По наклонной

      Толпа на улице грозится придавить его или к ближайшей стене ночного клуба или вдавить лицом в асфальт. Давка в толпе для среды ненормальная: середина недели, а народу нереально много. Такими темпами парню все бока отобьют или наставят новых синяков — у Казунари талант получать гематомы на ровном месте. Или просто их получать, в частности, от Мидоримы. Такао трясет головой, прогоняя противные мысли из головы. Он не хочет обо всем этом думать, не хочет портить себе такое прекрасное настроение. Он настроен на то, чтобы хорошенько развлечься и получить свою порцию секса.       А Мидорима Шинтаро со своей правильностью и запретами может катиться к черту. Такао ему, собственно, никто, и Мидорима ему — тоже. Между ними абсолютно ебанутые отношения, и Казунари не знает, как их обозвать.       Они не товарищи и не друзья.       Не любовники и не случайные секс-партнеры.       Они просто живут вместе, не более. Живут вместе в одном доме и спят в разных спальнях, и дополнительно мастерски выносят друг другу мозги. У них обоих точно не все дома. И Такао думает, что хоть в чем-то они с Шинтаро похожи: оба с отборной придурью в голове.       Такао топчется на месте, удачно уворачиваясь от случайных прохожих в толпе, и то и дело посматривает по сторонам в поисках знакомой светлой макушки и периодически поглядывает на экран мобильного телефона. Киеши Мияджи был в сети около сорока минут назад. И он безбожно опаздывает уже на двадцать минут. Такао это раздражает: он мог хотя бы позвонить и предупредить.       Прогноз погоды, как в прочем и было ожидаемо, снова наврал. Казунари уже даже не удивляется; погода в Токио этой весной — непредсказуемое явление: то солнечно, то дождливо. Снова тучи собираются — ночью, вероятнее всего, будет дождь. Телефон показывает температуру воздуха всего плюс двенадцать вместо обещанных двадцати градусов. А Казунари в легком свитшоте лимонного цвета и драных джинсах. У Такао возникает чувство дежавю и ему становится как-то не по себе. Мгновенно накатывает волна горячего жара и так же резко отпускает, и Казунари снова мерзнет. Парень неуверенно смотрит на свои массивные кроссовки и не понимает, почему его охватывает страх.       Ведь все хорошо, а ночью будет еще лучше.       В толпе, наконец, появляется знакомая фигура. Парень машет рукой и очень стремительно приближается к Такао, продираясь через плотную массу людей.       — Прости, опоздал. Местные пробки — это нечто, Казу.       И страх отступает. Такао видит перед собой знакомого человека, человека из прошлого, который знает его сейчас и знал его прежде. Ну, во всяком случае, практически знал. Кое-что о прошлом Казунари не знает никто. И некоторым секретам лучше быть погребенными в сырой земле. Все свои грехи Такао Казунари унесет с собой в могилу.       Только Казунари знает правду. Он единственный человек, который может рассказать, что тогда произошло.       И никто об этом не догадывается.       Над своей поганой жизнью он поржет в аду, изнемогая от невыносимой жары. Но будет до чертиков счастлив.       Мияджи пытается отдышаться, уперевшись ладонями о колени. У него, как обычно, практически все пальцы в причудливых жутких кольцах. Но Такао они безумно нравятся: есть в них что-то притягательное, манящее. Казунари и сам бы носил подобные, но надевать их ему практически некуда: работает он на дому, а на «заказ» с такой красотой на пальцах не поедешь — будут только мешаться, а дома ходить в них — бессмысленно.       Ветер усиливается и противно пробирается под одежду, вызывая толпу мурашек по всему телу. Такао ежится и пытается натянуть рукава свитшота на ладони.       — Не стой. — Казунари хватает друга за руку, не давая ему и слова сказать; тот еле удерживает равновесие, пока Такао его тащит сквозь толпу. Парень жутко замерз, пока ждал Киеши, и ему как можно быстрее хочется попасть внутрь и выпить бокал виски. — Погнали.       Бокал виски — чтобы согреться, а дальше Такао планирует надраться в хлам.       