно-спокойно он смотрит мне прямо в глаза. Что в его глазах – злость? Разочарование? Жалость? Не прочесть. Сердце начинает заходиться испуганным кроликом. В ушах лёгкий шум со сверхзвуковой скоростью перерастает в надрывный, оглушительный набат. Собираюсь идти дальше, как ни в чём не бывало, но не выдерживаю. Поравнявшись, отвожу взгляд и опускаю голову. Пальцы до боли впиваются в лямки рюкзака. Я просто пройду мимо, просто... – Стас, – тихо окликает он, мягко, но уверенно удерживая меня за предплечье. Подавленно поднимаю на него глаза, не произнося ни слова. – Это что – бойкот? Не разговариваешь со мной? – улавливаю тёплые нотки в голосе, какие бывают только у него. Или мне кажется? Галлюцинирую от стресса? Деликатно дёргаю плечом, отстраняясь и по-прежнему смотря ему в глаза. – Да н-нет... С чего ты взял? – С того, что я окликнул тебя по имени, а ты не ответил? – усмехается он как-то... По-другому. Не так, как раньше. Отрешённо, где-то на грани сознания ощущаю напряжение, выросшее между нами словно громадное уродливое дерево. И его переломанная, изогнутая ветвь пронзает мне сердце. Приблизительно так можно сейчас объяснить короткую вспышку острой боли в груди. Сильные пальцы крепче смыкаются на моем плече, заставляя мимолётно взглянуть на них и вновь вернуться к лицу Фармана. Его нахмуренные брови отбрасывают тень на задумчивые, но решительные карие глаза. От былой улыбки лишь след – прозрачный, едва видимый. – Стас, давай поговорим? – скорее утверждая, нежели спрашивая. – Р-разве тебе не нужно на работу? – с трудом выговариваю, чувствуя, как тело медленно покрывает мелкая дрожь. Нет, разговаривать сейчас я точно не готов. – Нужно, но немного времени у меня есть, – кивает он. – И я хочу обсудить с тобой произошедшее вчера. – Я… – напрягаюсь, отчаянно пытаясь придумать какую-нибудь адекватную отмазу. Мозг, кажется, в отключке полностью. – Давай потом? Я не могу сейчас… Эм… Понимаешь, звонил отец, просил отвезти ему документы, говорит, это очень срочно… – начинаю медленно отходить, еле сдерживаясь от желания припустить гепардом. – Поэтому я сейчас мигом в общагу… В общем, увидимся. Фарман ничего не отвечает, провожая меня внимательным, нечитаемым взглядом. Бля-а-а, кажется, он не поверил… Машу ему рукой и резко отворачиваюсь, ускоряя шаг и вжимая голову в плечи. Вот долбоёб… Опять всё испортил. Теперь он вообще подумает, что я – полный кретин. Сказка.***
Мне всегда с трудом давались межличностные отношения. Поэтому я сбегал в Интернет, социальные сети, миры онлайн-игр, иногда – книг. Бытует мнение (среди людей постарше), что всё наше поколение – дети, выросшие на гаджетах и виртуальной реальности – разучилось жить в обществе людей. В чём-то они может быть и правы. Мы заменяем себе окружающую действительность списками друзей в социальных сетях, аватарками и красивыми словами о том, какие же мы ранимые, затерявшиеся волшебники, талантливые неоценённые гении. Но это идиотизм, если честно. Поставить крутой статус, обрезать удачный кадр для инстаграма и запостить с комментарием «Смотрите, как круто я живу». Этот набор действий не делает тебя крутым творцом, не решает проблем в семье, не избавляет от замкнутости и навязчивых мыслей о собственной ничтожности. Самообман сладок, но в душе-то, наедине с собой, ты знаешь: не прокатит. И в чём смысл тогда? Пролистываю череду сообщений во вконтакте двухдневной давности – «привет, куда пропал?» «го в дотку, пидр», «зырь какой лол» и другие – оставляю их непрочитанными и включаю музыку – какой-то лоуфай, ещё до переезда добавленный в аудио. Вставляю наушники, прикрываю глаза и прислоняюсь спиной к стене. Призрачные переборы укулеле вспыхивают, будто приглушённые огоньки сверчков на слегка шуршащем фоне, ласково вплетаясь невесомыми щипками между собой. Затем вступает глухой сэмпл*, а неторопливые биты начинают отбивать ленивый ритм. Музыка приятной волной льётся в сознание, и я расслабляюсь, позволив мыслям растворяться в звуковой изоляции.***
Проснувшись, обнаруживаю, что комнату уже окутал вечерний полумрак, а тени поселились в комнате, затаившись по углам. Музыка так и шипит в наушниках, и как только глаза привыкают к темноте, я замечаю их валяющимися на подушке рядом – видимо, выронил во сне. Слышится шорох, присматриваюсь – Сергей стоит около своей кровати спиной ко мне и стягивает свитер, ловко вывернув плечи. На кровати – раскрытая сумка и телефон. Судя по всему, только пришёл; зыркаю на часы мобильника – 23:47. И где его черти носят вечно? Он тянется к футболке, что висит на спинке кровати – невольно отмечаю, как изгибы его тела повторяют движение. Накинув её, умело поправляет растрепавшиеся волосы на правой стороне головы. Пальцы пробегаются по чёрным прядям, укладывая их в привычную копну. Лежу, не шелохнувшись. Когда этот парень молчит и не знает, что за ним наблюдают, не подумаешь, что он – последняя заноза в заднице мамонта. Ловлю себя на мысли, что он мог бы мне даже… понравиться? Брр, Стас, хватит. Не в той степи у тебя мысли гуляют – от отчаяния, ей-богу. В темноте вспыхивает белым пятном экран сергеевского айфона. Раздражённый, слегка усталый вздох парня даёт понять, что он с радостью не отвечал бы на этот звонок. Подхватывает сияющий прямоугольник, разворачивается ко мне лицом и что-то набирает пальцами на экране. Свечение экрана позволяет заметить то, как хмурятся его брови. Вдруг он переводит взгляд на меня, и я вижу, как его губы поддёрнула лёгкая усмешка. Не успеваю моргнуть, как оказываюсь объектом сканирования жёлтых, едва ли не светящихся в темноте глаз. Нога начинает нервно подёргиваться. – Спи дальше, спящая красавица, – тихо бросает он и с телефоном в руке бесшумно выходит из комнаты. Вот палево, а! Зараза!***
