Падающие самолеты

       Слеза без сопровождающего всхлипа скатывается по щеке, застилая слезливой пеленой темные зрачки. Эти слезы настоящие. В этих слезах нет боли, нет усталости, нет опустошения, они последнее, в чем можно увидеть надежду, они свет и поддержка, они и есть сострадание, которого так мало в этом мире.        Это слезы смерти, слезы осознания собственной гнили, испорченности и, сейчас, потерянности. Это слезы правды, что разрывает на части, дырявит насквозь, проедает кожу, будто яд, заставляя ненавидеть себя, отвращаться своей души и корить каждое свое сказанное слово.        Тоненькие губы распахиваются в немом всхлипе и рука поднимается к зеркалу, вытирая слезы своего отражения, но вот беда, эта всего лишь отражение, которое плачет, потому что плачет человек, что стоит напротив зеркального покрытия.        Чонгук скидывает с себя одежду, смотря на набирающуюся воду в ванне, желая утопиться сегодня в ней. Руки с дрожью сжимают футболку в руках и парень с новой порцией слез осознает, что не готов отпустить, не хочет умирать, потому что забудет все, что пережил, забудет самое важное, не хочет расставаться с жизнью, потому что в другой не будет того, что есть в этой, в следующей жизни не будет людей, которых Чон любит скрытно и не заметно, но сильно и отчаянно.        Он потеряет воспоминания - это главное. Они все, что осталось. Они - это то, что поддерживает в нем жизнь, то, что заставляет открывать глаза каждое раннее утро, еще до восхода солнца, когда небо грязное и нагое, стыдливо девственное и такое правдивое...        Чонгук любит все свои воспоминания, как воду, в которую окунается с головой, задерживая дыхание и сильно зажмуривая глаза. Ему не больно вспоминать, ему не страшно оставаться под водой, когда рот сам по себе открывается, и он пытается рефлекторно вздохнуть. Когда нос щекотит еле теплая жидкость, а в глазах неоновые пятна, именно тогда у Чона получается лучше всего вспоминать то, что делало его счастливым.        Ночной лунный свет, громкая музыка и сигареты, выпивка у шумящей реки, попытка согреть руки о знакомых, иногда не очень, людей. Слезы не вырываются из глаз, потому что щеки укрывает вода. Чонгук считает до десяти, на одиннадцати переходя к более цепляющим моментам.        Грудь сдавливает то ли от того, что воздуха совсем-совсем не осталось, то ли от того, что перед глазами слишком явный образ человека, держащего в тисках его сердце. Чонгук слышит голос Тэхена, его единственное признание в любви, все заглушается журчанием воды и ему уже хочется вырваться из под нее, чтобы вздохнуть да поглубже, но собственные руки сжимают бортики глубокой ванны, топя хозяина, что всеми силами прижимается спиной к холодной керамике.        Если вынырнет, то потеряет связь с Тэхеном и уже точно никогда не увидит его. Под водой осознание любви все ясней и ясней, осознание любви, причиняющей внеземную боль, любви, что будет длится вечно. И сколько Чонгук не топил себя своими руками, он только льет воду за бортики, выныривая на последних секундах перед потерей сознания. Такое грустное "самоубийство" всего на пару незаконченных актов.        Вода продолжает литься на пол, отбивая свой непревзойденный ритм, выбивающий Чонгука напрочь из происходящего, потому что, когда слезы не чувствуются ему становится мало тех воспоминаний, и рука хватает новенькую бритву, не держится ни секунды в раздумии, оставляя алую полоску вдоль жилистого запястья. Секунда. Две.Три. Четыре. Пять.        Грудь в истерике сотрясается, вода выливается из ванны еще больше и Чонгук вскрикивает, совершенно забывая о том, что в квартире он не один и малейшие лишние вскрики могут всполошить Юнги, что всегда успевал его спасать, всегда.        Слез нет. Только яростные вскрики и алеющая у ног вода, Чон приседает на коленки, вновь опуская голову под воду и приоткрывая рот, чувствуя, как кровь смешанная с водой заливается в уши, как солоноватость резко ударяет в нос и как губы жалобно скрипят даже под водой.        Перед глазами больше нет Тэхена. Перед глазами пустота.        Те открываются сами по себе, принимая грязную воду. Спина сгибается еще больше, снова хочется вынырнуть, вдохнуть глубоко жаркого воздуха и опять занырнуть, но этого хочет организм, а разум и сердце желают Тэхена.        Кима все нет и нет, это безумие, безумие точно, Чонгук знает, но ему так хочется урвать хотя бы кусочек той старой боли, что они с Тэтэ делили вместе, ему хочется того тепла, той любви, того молчания и слов, сходившего с ума, у Чонгука потребность быть рядом, быть нужным, но почему же он тогда столько времени ходил с опущенными руками, почему не искал, а только плакал? Потому что слабак...        Темноволосый упускает момент, в котором грань между смертью и жизнью становится еле видимой, Чонгук давит кровоточащей рукой на шею сзади, упираясь носом в твердое основание, вдыхает воду, а не воздух как планировал.               Ладонь тут же соскальзывает по плечу, глаза закрываются и перед ним снова появляется его Тэхен. Однако сейчас его образ ясен, он снова мил и нежен, будто находится рядом, под самыми ребрами или сердцем, кладет руку на израненное запястье и шепчет "больше вечности, я люблю тебя, Чонгук, дольше, чем длится любая твоя прихоть."        Темноволосый верит, разгибая спину из последних сил и вновь опадая в воду, решая, что больше не за чем выныривать.        Вся физическая боль выплескивается вместе с водой. Парень перестает видеть и чувствовать, опускаясь в полную тягучую пустоту, в которой так ясно и желаемо звучит манящий голос Тэхена, его Тэхена.