Они пробиваются внаглую через густую потную толпу людей. Такао откровенно насрать: он пихает локтями всех и каждого, кому-то специально наступает массивной обувью на ноги. Заебали. Особо дерзким заезжает локтем по ребрам и пару раз чуть сам не получает в ответ, но умело уворачивается. На входе в клуб Такао салютирует знакомым парням; их с Мияджи хорошо знают в этом клубе и пропускают без проблем.       — Пиздец, — подводит лаконичный вывод Киеши. — Сегодня весь алкоголь за полцены, что ли? По-другому это сборище идиотов я никак не могу объяснить.       — Да забей, — отвечает Такао. Ему вообще все равно. Главное, что они с Киеши в клубе, а на все остальное Казунари — плевать. Просто, блять, плевать. У него грандиозный план на эту ночь; и никто и ничто ему не помешает. План предельно прост: нажраться, натрахаться и завалиться спать, с утра проснуться с больной головой и счастливой душой.       Быстрым шагом они минуют зеркальный коридор — полная вульгарщина, самое ужасное место в этом клубе — и оказываются в огромном, основном зале. Ни одна живая душа не обращает внимания на новоприбывших и продолжает веселиться. Люди на танцполе двигаются в такт музыке, другие продолжают напиваться: кто возле бара, кто — сидя за маленькими столиками в кругу своей компании. Жизнь в этом баре так и кипит, энергия прет и захлестывает. За эту безумную атмосферу Казунари и обожает клуб «異常な». Здесь можно все, здесь нет границ и запретов. Такао кажется, что в этом месте существует только он один, а все остальные люди — безликая массовка. И это чувство прекрасно, и оно будет радовать Казунари до самого утра.       С высокого потолка игриво светят прожекторы, окрашивая пространство в яркий красный цвет. Такао это нравится: красный — возбуждает, настоящий цвет похоти. И Казунари хочется утонуть, раствориться в этом багровом мраке. Танцпол сегодня особенно переполнен; люди буквально прижимаются друг к другу всеми открытыми частями тела, но, кажется, это никого не смущает. Такао представляет насколько жарко и тесно в этой куче. Представляет, как ахуенно в самом эпицентре, где давка достигает своего апогея. Такао смотрит на танцующих людей и ему кажется, что их кожа горит и плавится.       Чтобы попасть к барной стойке, требуется немало сил, но Такао привычно расталкивает танцующих людей, уверенно продвигаясь к цели и одновременно наслаждаясь горячими живыми телами вокруг. Сегодня он намерен надраться так, чтобы забыть этот паршивый, испорченный день.       Бармен привычным умиротворенным взглядом осматривает зал, не забывая следить за особо нетрезвыми гостями. Танцовщицы на подиумах вытворяют что-то невообразимое на высоченных каблуках, приковывая к себе взгляды как мужчин, так и женщин. Как правило, они здесь только для того, чтобы показать себя и получить определенный процент с количества пришедших гостей. Такао знает, что иногда за определенную сумму некоторые позволяли увести себя в уединенные комнаты и продолжить развлечение наедине с посетителем. А еще Такао знает, настолько это тяжелая и отвратная работа. Знает на собственном опыте, как болят ступни после ношения высоких каблуков.       И пока все люди в этом клубе готовы поклоняться этим девушкам, Такао хочет им искренне посочувствовать и обнять каждую. Ему противно: на такую работу соглашаются из-за безысходности. Казунари понимает: их всех и каждую в отдельности.       Они привычно садятся на углу барной стойки: место не самое удобное, но им нравится. Для большой компании мало места, для одного — слишком много, и прожекторы редко подсвечивают этот угол. Для Такао идеально: шикарное место, чтобы отдохнуть и незаметно поговорить наедине. В этом закутке можно спокойно отдышаться после бешеных дерганий под музыку и хорошо выпить.       — Виски, — бросает Казунари бармену и переводит взгляд на Киеши, который собирается отойти. Такао придерживает его за рукав, тот привычно отмахивается, и Такао его прекрасно понимает. — Два.       