– Ладно тебе, рыженький, кончай ломаться, а? Сергей закусывает губу и насмешливо склоняет голову набок. С протестом отнекиваюсь. Нет, я пока не готов. Какие бы мысли ни крутились в голове и какие бы чувства ни одолевали ослабевшее сознание – это не то, что мне нужно в данный момент. – Думаешь, я тебя не заставлю? – хмыкает сосед, плотоядно облизываясь и придвигаясь ко мне. Да чёрт… – Это у тебя первый раз? Что?.. – Поэтому ты боишься? – наседая, ухмыляется этот ублюдок. – Но это тебе не навредит, уверяю… – Опустив руку, он – повозившись – вытаскивает искомое из штанин. – Позволь себе расслабиться... И настроение улучшится, вот увидишь. – Да я правда не хочу, – выпаливаю, почти хныкая от бессилия. Он поднимается, встаёт прямо напротив меня и уже сурово приказывает: – Рот открой, или насильно засуну. Наш Станислав терпит фиаско – подчиняюсь, закрывая глаза и размыкая губы. Вставляет. – Сожми теперь губами, – добавляет он. Ты ёбненький, что ли? Я тебе не малолетняя девочка-целочка! Тем не менее, сжимаю. Удовлетворительно кивнув, чиркает зажигалкой прямо у меня под носом. Чувствую расплывающийся душистый аромат чудо-травки – слегка горьковатый, насыщенный, терпкий. – Умничка, сла-а-авный мальчик, – самодовольно тянет Сергей, убирая смоляную прядь за ухо. – А говорил «не хочу, не буду». Кидаю на него нахмуренный взгляд и осторожно затягиваюсь, прислушиваясь к ощущениям. Подержав дым на языке, расслабляю горло, позволяя ему проникнуть внутрь. Едва не закашливаюсь, тут же выпуская обратно. Плотный дым струится вбок, постепенно растворяясь – как и моё волнение. На смену приходит уютное и тягучее спокойствие, ощущение комфорта... Будто бы здесь я всегда и должен был быть. Вкус тоже своеобразный, но приятный, хоть сигареты и привычнее. Ладонь Сергея скользит по шее, проходясь кончиками пальцев по коротко бритым волосам; медовые глаза внимательно наблюдают. А я наблюдаю в ответ из-под полуопущенных ресниц, вздёрнув подбородок и широко расставив ноги. – Хм, неплохо… – его губы растягиваются в почти что зверином оскале. Широкие плечи, но не такие широкие, как у... И руки тоже. Не такие большие. И не такие сильные, бьюсь об заклад. И его... Глаза, запах, его футболка, его улыбка, ступни, скулы, ногти, голос... Трясу головой, отгоняя наваждение. Меня словно лихорадит. Встаю, отхожу к окну. Оборачиваюсь и окидываю рассеянным взглядом комнату – на стол, сдвинутый в центр комнаты, составлено несколько бутылок пива и две пачки кальмаров; а также крафтовая бумага и пакетики с травкой. После того, как я спалился, Сергей вернулся спустя час с этими «трофеями» – похоже, я начинаю догадываться, в какой сфере проворачиваются его «загадочные» дела и куда он постоянно пропадает. Ничего удивительного, впрочем. Решив, что спать мне всё же не нужно, Сергей захотел посидеть вместе. Прямо как в первый день нашего знакомства и заезда, когда я ещё не знал его имени. Только тогда не было каннабиса… – Ну как? – интересуется, и я с ленцой перевожу на него взгляд – уселся на мою кровать, скрутил себе косяк, языком полоснув по кромке, затем понюхал. – Хорошо? – М-м-м… – мнусь и, не ответив, делаю ещё одну затяжку, ощущая губами мягкую шершавость бумаги. Хмыкает и кивает на ровный рядок выпивки. – Выпей тоже, – заметив недоумение, добавляет, кивая активнее. – Ломаться только не вздумай, голова небось раскалывается после вчерашнего. Дёргаю плечами. Ничего не исправить, время вспять тоже не... Не-е... Повернуть? Да. Смысл думать о вчерашнем... – Сколько? – On the house. (п/а: с англ. «За счёт заведения») Да с чего такая щедрость-то? Приподнявшись, он подцепляет бутылку и умело избавляется от крышки. Горлышко бутылки, чуть пшикнув, выпускает из ёмкости струйку холодного пара. Молчу и не двигаюсь, потягивая косяк и наблюдая за его движениями. Откидывает жестянку на стол и протягивает мне бутылку. – Пей давай, – добавляет, уверительно стрельнув на меня своими жёлтыми глазами. Подступив ближе, обхватываю свободной рукой запотевшее горлышко – холодное – и невольно цепляю сергеевские пальцы. Едва не отскакиваю, чудом не роняя пиво на пол. Отвожу взгляд, смутившись, и, покрепче обхватив пальцами бутыль, отступаю на прежнее место. Слышу насмешливое хмыканье. – Пугливый оленёнок, – и делает глоток, смакуя. «Сам олень», – проносится в голове, но я не решаюсь озвучить. Вместо этого повторяю движения парня, отпивая немного – не хочется рисковать, вчерашнее помешательство всё ещё свежо в памяти. Горьковато-кислое пиво обжигает язык. Отставляю бутылку на подоконник, и немного пошатываясь, подхожу к столу. Стряхиваю обгоревшую труху в пепельницу и сажусь рядом с соседом, слегка качнувшись от появившейся слабости. Снова затягиваюсь. Кажется, что