* * *

- Чонгук! Чонгук! Чонгук!

       Костяшки бьются о темное стекло двери в ванную комнату. Тело накрывает стая мурашек и волосы встают дымом, кажется, еще секунды две и эта чертова дверь слетит с петель.

- Чонгук!

       Тонкое дерево не пропускает сквозь себя звуки, когда ушко цветом белой розы прислоняется к лаковому покрытию. Дрожащая рука неуверенно проходится по ней вдоль, заставляя трепетать вместе с ним. Испуганное сердечко начинает пропускать удары.        Парень срывает с себя шапку, откидывая ее куда-то в сторону. Юнги страшно от того, что он может не успеть, ему страшно, потому что Чонгук глупый и маленький влюбленный парнишка, что мучает себя по своей же глупости, он боится за его жизнь не на шутку, срывая голос у двери, что мог вынести при желании, разбивая пальцы о твердое покрытие.

- Чонгука! Чонгук!

       Парень не выдерживает и дергает ручку двери на себя, та только шумит, сливаясь с грохотом воды, второй-третий рывки, на четвертом он выбивает дверь с ноги, вслушиваясь в то, как стекло вылетает из рамы и падает на мокрую плитку.        Мин босыми ступнями неуверенно наступает на мокрую и холодную плитку, вдыхает запах железа, в тревоге и волнении приоткрывая рот, делая два шага вперед, не замирая ни на секунду при увиденном, подбегая к крану и выключая воду.

- Сука, сука, сука,сука.