Мияджи примечает девушку в кожаной юбке и яркой куртке, из-под которой виднеется совсем короткий темный топ. Парень подходит к ней, и в следующую минуту они уже оба смеются. Киеши наклоняется, словно целует ее в щеку. Такао Казунари наблюдает за такой привычной сценой со стороны. Интересное зрелище. Он знает, что Киеши шепчет ей на ухо, даже смешно, словно кто-то может услышать за стеной громкой музыки хоть что-то. Они обмениваются чем-то, и Мияджи возвращается к Такао, небрежно заваливаясь на барный стул. Он протягивает ему руку, и Казунари забирает свой «подарок».       — Как и обещал, сорт не самый высший, зато с этим проблем потом не возникнет.       — Спасибо. — Такао хмыкает, вертит в руке блистер с таблеткой и решает, когда пустить наркотик в ход. — Оставлю к полуночи. Я намерен здесь задержаться.       Казунари смотрит на яркие прожекторы и красные огни; потолок кажется чернющей и бесконечной бездной, которая вот-вот рухнет на человеческие головы и поглотит ничего не подозревающих танцующих людей. Такао знает, что все эти люди, как и он сам, пришли сюда отвлечься, забыться и выпустить пар. И Казунари вполне не против хотя бы сегодня ночью ни о чем не думать и ничего не бояться. Музыка идеально заглушает любые мысли, которые так некстати лезут в голову — Такао хочет перестать думать, абстрагироваться, выпить и получить парочку тупых советов; умных от Киеши, к сожалению, не дождешься. Мигающие прожекторы маскируют истинные намерения людей и искажают всеобщее настроение. Сегодня вечеринкой правит красный; цвет насилия, похоти, страсти и жестокости. Такао вполне подходит. В такой необузданной и нездоровой атмосфере, где красный кажется чем-то родным, а люди — прикольными человечками, Казунари чувствует себя свободнее, нежели в доме, где тишина сводит его с ума и, кажется, может опуститься до отрицательных значений, если парень не начнет хоть что-то говорить. Мидорима Шинтаро явно не любитель шумных компаний и какой-либо техники в доме — телевизор, радио и прочее; единственная техника, которую он признает и готов с ней работать, медицинская. Такао кажется, будь это законодательно разрешено, Мидорима бы женился на МРТ-сканере.       Такао Казунари мысленно уже прикидывает детальный план вечера и ночи, внимательно осматривая танцующих людей — при таком количестве народа грех кого-то не подцепить. Бармен все так же спокойно, словно вообще не заинтересован в происходящем в этом клубе, смешивает очередной коктейль в шейкере. Стандартные заказы: простые коктейли за минимальную цену в этом клубе. Мияджи, как и Такао, тоже опустошает свой стакан с виски, и оба парня понимают: надо повторить.       Это только начало вечера, дальше будет алкоголь поинтереснее.       Такао нравится виски, и он привык к нему. Виски приятно обжигает горло и разносит приятное тепло по всему телу. Также Казунари нравятся бренди и ликер. Мияджи на пару с Такао тоже из всего алкоголя предпочитает виски, второе и третье место делят между собой джин и текила. А свела их вместе не только бывшая общая работа, а еще нелюбовь к винам; оба начисто не переносят и не признают никакие вина. На корпоративе несколько лет назад, пока практически все сотрудники попивали вино, Такао с Мияджи выпили четыре бутылки виски на двоих, а на утро проснулись в одной постели в квартире Такао. Так и завязалась дружба.       Казунари начинает сдавать позиции со стакана шестого.       — Как он заебал со своей правильностью, блять. — Такао подпирает раскрасневшуюся щеку ладонью; в клубе душно, и Казунари чувствует, как ему становится жарко и хорошо. Сейчас бы еще закурить, но для этого надо выходить на улицу, а ему лень. — Я вообще не понимаю, с чего это он мне решил указывать? Кто он вообще такой, чтобы говорить мне, что я должен делать? — Стакан со стуком возвращается на барную стойку, кубики льда легонько брякают, но едва ли это слышит хоть кто-то рядом. Все слишком поглощены оглушительной атмосферой и подаренной им свободой. — Правильно, никто. Поэтому — идет нахуй.       «Точно ли он тебе никто?» — думает Мияджи и косится на подвыпившего друга. Такао опережает его на два стакана виски. — «С такими темпами ты сам пойдешь нахуй».       — Относись к этому проще, Казу, и не бери в голову. Ты говоришь это каждый чертов раз, но все равно возвращаешься к… как там его.       «Мидорима Шинтаро», — мысленно подсказывает другу Казунари. А может, это даже и лучше, что Мияджи не помнит имени его сожителя. Целее будет.       Такао недовольно морщит лоб и откидывает вспотевшую челку с глаз. Собеседник из Киеши, конечно, так себе, но слушать он умеет. Только вот советчик из него тоже отстойный.       — Он затащил меня в этот сраный подвал, понимаешь?       Казунари наклоняет голову назад и смотрит в слепящие прожекторы, неохотно вспоминая тот день в деталях. Прожекторы мерцают, давя на глаза, и Такао перестает буравить их взглядом только тогда, когда смотреть становится больно.       — Тот подвал, который он использует как склад?       — Да, — слишком резко отвечает Такао.       Мияджи не знает всей правды про подвал Мидоримы Шинтаро. Оно ему и не нужно, опять же — целее будет. Киеши достаточно знать, что там есть то, что связано с больницей, а то, что подвал — это замкнутое помещение, Киеши и так смекает.       — Я понимаю, что ты хочешь сказать. — Мияджи смотрит на крепкую жидкость в стакане, — Но и хочу, чтобы ты подумал, нужно ли тебе это? Что ты там вообще забыл? — Последний вопрос Мияджи задает Такао с их третьей попойки, когда они оба вырвались — Мияджи с работы, Такао из дома Мидоримы — и просто сидели в квартире Такао, пили.       Вопрос застает Такао врасплох. Он смотрит на очередной стакан, вспоминая, какого же черта он пришел в тот дом тогда. Такао Казунари раньше и не задумывался об этом. Это было просто удобно — жить вместе.       Вместе с кем-то, а не в одиночку.       Казунари достает блистер из нагрудного кармана и резко его разрывает, глотает таблетку, запивая ее остатками алкоголя в бокале.       — Эй, Казу, ты чего — не виски же запивать? — Такао откровенно насрать, чем запивать — водой или алкоголем — и Мияджи это видит. — Я смотрю, дело совсем плохо?       Казунари не отвечает, пулей спрыгивает с барного стула и направляется в сторону танцпола. В глазах у Такао быстро сменяются блики от освещения, и склера кажется не белой — бордовой, зрачок и радужка — черными. В глазах у Такао выплясывают мелкие чертята. И, уподобившись им, Такао сам врывается в танцующую массу людей, а в следующую секунду его тело уже двигается в такт громкой музыке.       Толпа мурашек бежит по всему телу парня — от макушки и до пальцев ног. Музыка отдается во всем теле чем-то непонятным, приятным и выжигающим сознание; внутри все трепещет и плавится каждый раз, когда он слышит, как очередная нота выбивается из гармонии и создает в песне и внутри него жесткий диссонанс. Такао ненормально улыбается и продолжает танцевать; он опьянен алкоголем и громоподобной музыкой. Он возбужден и чувствует, как его мелко колотит. Слова и звуки проникают под взмокшую кожу, загоняются, как острые иглы, проникают в горячую кровь, чтобы раствориться в ней и довести до кипения, сжечь сосуды и вены. И его самого.       Казунари горит, заживо сгорает по миллиметрам и вновь оживает. Такао чувствует, как с него скатывается пот, ему нестерпимо жарко, но выбираться из этой плотной толпы он не хочет. Снаружи — холодно и одиноко; а здесь, в центре всего мироздания, тепло и музыка не дает заснуть. Громкая музыка гонит прочь все ненужные мысли, и Такао чувствует себя живым. Ему хорошо, настолько хорошо, что хочется раствориться в этой живой толпе людей, стать ее неотъемлемой частью.       Внутри Казунари все пылает и взрывается. Такао в восторге, и он наслаждается своим состоянием. Ему просто невероятно хорошо, и он хочет чувствовать себя таким живым снова и снова. Каждый гребаный день своей хуевой жизни.       