дым везде – заплыл в рот, вторгся дальше, заставляя напрягать горло и дышать усерднее; растёкся по всему телу и окутал мысли заслоняющим туманом. – Стас, ты ведь так и не ответил вчера, – словно сквозь марево сна, откуда-то издалека говорит Сергей, медленно затягиваясь и неспеша выпуская дым, белёсым драконом взмывающий наверх к звёздному потолку. – М-м-м... Не ответил на что? – переспрашиваю я, прикрыв глаза и уперев локти в матрас. Откуда-то взялась уверенность и лёгкость. Млею. – Про Фармана. – Что? – лениво выпрямляюсь и, шатнувшись, апатично фокусируюсь на Сергее. Обернувшись, с убранной назад прядью волос, сверкнув серьгой, он спокойно, с умиротворением, смотрит на меня. Как будто затаившийся хищник ожидает подходящего момента, чтобы оскалиться и схватить. Или это лишь моё воображение... – Я спрашивал, – пододвигается ближе, касаясь своим плечом моего. До меня доносится его миндальный аромат. Чувствую, как голова кружится от всего этого букета запахов, впечатлений, недомолвок... Заглядывает мне в глаза, будто выискивая заранее ответ. – Он тебе нравится? – Я… Не понимаю, о чём ты, – нахмурившись, отодвигаюсь и с трудом встаю, неровной походкой шагая к столу. Монотонно тычу в стекло пепельницы – гашу косяк. Что-то происходит, а я не понимаю, что именно… Кажется, будто меня ударили под дых. И по затылку в придачу. Пройдёт… Нужно подождать… Слышу, как следом поднимается Сергей – молчит, и тишина повисает какая-то неестественная… Будто исподтишка. Дискомфорт с живота переместился на грудь и уселся там неподъёмным свинцом. Минутки бегут… Или часы? Уже кажется, что Сергей ушёл, как вдруг замечаю чужое ровное дыхание, ласкающее макушку. На бёдрах и коленях ощущение чьих-то прикосновений. Застываю, еле держась на ногах. Боюсь даже шелохнуться или дёрнуть пальцами на ладонях, чтобы не задеть его в ответ. Внутри происходит война, сердце будто накидывает круги на стадионе. А неприятная свинцовость тем временем подбирается выше, практически вырываясь наружу. Горячее дыхание на шее отдаёт липким холодом в животе, заставляя разомкнуть сжатые от напряжения челюсти. – Мне… – запинаюсь и понимаю, что пора – иначе будет поздно – выпаливаю, дёрнувшись к выходу, – нужно в туалет. Задыхаясь, выскакиваю в коридор. Шатает из стороны в сторону, а стены наплывают друг на друга, угрожая упасть на меня. Резко поворачиваюсь в сторону уборной. Всё вокруг крутится, будто картинки калейдоскопа… Ватные ноги еле держат; не знаю, как, но добираюсь до туалета. В голове перекати-поле: падаю на колени перед унитазом, выплёвывая всё, мучающее меня. Горло выворачивается наружу, снедаемое горечью. Как же хуёво… Откашливаюсь и пытаюсь поймать воздух, как рыба, выброшенная на берег… Отдышавшись, опираюсь руками о ребро стоящей рядом раковины. Тело будто безвольный клубок, практически неуправляемое. С трудом, зажмурившись, пытаюсь подняться, краем уха улавливая скрип открывающейся двери. Или снова воображение?.. Чьи-то пальцы вдруг крепко подхватывают меня под руки и тянут назад. Хватит, отойди… – С-Сергей, перестань... – выдыхаю я и слабо пытаюсь оттолкнуться локтем. Во рту ядовитая горечь. Сушит. Душно и липко. – Д-да что тебе надо?.. Почти хнычу. Бли-ин, отпусти… Мне и так нехорошо… Но руки обхватывают крепче. Слышу, как зашумел водой кран. Ощущаю что-то влажное, выплеснувшееся на лицо. Приоткрываю глаза, ощущая прямо физическую боль от бьющего по ним яркого света. Почему-то вижу себя. Растрепавшиеся мокрые волосы облепили лоб и скулы, лицо почти зелёное. Одна рука сжимает за торс сильнее, пока другая вновь снова споласкивает мне лицо. Сергей?.. Мотаю головой, жмурясь и прогоняя наваждение. Стиснув зубы, снова распахиваю глаза и пытаюсь уловить в зеркале ещё детали. Большая смуглая рука крепко держит меня из-за спины, пока… Задворки сознания почему-то кричат о том, что у Сергея бледные руки. Выше… – Тш-ш… – тихий, низкий голос щекочет за ухом. Голос – не Сергея. Или?.. Поднимаю голову и, напрягшись, вглядываюсь. Постепенно улавливаю очертания до боли знакомого лица… Серьёзный, одновременно обеспокоенный и теперь уже явно пылающий злостью взгляд. Пугаюсь: внутренности холодеют от рождающейся мысли, что всё совсем испорчено. Окончательно. Нет-нет-нет, мотаю головой. Так нечестно… – Спишь сегодня у меня. Идти сможешь? Не дождавшись ответа, Фарман тащит меня за собой, закинув мою руку себе на плечо и придерживая за талию. Проходит вечность, пока мы добираемся до двери в комнату. Ещё одна – пока Фарм копошится в замке… На входе включившийся яркий свет люстры ослепляет, отчего я зажмуриваюсь на некоторое время. Проходим вглубь. – Ложись сюда, – тихо произносит парень и подталкивает, помогая опуститься. Бухаюсь на кровать и чувствую, как всё начинает плыть. Вот они какие – вертолёты… Или корабли... Или плавающие вертолёты... Улететь бы… Или уплыть… Или развеяться – вместе с дымом… Тихо и незаметно выскользнуть в окно… Почти отрубившись, слышу твёрдый и даже будто агрессивный – мне мерещится? – голос Фармана: – Он останется здесь, а с тобой мы поговорим в коридоре. Щёлчок, спасительная темнота и звуки закрывшейся двери. Проваливаюсь в сон. POV***