       Сознание плывет вместе с тугой речью, составляющие которой только мат и злобное "Чонгука, что же ты наделал". Руки с трудом вытаскивают обмякшее тело из воды, Юнги прижимает его к своей груди, тихо моля простить за то, что пришел слишком поздно, за то, что отпустил и не спас.               - Все будет хорошо, Чонгук, все будет хорошо, мелкий, слышишь? - он проводит мокрой рукой по обмершей щеке, сглатывает первые слезы, хватаясь за чужую вспоротую руку с раной, что уже начала набухать и белеть. Он прикрывает глаза, целуя лоб со смазанной кровью на нем, скалится и тянется за телефоном в задний карман.        Вызывает скорую, впервые в жизни сообщая кому-то о чужом суициде, сбрасывает трубку, откидывая телефон в воду рядом с собой, понимая, что тот больше не пригоден, но плевать в общем-то, сейчас важен Чонгук.                      Умирающий Чонгук...        Вокруг Юнги всегда происходили беды, всегда кому-то было плохо и всегда в нем кто-то видел опору, за него всегда цеплялись, он был надеждой для других. Но ведь и у Мина были свои проблемы, свои мысли, своя жизнь, парень физически не мог уследить за всем и всеми, безусловно, он любил всей душой и всем телом Чонгука, сдувал с него пылинки, любовался его снами и делил личное пространство. Сам вторгался в его жизнь и сердце, без слов говоря " что бы не случилось, знай, я всегда рядом, я спасу тебя." Но не спас... Не успел.        Ги роняет слезы на мокрое лицо, всхлипывая и целуя каждый его уголочек, меж бровей, что всегда так красиво хмурились, морщинки, что оставались после широчайшей улыбки, уголки глаз, из которых в последнее время непрерывно лились слезы.        Рука в чужой крови опускается на обездвиженную грудь, не вдоха ни выдоха, собственное биение сердце перебивает любые звуки и парень тешит себя тем, что он просто не слышит пульса, но тот-то есть, должен быть.

- Ты не можешь умереть.

       И лицо с синеватым отливом, но едва ванильными щеками только опадает на мокрую футболку. Юнги всхлипывает, поднимая голову к потолку, чтобы не затопить парня слезами.

* * *

- Как тебя зовут?

- Меня Намджун, ты боишься?

       В ответ тишина, звучное сипение и видимое дрожание забинтованных рук, которые в волнении часто поднимаются к лицу, дабы обвести все синяки и царапинки.        Тэхен сквозь густую челку выглядывает лицо своего спасителя. Незнакомец. Волосы его цвета вороньего крыла, раскинутые аккуратной челкой по лбу, какие-то слишком наляпистые пухлые губы, умные глаза, сочетающиеся со взрослым голосом, что так искусно коверкает родной корейский каким-то неизвестным акцентом.        Какое бы доверие не внушал этот парень Тэхен все равно боялся его, просто за год, что он провел на улице, парень научился не доверять людям.

- Хотя бы слово скажи, парень, что с тобой произошло?

       - Тэхен, - голос дрожит, на что Джун приоткрывает свои пухлые губы, слыша знакомое имя. - Не звони в полицию, п-пожалуйста.        Темноволосый отводит взгляд к окну, опираясь подбородком на руку. Хмуря брови от того, что незнакомец заставил его вспомнить о Тэхене, которого он потерял год назад, уезжая, обрезав все связи заранее и прося друзей ничего не рассказывать о нем, тот Тэхен был такой же робкий и беззащитный, милый и обиженный, влекущий, он уделял ему достаточно времени, беспокоился как о родном, вот только зря, ему парень не принадлежал.

- Ты же не простой парень, я прав?

       По лицу Намджуна растекается ухмылка. То что этот парень брошенный и живет на улице было видно сразу, грязная одежда, что уже давно в мусорке была подтверждением, а исколотые чем-то руки, что увидел он, пока помогал беспомощному смывать с себя кровь и грязь, лишь подтверждали его потерянность в этой жизни.        Грустный выдох от Тэхена. Парень прячет глаза под высыхающей челкой, проводит забинтованной ладонью по руке в мелких синяках, кряхтит и еле поворачивается на стуле, оглядывая большую кухню своего спасителя.

- Хочешь поесть?