Мияджи остается восседать на высоком стуле, попивая виски, следит за набравшимся другом; за таким Казунари нужен глаз да глаз. Такао в самом центре этого буйства взглядом словно сканирует толпу, прожигает людей, думая, кого выбрать. Такие клубы каждый раз напоминают ему о прошлой работе, вызывая злость. Да и выходка Мидоримы подливает масла в огонь. Такао с твердой решимостью протискивается сквозь множества тел, заприметив девушку у стены справа. Необъятная толпа сжимает его со всех сторон, не желая выпускать из своего крепкого захвата на свободу. Такао это даже нравится. На губах растягивается хищная улыбка, и парень представляет себе все в подробностях, что и как он сделает с этой совсем не леди. Леди по таким клубам в такой вызывающей одежде не ходят. Девушка явно пришла в клуб с такой же целью, как и Такао; теперь остается дело за малым.       Бокал постепенно показывает прозрачное дно, и Мияджи скептически следит за другом. Они с Такао знакомы относительно недавно, когда тот еще только пришел к ним в интернет-издание. В то время их общение сводилось к дежурным приветствиям и вежливым фразам. А через год Такао стал сам не свой. Частые прогулы, отрешенное отношение к коллегам и работе, одинаково написанные статьи. Мияджи мог только догадываться о том, что чувствовал Казунари; сложно потерять близкого человека и продолжать работать на этом же месте, где вы и работали ранее. Мияджи спешил ему помочь. Предлагал сначала выпить кофе по утрам и совместные обеды, чтобы хоть как-то разговорить парня, взять командировку, чтобы сменить окружение и отвлечься, и, в конце концов, парни сошлись на выпивке. Крепкая дружба между ними завязалась после празднования очередного корпоратива. Жалко, конечно, что Такао ушел из интернет-издания через полгода после той вечеринки. Но Киеши его понимает; Такао сложно было оставаться работать там. Он видит разительные перемены в Такао, и его, как друга, это безусловно радует. Главное, чтобы Казунари снова не впал в то состояние; второй раз, думает Мияджи, вытащить его будет сложнее. Киеши не нравится сожитель Такао, и он вообще не понимает, как они сошлись, но факт остается фактом. И, если Казунари опять впадет в похожую депрессию из-за этого врача-мудилы, а судя по тому, что он слышит из раза в раз, это вполне возможно, Мияджи лично врежет обоим: сначала набьет рожу тому мужику, а потом Такао — в профилактических целях и, конечно же, снова пойдет спасать Казу.       Мияджи чувствует что-то неладное, когда Казунари пытается увести за собой девушку, и вскакивает с места, локтем задевая бокал — тот не падает, но опасно шатается — и идет следом за Такао.       «Он снова за старое!» — думает Киеши и злится.       Каждый чертов вечер, когда парни отрывались в ночном клубе, Такао то и дело пытался затащить какую-нибудь одинокую душу в уединенное место и заняться сексом. Иногда — с довольно интересным продолжением в отеле, реже у кого-нибудь на квартире. Мияджи предпочел бы этого не знать, но Такао ему сам все рассказывал на следующий же день, выпроводив гостя или смотавшись по-быстрому сам. Киеши давно понял, что Такао ищет секса на одну ночь, а потом его отпускает на пару недель, а как захочется снова, парень зовет его выпить. Мияджи было странным понять тот факт, что Такао был готов потрахаться как с девушками, так и подставить задницу парням. Конечно, у него уже были конкретные догадки на этот счет, и он не раз намекал об этом самому Такао, надеясь вывести его на разговор, но Казунари очень уверенно сопротивлялся пониманию высказанных ему речей. Мияджи решил: если Такао не хочет говорить об этом сейчас, значит, расскажет позже, когда будет готов и сам этого захочет.       