Солнце припекает, лаская тело широкими тёплыми ладонями, прохладный ветерок успокаивает разгорячённую кожу. Я здесь один. Это мой остров, мой небольшой мир, где мне не нужно ничего делать, где у меня нет забот и нужд. Лишь спокойствие. Тело расслаблено, разум ясен. Краем уха улавливаю всплеск – совсем рядом. Он заставляет сердце на секунду испуганно ухнуть вниз. Широко открываю глаза и резко приподнимаюсь на локтях, поворачиваю голову к большим камням, сложенным полукругом возле берега. Напоминает ограду. Но откуда здесь камни? Здесь всегда был лишь песок... Замечаю огненно-рыжую макушку, выглядывающую из-за горки. Открываю рот, чтобы окликнуть: губы с трудом разлепляются, а из горла – ни звука. Верно. Из звуков здесь лишь колыхание ветра и шум волн. Всплеск тоже был впервые. Встаю, выпрямляя ноги – тяжёлые, словно налитые свинцом. Подхожу к камням, останавливаясь в полуметре. Рыжая макушка приподнимается, и на меня взирают огромные, нечеловеческие серые глаза. Медные ресницы медленно хлопают. Проходит ещё несколько мгновений, пока мы внимательно разглядываем друг друга. Затем удивительное существо кладёт бледные ладошки на камень – тонкие пальцы соединены между собой полупрозрачными розоватыми перепонками. Цвета настолько нежные, что даже длинные острые когти не выглядят устрашающе. Словно в замедленной съёмке наблюдаю за тем, как тонкие руки немного напрягаются, подтягивая тело хозяина вверх. Из-за камней показывается вначале целиком лицо существа – заострённые черты лица, тёмно-серые глаза оттенка глубокого словно сам океан; они контрастируют с прелестными губами цвета клубники, перетёртой с сахаром и смешанной со сметаной... Небольшой рот слегка приоткрывается, но существо не издаёт ни звука. Верно, прости. Здесь не разговаривают. Существо злится. Оно не хмурится – у него нет бровей, – но я вижу, как смурнеют дымчатые глаза. Одновременно с этим над нашими головами сгущаются тучи – прежде на моём иссиня-лазурном небе их никогда не было. Внезапно существо протягивает ко мне худую руку, роняя несколько морских капель на песок. Вздрогнув от неожиданности, делаю пару шагов назад, но изящная кисть плавным движением зовёт подойти, поигрывая в воздухе острыми коготками. На белоснежной коже персиковыми бликами играет солнце. И я подхожу вплотную: с существом нас разделяют лишь сваленные друг на друга валуны. Если бы и мог разговаривать – непременно потерял бы дар речи. На песке, смешавшемся с водой, переплетённый невероятно длинными огненными локонами, мелко подрагивает гладкий, серебристый, отливающий розовым хвост. Он действительно гладкий – без чешуи; и удивительный – мне безумно хочется дотронуться до него. Без раздумий протягиваю руку, бережно сжимая хрупкую ладонь. Когти слегка царапают кожу, а существо цепляется крепче, тут же притягивая к себе. Качает головой и ещё несколько раз коротко дёргает меня ближе, то стреляя взволнованным взглядом на песок под моими ногами, то с надеждой заглядывая прямо в глаза. Ох... Ты хочешь выбраться. Высвобождаю руку, и существо несколько раз испуганно хватает пальчиками воздух, пытаясь её поймать. Ловко перемахиваю через разделяющую нас преграду и медленно присаживаюсь на корточки. Медлю секунду, после чего протягиваю обе руки к хвосту и бросаю пристальный взгляд в серые глаза, ожидая разрешения. Мгновенно следует уверенный кивок, и я подхватываю на удивление невесомое тело. Когтистые пальчики усердно хватаются за меня, царапают. Поднимаюсь, делаю пару шагов и осторожно опускаю существо на песок за камнями. Оно застывает, словно окаменев, а затем нерешительно отцепляет от меня пальчики, тут же с любопытством ощупывая нагретый солнцем золотистый песок. Незнакомое щемящее чувство в груди вызывает улыбку; перелезаю через ограждение и присаживаюсь рядом. Увлечённое пересыпанием песка из одной ладошки в другую, существо даже не замечает меня, и я неторопливо подцепляю рыжую прядь пальцами, смахивая с неё песок. Немного покрутив её перед глазами и вдоволь налюбовавшись, решаю наконец притронуться к хвосту. Но как только моя кожа соприкасается с воздушно-мягкой поверхностью, существо резко дёргается, и уже через секунду во мне просверливают дыру два огромных тёмно-серых блестящих глаза. Виновато улыбаюсь и только успеваю выставить ладони в примирительном жесте, как острые когти впиваются в них, раздвигают мои руки в стороны, а хрупкое на вид тело, весом с ракушку, наваливается на меня, прижимая к песку с колоссальной, неизвестно откуда взявшейся силой. Влажные огненные пряди, словно искрящаяся ширма, отгораживают нас от окружающего – яркого лазурного неба, что внезапно прострелили хмурые тучи, и шёлкового песка, на котором откуда-то взялись камни. К запаху морского бриза примешивается щекочущий ноздри запах дождя; теперь передо мной лишь глаза – завораживающие, необычные, поразительно знакомые и упоительно розовые, слегка приоткрытые губы... Ты ведь… Резко выныриваю из сна. В голове с космической скоростью, переплетаясь меж собой, пролетают обрывки мыслей. Сердце ходит ходуном. Делаю усилие над собой и успокаиваюсь, постепенно возвращаясь в реальность. Не без труда разлепляю веки – картинка перед глазами за пару секунд трансформируется из плавающего полотна разноцветных оттенков в беспорядочную рыжую копну на кровати напротив