       В ответ молчаливо кивают, но Намджун видит огоньки радости в голодных глазах даже через темнеющую челку, встает со стула и улыбаясь, направляется к холодильнику, чтобы достать остывшую кашу, которой раньше часто кормил своего Тэхена. Он издалека наблюдает за его послушностью и боязнью ослушаться, думая над тем, что небеса возможно дали второй шанс, раз послали ему еще одного Тэхена, пусть не настолько красивого, не с такими детскими глазами, но тоже с надеждой на ладонях и редкими мыслями, которые Джуну прочитать легче легкого.        - Я раньше знал одного Намджуна, - пугливо забрасывает удочку тот, потирая блестящую ложку краем джуновой футболки, так сильно напоминая ему о парне из прошлого, которого он до сих пор был не в силе отпустить. - Только вы с ним вообще не похожи.

- Поживешь пока что у меня, у тебя же нет дома?

       Тэхен сдувает с каши пар, прикрывая глаза, понимая, что натворил более, чем достаточно, но разве это означает, что у него нет больше шанса на спасение? Легкий кивок прибавляет смелости, он переводит взгляд на Намджуна, стоящего у окна, смотрит на его руки и широко распахивает рот, одновременно жуя кашу и продолжая свою речь, потому что так хочется поговорить с кем-то, у него давно этого не было.        - Только тот Намджун курил, носился с тетрадкой по математике, слушал музыку все время и волосы его были не такими, как у тебя, лучше! А еще он очки носил всегда, солнечные очки носил! - Тэ увлекается, улыбаясь, вспоминая о единственном хорошем человеке в своей жизни, разводя руками и укая, как ребенок. - Во-о-от, такие! Круглые!        Темноволосый улыбается, чувствуя теплоту при каждом его слове. Слышит все, даже тогда, когда он с набитым ртом, опуская лицо в тарелку шепчет искреннее "спасибо за то, что спас".

- Мне пришлось бросить.

       Тэхен пропускает слова мимо ушей, доедает кашу, оглядывая кухню заново и намекая на то, что ему хочется попить. Наджун снова улыбается, понимая, что небеса не разу не шутили, даря ему этого мальчика. Руки заботливо размешивают какао с кипяченым молоком, после дрожа от того, что его принимают слишком восхищенно, приподнимаясь на стуле и радуясь, гоняя по напитку волны. Горячий.        - Мой любимый, - парень вдыхает аромат, улыбаясь и подбирая ноги в джуновых штанах, роняя первые коричневатые капельки на свои бинты. - Ты примешь меня просто так?        Намджун приземляется на стул напротив, смыкая руки в замке и смотря прямо в глаза, почему-то не видя незнакомца в этих глазах, наблюдая лишь родное и любимое.        Телефон рядом с рукой жужжит, прерывая его на полуслове. Заставляя Тэтэ отвести взгляд, делать вид, что какао пить намного интересней, чем пытаться подглядеть чужие сообщения. Намджун же берет в свои руки телефон, напоминая парню о том, что и у него когда-то был такой же, сенсорный, во всю ладонь, красивый, матово-черный. Джун читает сообщения и пишет ответ, хмурясь, а Тэхен грустно выдыхает, обращая на себя внимательный взгляд.

- Что-то случилось?

       - А у тебя?        Нам кивает, оглядываясь по сторонам так же, как недавно Тэхен, пытаясь найти ответ, выход, помощь. Но крутящийся барабан оригинальных решений выдает самую дебильную, что заставляет его самого поперхнуться.

"Чонгук пытался убить себя, приезжай, ты нужен мне, Ким Намджун, я схожу с ума у его кровати."

                                   отправитель: Юнги.        Ладони начинают потеть, пока он пишет быстрое "буду через пять секунд", поднимая живой взгляд на Сахары Тэтэ, что только молчал, сжимая пальцами края своего стула. Не храбрее самого парня, он слетает на пол, метая глазами.

- У моего друга проблемы, я не могу оставить тебя здесь одного, ты должен поехать со мной.

       Светловолосый только губы успевает распахнуть, а Нам уже выбегает из комнаты, снося с кухонного стола новенькие журналы о моде, что он привез из Америки совсем недавно.