Киеши стремительно врывается в туалет. Дверь оказывается не заперта: в туалете в принципе сломаны все замки; двери, как правило, подпирались одним из партнеров. Мияджи никак не может привыкнуть к мысли о грязном, небезопасном сексе в углу туалета, стоя над унитазом. Это не укладывается в его голове. Ему противно только от одной мысли. Такао пытается разобраться с пряжкой ремня на джинсах. Пальцы мелко подрагивают, еще и развязавшийся бинт мешает, и Такао параллельно пытается избавиться от него, стянув со своей руки.       Лицо у парня при этом абсолютно безразличное. Секс ради секса. Взгляд Такао, похоже, меняется каждую минуту в зависимости от количества алкоголя в его крови; совсем недавно он же хищно облизывался, подходя к девушке.       Сама девушка, ранее вальяжно стоявшая в углу кабинки, не оценила появление третьего и спешит ретироваться, хватая кожаную куртку, и, злобно посматривая на парней, с гордо поднятым подбородком выходит из туалета. Мияджи провожает ее взглядом и замечает, с какой силой хлопает дверь.       — Такао, ты — пьян. Тебе нужно домой, выспаться.       Мияджи понимает, что до Такао вряд ли сейчас дойдет смысл сказанных слов; у Казунари в глазах пустота, парень словно смотрит сквозь него и никого не видит и не слышит. Но Киеши все равно пытается достучаться до парня.       — Скажи мне, о чем ты думал, притащив ее сюда?       Взгляд у Такао не фокусируется на лице Мияджи, из-за чего Казунари не совсем понимает, кто же из «трех» его друзей сейчас говорит. В помещении только они двое.       — А для чего сюда вообще приходят?       Ухмылка появляется внезапно — ему смешно, — делает вывод Мияджи. Коктейль из алкоголя и наркотиков еще никого не оставлял равнодушным; Такао просто не понимает, что от него требуют. Ему слишком хорошо и его уносит; он не баловался наркотиками почти год и успел забыть, каково это.       А это — ахуенно.       — Никто даже не ходит здесь в туалет, его давно используют, чтобы потрахаться, — неестественно смеется Такао; Мияджи не видит здесь ничего смешного. — Имею я право получить хоть какой-то секс за эти две недели?       Догадка в целом верная. Мияджи всего лишь нужно подобрать правильно слова, чтобы истолковать Такао его же мысли и желания. Однако, он не успевает хоть что-то сказать — Казунари подходит слишком близко и оттесняет его к противоположной кабинке. Стоит отойти на шаг назад, и в ловушке окажется уже сам Киеши. Для Такао это еще один шанс получить желаемое, для Мияджи — недопустимая ситуация, которую нужно срочно решить. Такао делает шаг навстречу Мияджи и практически устраняет возможность его побега, заталкивая его в грязную кабинку.       — Ты ведь понимаешь, что я получу свое?       Такао наклоняется максимально близко и целует его в шею. Неуютно и противно — от него несет потом и алкоголем; перегар от Такао жуткий. Мияджи по первой теряется: он не был готов к приставаниям друга. Да кто вообще к такому готов? Понимая, чего от него хочет Такао, Киеши яростно отталкивает от себя парня, Такао впечатывается затылком в дверцу кабинки. Такао потом и посмотреть в глаза ему не сможет — так думает Киеши, отворачиваясь в сторону и пытаясь отдышаться.       — Блять, больно же. — Казунари рукой потирает место удара. — Ладно, понимаю, здесь не хочешь. Тогда к тебе или ко мне?       — Иди нахуй, Такао.       Лицо парня расплывается в гаденькой улыбке. У Киеши от увиденного толпа мурашек бежит вдоль всего позвоночника.       — С удовольствием.       — Если тебе так хочется переспать с тем врачом, то сделай это уже, наконец, — агрессивно высказывается Мияджи, словно назидательно подытоживает свои мысли в откровенно грубой форме. — Не еби мозги ни себе, ни окружающим.       Оба выходят из туалета с видом, словно они подрались как злые бездомные собаки, а не простояли вот так пятнадцать минут. Один, пытаясь прийти в себя от огромного количества поступившей в мозг информации, а второй — пытаясь словить отходняк от пережитой нервотрепки. Мияджи подумывает о том, чтобы вызвать такси им обоим. На сегодня пора закругляться.       И пока Такао ведет себя тихо, Киеши достает телефон и заказывает машину, не замечая, как, стоя в тени около стенки, Казунари желтым рукавом утирает слезы.