и внимательные серые глазища, с чёрными панда-кругами под ними. – Доброутр, – голос такой хриплый, будто это я вчера травы обкурился. И сон под стать... – Доброе, – отвечает парень на грани слышимости, а затем неловко кашляет. – Хотя, вряд ли... Молча рассматриваю его, пытаясь переварить сон и вчерашнее – кажется, всё вместе. Хочется слёту высказать накипевшее: начиная с перепалки в кафе, продолжая вчерашним малоприятным вечером и вплоть до закладывающего уши сна. И всё же... Когда друг при подъёме на гору спотыкается – ты должен подать ему руку, а не свалить свой тяжеленный рюкзак на его спину, верно? Верно. – Как ты себя чувствуешь? – приподнимаюсь, опуская ноги на прохладный пол и потирая глаза. Прежде чем этот пузырь самобичевания прорвёт, успеваю конкретизировать свой вопрос. – Голова не кружится? Что-то болит? Стас ёжится словно от холода и сдавленно отвечает: – Голова... Будто её открутили, положили в пакет и хорошенько потрясли им... Об стену... И прикрутили обратно... – он морщится, прокашливаясь, и хрипло добавляет: – По ходу, не до конца... Становится искренне жаль парня. Ещё и зыркает на меня то и дело словно провинившееся котеняшко, почти тут же переводя взгляд – то на пол, то на свои пальцы, то на окно. – Крепись. Я знаю, чем тебе помочь, – встаю с кровати, разминая затёкшие мышцы. Взгляд серых глаз исподлобья заставляет подойти и погладить по рыжим волосам – подхожу... И замираю с вытянутой рукой. Как-то неловко... Неловко гладить и неловко убирать. Эх-м, чёрт. Странно, ладно. – Сходи в мой душ, а я схожу пока в общий. Отмокни как следует, пока лучше не станет. – Всё же похлопываю легонько пару раз по рыжей макушке. Не одёргивать же руку как от прокажённого! А то надумает ещё... Всякого. – Хорошо, – заторможено кивает, натягивая одеяло до ушей. Надеваю домашние хлопковые штаны и светлую растянутую боксёрку. На секунду скрываюсь в ванной – нужно же щётку зубную с пастой захватить. Прихватываю небольшое полотенце для морды, закидываю его на плечо. Уже у входной двери останавливаюсь, оборачиваясь: – Как закончишь, подползай на кухню. – Окей, – едва рука ложится на дверную ручку, как меня вновь окликают: – А, эм, Фарм! – М? – Я, пробабли, конченый тормоз, но с какого х... За какие заслуги в твоей комнате личный душ?! – прикусив язык, восклицает он. – И мебель... Новая. И одна кровать как две в нашей комнате! – О, вот как. – Пожимаю плечами и чешу затылок, помахивая щёткой с намазанной поверх пастой. Не знал, что это нечто особенное. – Ну, я раньше не жил в общаге... Думал, так у всех. Глазюки недоверчиво косятся то на меня, то на кровать, то на меня, то на дверь в ванную. Хмыкаю. – Правда, я не в курсе и вашу комнату не рассматривал. Как-нибудь поинтересуюсь у консьержки. Ладно, я ушёл. Давай, иди в душ. Отворачиваюсь, спиной чувствуя молчаливый взгляд, веду плечом и выхожу в коридор. Как только дверь захлопывается, я выдыхаю, собираясь с мыслями. С силами. С чем ещё я обычно собираюсь, чтобы не позволять себе размякнуть? Задумавшись, сую в рот зубную щётку и тут же кривлюсь – во рту сухо, а теперь ещё и вязко. Вот так с прелестной кислой миной на не менее прелестном помятом лице я и иду в общий душ, энергично двигая щёткой во рту.***
В душе безлюдно: наскоро сполоснувшись, шлёпаю по пустынному коридору. На кухне также ни души: прохожу к окну и складываю свои умывальные причиндалы на подоконник. Если подумать, я не только никого не встречаю по пути из душа на кухню, но и никаких посторонних звуков не услышал. Здесь вообще студенты живут? Неужто все на парах, и никто не прогуливает? Не так я себе это дело представлял, аж не по себе становится – мы благополучно пропускаем сегодня все три пары, причём это не обсуждается. И не обсуждалось. И не будет обсуждаться. Зависаю, разглядывая хмурую погоду за окном. Ветер, разгоняя дорожную пыль вперемешку с листвой по улицам, прижимает деревья едва ли не к земле. Небо заволокли тучи, и где-то на грани слышимости улавливаю низкие раскаты грома. Походу, вот-вот ливанёт… Остаётся надеяться, что вечером лить не будет – мне ещё на подработку топать. Кстати, во сне тоже что-то было с тучами… Уже и не вспомнить. Вздыхаю. Э-эх, хандрово мне что-то. Или хандрёво? В общем, я хандрю, а хандрить – ненавижу: и из-за этого могу хандрить ещё больше. Надо бы сеструлям позвонить, поднимут настроение. Хотя, если мать ещё встрянет – тогда вообще о хорошем настроении можно забыть… М-да, Фарман, соберись. Не будь тряпкой. Мысленно отвешиваю себе оплеуху и открываю холодильник. Хм-м, из овощей всё на месте, а вот колбасы нет, да и яиц в разы поуменьшилось… Да уж, и правда: об общажных обычаях я ни черта не знаю. Сам бы ни в жисть чужое не взял, но подобные жизненные установки, видимо, далеко не у всех. Достаю из холодильника все овощи, оставшиеся четыре яйца (как раз то, что нужно) и молоко. Тянусь за кастрюлей, заодно прихватывая пару тарелок и одну глубокую миску для салата. Заполняю кастрюлю водой из-под крана, ставлю на максимальный огонь, чтоб побыстрее закипела, и начинаю промывать овощи. Салат латук, несколько листов базилика (никогда не мог от него отказаться), красный лук, пара помидоров и огурец. Стряхнув лишнюю воду над раковиной, кладу на стол доску и выбираю нож: беру каждый в руку и пробую остриё о большой палец. Облюбовав самый острый, отточенными движениями принимаюсь методично шинковать овощи. К тому времени, как я нарезаю последний луковый полукруг, вода в кастрюле закипает. Щепотка чёрного перца и две щепотки соли в салат, три – соли – в воду, и яйца туда же. На глаз добавляю в миску оливкового масла и слегка перемешиваю. Так, теперь… Ага. Пока варятся яйца – успею сварить и кофе. Засыпаю в крупную турку пару ложек сахара и ставлю на огонь. Когда сахар начинает плавиться, заливаю кипячёную воду; а когда она закипает – переключаю конфорку на медленный огонь. Добавляю ложку молотого кофе с горкой, перемешиваю. Как только обильная пенка поднимается, норовя выскользнуть за пределы медной каёмки – снимаю турку с плиты. Вдыхаю аромат и удовлетворённо ухмыляюсь – крепкий, с насыщенным карамельным оттенком. Едва успеваю поставить кастрюлю со сварившимися яйцами в раковину, под струю холодной воды, как слышу шорох позади себя. Оборачиваюсь. Возле дверного проёма стоит Рыж в чистой зелёной футболке – видимо, зашёл к себе переодеться. Не торопясь, он просушивает волосы полотенцем – движения рук плавные, гипнотизирующие. Он не произносит ни слова и не смотрит на меня – взгляд направлен в окно. Настолько спокойный, что я внутренне напрягаюсь. – Ты вовремя, завтрак почти готов, – привлекаю внимание парня, заставляя того выйти из прострации и обернуться ко мне. – Чем-то помочь? – спрашивает он тихим ровным голосом. – Если не сложно, закинь в мою комнату щётку с полотенцем, – кивком указываю на подоконник, – Потом забуду, стопудово. – Ок. Рыж смиренно подходит к подоконнику, забирает мои вещи и выходит из кухни. Видать, совсем всё плохо – ни «я тебе мальчик на побегушках что ли?», ни «зависит от того, что на завтрак», ни даже просто привычного бубнежа. Просто «Ок». Бесчисленный раз за утро вздыхаю, расставляю на стол тарелки с вилками, между ними втискиваю миску с салатом и разливаю по чашкам кофе. Споласкиваю турку и возвращаю её на место, когда возвращается рыжий зомби. Наблюдаю занимательную картину: аккуратный рот слегка кривится, а серые глаза недоверчиво щурятся, глядя то на салат с яйцами, то на меня. – Ничего не хочу слышать, кушай, всё вкусно, – в репертуаре заботливой мамочки, вздёрнув подбородок, изрекаю я, подталкивая парнишку к столу. – Может, лучше пиццу закажем? – с надеждой тянет он, оглядываясь на меня из-за плеча. – Может, лучше ты поешь то, что твой друг тебе приготовил, и почувствуешь себя человеком, а не овощем после вчерашнего? – скрещиваю руки на груди, буравя сердитым взглядом обиженные пасмурные глазища. Он сдаётся, поджимая губы и отворачиваясь. Что за драматическое представление, блин? – Капец, Рыж, я же тебе не сельдереевый сок с Касу марцу** предлагаю… – Раздосадовано цокаю. Даже сёстры с матерью, какими бы привередами они ни были, усвоили почти сразу: всё, что я готовлю – вкусно, а потому и выпендриваться не стоит. Даже самые простые блюда, даже нелюбимые Евкой морепродукты и ненавистные Ирой томаты – всё сметалось подчистую. – Касумар… чё? – накладывая салат в свою тарелку, интересуется Стас. – Касу марцу, потом посмотришь в интернете. – Тебе сложно сейчас рассказать? – он пододвигает к себе кружку, бледные губы касаются тонкой каёмки и резко выделяющийся на худой шее кадык дёргается вверх от первого глотка. – М-м… Да. – Отвечаю заторможено, продолжая гипнотизировать шею Стаса. Моя – как две его, Евиной коллекцией жуков клянусь! – Да нет, не сложно. Просто не буду. Ты потом поймёшь почему. Качаю головой и приступаю к избавлению яиц от скорлупы. – Хм-м, – на долю секунды появляется юркий розовый язык: скользит по верхней губе и тут же скрывается за рядом белых зубов. – Что-что, а кофе нереально вкусный… С карамелью? – Э-э, с какой карамелью? – Фарман, ты сегодня феерический тормоз. – А, нет, это просто сахар. Если его немного расплавить перед тем, как кофе варить, то будет, э-э… Карамельный привкус как раз. – Круто, – брови взлетают вверх, а губы, наконец, растягиваются в улыбке. – Полезный лайфхак. – Ага, круто. Чего яйца не ешь? – А-эм… Честно? – Киваю. – Ненавижу чистить яйца. – Невинно хлопая ресницами, доверительно сообщает Рыж. Прыскаю. – Ну, ясно, ясно… Вот ни разу не удивлён. – Беру яйца с его тарелки и за несколько секунд освобождаю их из скорлупного плена, возвращая уже очищенные на место. – Стало быть, и мандарины тоже ты чистить не любишь? – Бэ-э-э, – он кривится, изображая полную и бесповоротную непереносимость к внутрикожурным фруктам. – Да-ай-ка угада-аю, – растягиваю слова, почёсывая подбородок и с выражением крайней задумчивости на морде лица глядя в потолок, – Должно быть, больше всего-о ты ненави-и-идишь… Щёлкаю пальцами, и мы одновременно выкрикиваем: – Помело! – Кактусы! Пару секунд смотрим друг на друга, после чего взрываемся от безудержного хохота. – А-ха-ха-ха, блин, а-ха-х, аж помидора кусок изо рта вылетел… – утирая выступившие слёзы, тянусь за салфеткой. – Фу-у, а-ха-ха-х, Фарма-ан, мерзко, ха-ха, – Рыжик хрюкает и начинает смеяться ещё громче, практически ложась лицом на стол. – Ага, мерзко. Но, скажи на милость, при чём тут кактусы вообще?! Стас долбится головой об стол, разражаясь новым потоком смеха. С широкой улыбкой, от которой аж скулы сводит, жду, пока он отсмеётся. Парень немного успокаивается, откидываясь назад. – Я правда ненавижу кактусы, – настала его очередь утирать слёзы. – Правда. Грёбанные кактусы, чтоб их всех верблюды пожрали. Поняв, что как-то продолжать свою мысль Рыж не собирается, уточняю: – Окей, ты чертовски ненавидишь кактусы, это понятно. Это ведь кактусы, верно? Конечно же ты их ненавидишь... И всё же позволь узнать – почему?! – Потому что вся моя комната ими заставлена, – будто бы даже с грустной улыбкой отвечает Стас. – Хм, не знал, что твой сосед – цветочная фея, – хмыкаю, собираясь продолжить шутку, но замечаю, что на лице парня от прежней весёлости уже и след простыл. – Не сосед, – он хмурится, устало выдыхая. – Мама. Я говорю про дом родителей. Ну, и про некогда свою комнату в их доме. – А, вот как. Извини. – Неловко роняю я, ковыряясь вилкой в салате. Самое время поддержать его – показать, что его друг рядом и готов подставить плечо. Или лучше будет перевести тему на что-то лёгкое и бессмысленное? Да, точно, ещё можно вернуть парню весёлый настрой. – Нам нужно поговорить о том, что произошло в баре. И о вчерашнем тоже, – вылетают слова из моего рта прежде, чем я успеваю это понять. Фарман. Болван. Что с тобой сегодня? Стас вздрагивает, лишь на мгновение зыркнув в мою сторону и тут же отводя взгляд. – Давай… – тихо соглашается он, откладывая вилку. – Для начала, очень хотелось бы услышать, мой дорогой друг, – серьёзным голосом начинаю я, отчего парень чуть ли не съёживается. – Как ты смог наклюкаться с одного коктейля? Он осоловело моргает, и, тут же расслабляясь, несмело хихикает. – Не-не-не, не смейся даже, говори сейчас же! – Придвигаюсь ближе, тыча пальцем в зелёную футболку. – Мне, чтоб дойти до такой, к-хм, кондиции, пришлось бы, наверное, ползарплаты на алкоголь вбухать. А ты коктейльчик за двести рублей заказал и готовенький! – «Мама, я готовая», – Стас уже откровенно ржёт, заставляя и моё лицо растянуться в довольной лыбе. Надо подумать, как спросить мягче. Может, сравнить с чем-нибудь… Или просто это преподнести в полушуточной манере? Как я обычно и делаю. Точно. – Ответь мне, будучи трезвым: всё то, что ты выдал тогда в кафе – это лишь действие алкоголя или что-то ещё? Улыбка на губах парня застывает, как и он сам; воцаряется гробовая тишина. Кто баран? Я баран. – Я… – голос Стаса дрожит, но он немного растерянно продолжает: – Не знаю, что на меня нашло тогда. – Он задумчиво водит рукой по столу, видимо, подбирая слова. – Я глупо себя вёл. От злости и обиды ни черта не соображал… – Обиды на что? – Тут же вклиниваюсь я. – Ты сказал тогда… «А ты не лезь», – стыдливо пряча лицо в ладонях, поясняет он. – Я видел, что ты наклюкался, – ободряюще улыбаюсь, когда Стас убирает руки от лица и удивлённо глядит на меня. – Ты же чуть не грохнулся, когда вставал… Я решил тогда, что нет смысла с тобой разговаривать, и если прикрикнуть строго, то ты успокоишься. Но вышло наоборот... Кто же знал, что ты такой буйный, когда выпьешь? Хмыкаю, а Стас стыдливо стонет, краснея. Уверенно накрываю его руку своей ладонью, легко сжимая пальцами. – Я был не прав, когда сказал это при всех. Извини. Ошеломлённый Рыж переводит широко распахнутые глаза с меня на наши руки и обратно. Немного устало выдыхаю, прикрывая веки и потирая пальцами лоб. – Объясняться у меня хреново выходит. Мне не раз говорили: «Фарман, ты такой внимательный», но правда ещё и в том, что при этом до безобразия твердолобый, и, бывает, в упор не замечаю каких-то очевидных вещей… – по мере моих откровений серые глаза расширяются всё больше. – Поэтому – я не шучу – говори всё прямо. Иначе пройдёт полвека прежде, чем я хотя бы начну о чём-то догадываться. Что был не прав где-то, что мог в какой-то момент обидеть… – Я-кх-х!.. – Рыжик импульсивно подаётся вперёд и закашливается. – Тихо-тихо, медленно вдохни и резко выдохни, – наставляю я. – Ещё раз. Когда кашель утихает, парень вытирает слёзы из раскрасневшихся глаз и осипшим голосом роняет: – Спасибо, что не оборвал общение, видя, каким я могу быть придурком… – Во-первых, сначала смочи горло, – наливаю из кувшина воду и протягиваю ему. – Во-вторых, тебе не за что благодарить – для меня наше общение очень много значит, я не готов его прекращать. И в-третьих – да, ты можешь быть тем ещё придурком… Стас шутливо бьёт меня кулаком в плечо, и мы оба негромко смеёмся. – Раз уж у нас, эм, УТРО откровений, – Рыж подпирает хитрющую мордаху ладонями, от чего щёки забавно поднимаются вверх, – Тогда поведай мне, чертяка, почему наше общение для тебя так много значит? Просто это странно, ведь мы знакомы НУ ОЧЕНЬ недолго… Что ж, не одному мне сегодня вопросы в лоб задавать. Утро откровений, действительно. – Яйца ешь давай, – щёлкая пальцами по курносому кончику, отхожу к раковине – вымыть посуду. Слышу за спиной недовольное ворчание и хруст салата. – Не уверен, что у меня получится внятно сформулировать, но ты уж попытайся расчухать, Рыж. – Вспениваю губку и мягко прохожусь по поверхности тарелки. – Ты интересный и необычный. Всю жизнь ко мне тянулись немного другие люди – открытые, беспечные, общительные. И из них не было никого, кому я мог бы довериться или поговорить о чём угодно. Хотя нет, был один, но о нём в другой раз... Так вот, – промываю посуду горячей водой и убираю в шкаф, – С тобой почему-то сразу возник какой-то, э-э… Что-то вроде контакта. И не нужно суперхорошо разбираться в людях, чтобы понять, что ты хороший парень. Ты искренний, ты говоришь то, что думаешь, не оборачиваясь на мнение остальных. И почему-то ты мне доверился; впрочем, наверное, это я решил довериться первым. Э-эх, как сложно... Это что-то на уровне инстинктов, пожалуй. То, что я тебе доверяю, и то, что ты мне нравишься. Слышу тихий вздох за спиной, и спустя некоторое время шелестящий голос парня: – И ты мне нравишься. Оборачиваюсь, расплываясь в довольной улыбке, которую мне тут же возвращает Стас – правда, немного неловкую и даже вымученную, но это я могу понять. Остаётся лишь догадываться, сколь нелегко ему далось произнести нечто подобное. Парень усердно дожёвывает последнее яйцо, запивая остатками кофе и нарочито внимательно разглядывая стол. Решаю собрать со стола грязную посуду и складирую её в раковину с твёрдым намерением «помыть потом, позже – возможно, в следующей жизни». – Если твоей капризной тушке уже лучше, предлагаю вернуться в мою комнату и посмотреть «зомбаков». – Я согласен, – воодушевлённо откликается Рыж, поднимаясь с табурета и потягиваясь. – После твоего завтрака и правда намного лучше. Поэтому я всеми конечностями ЗА-а-а-у... – Зевает в довершение, сонно потирая веки. Приобнимаю парня за плечи и разворачиваю в сторону выхода – надеюсь, не уснёт по дороге.***
Дождь тарабанит по стеклу, стекая вниз причудливыми змейками. Тёмная комната время от времени освещается всполохами молнии. Воздух слегка влажный, а температура едва ли выше, чем на улице – поэтому сначала мы залезли под одеяло в одежде, но почти сразу же без обсуждений избавились от неё, оставшись в одних трусах. Стас апатично наблюдает за тем, как очередного недовояку поедает очередной зомби, а я пытаюсь найти ещё не раскалённое место на своих ногах, куда можно было бы приткнуть нагревшийся ноут. – Фарм, – доносится тихий голос с соседней подушки. – А тебя вообще не волнует вся эта ситуёвина? – Ты про то, что мы с тобой под одним одеялом, на улице дождь, романтические крики людей и жрущие их зомби на экране, интимный полумрак в комнате и рядом суперсексуальный я в одних труселях? – Долбан, – ржёт Стас, шлёпая меня по плечу ладонью. – Нет, я, скорее, про то, что мы с тобой такие суперумные валяемся здесь и в хер не стучим, пока наши однокурсники протирают штаны на парах... Глубокомысленно пожевав губу, уточняю: – Так тебе в хер постучать? – СЕБЕ постучи, – фыркает он, закатывая глаза. – Ты понял, о чём я. – Понял – о хере. Не понял только, зачем стучать... – ФАРМАН, Я ТЕ ЩАС ВДАРЮ! Примирительно машу руками, нажимая на пробел, чтобы запаузить видео. – Если не станешь каждый вечер напиваться или накуриваться – всё с нашей посещаемостью будет в порядке. Надо будет потом конспекты у кого-нибудь спросить. После продолжительного молчания, когда я уже было подумал, что Рыж отрубился, он откликается, неуверенно кивая: – Ну да, наверное... – В смысле «наверное»? – смеюсь. – То есть, ты не уверен? К чему мне хоть готовиться – к пьяному быдло-Стасу или к помирающему Стасу недо-растаману? – К Стасу-лещепрописателю, – мычит он, пиная меня пяткой в ногу. – Ау... Ни на что не намекаю, но в моём понимании «прописать леща» выглядит совсем по-другому... – Всё впереди-и, бойся-а и жди-и, – напевает он, злобненько ухмыляясь. Ребёнка кусок. Вновь жму на пробел, возобновляя просмотр. – Чёрт, да как он вообще с ней разговаривать может? Даже неизвестно, от него ребёнок-то... – Негодую я. – Да вообще бред. – буркает Стас, широко раскрывая рот и смачно зевая. – И-и-и-о-о-изм. – Хотя и зацикливаться на этом тоже не вариант – кругом, блин, зомби-апокалипсис! Тут о выживании думать надо, скажи? – М-м-м, угу, – поддакивает парень, шмыгнув носом. – Подтяни одеяло повыше, простудишься ещё, тут прохл... БЛИН, да вы серьёзно?! Всегда меня это убивало – почему целая команда людей работает над сериалом, и никто, НИ ОДИН человек не укажет на какую-то совершенно банальную, идиотскую глупость? В ответ доносится лишь неразборчивое мычание. Спустя ещё пару бредовых моментов в сценарии, разворачиваюсь и зависаю. Сложив руки на груди и чуть выше умостив подбородок, умиротворённо посапывает Рыж. Вновь ставлю сериал на паузу, но, немного поразмыслив, выключаю ноут, откладывая в сторону. Медные ресницы, прикрытые рыжими волосами, мелко подрагивают, и я осторожно откидываю пряди с прохладного лба, испытывая нечто странное. Щемящее чувство глубоко внутри – не могу понять его природу, не могу понять, приятно оно или нет. Отстранённо замечаю, что скорее всего у меня фетиш на рыжие волосы – слишком уж часто я стал к ним бессознательно прикасаться. Но дело не только в них – ресницы у Стаса тоже прикольного цвета. Необычные. Натягиваю одеяло повыше, накрывая парня до шеи, и выползаю с кровати. Брр, зябко... Прикрываю окно, оставляя на микропроветривании. Надеваю тёмные джинсы, лёгкий коричневый свитер, накидываю поверх ветровку. Обуваюсь, прихватываю зонт и выхожу. Суп! Дико хочу гречневый суп...